Никто не знал, чего эротичного находили просветленные доувены в грязных дремсовских женщинах, одетых, как и их мужчины в шкуры, но это имело место быть хотя бы потому, что существовали людомары.
Высокие охотники и мумы — плоды любви пасмасов и тааколов — были двумя расами, которые не воспроизводились.
Людомары не знали детей. А те немногие, кому посчастливилось найти ребенка-людомара, считались самыми счастливыми олюдями в Чернолесье. Таковым был отец охотника — Прыгун.
— Где он пропал? — просил охотник.
— Был с ним вот у рытвины. Они собирали шкуры.
— У смердящей ямы?
— Где? Да, да, у ямы, у города. Он там, — она махнула себе за спину.
— Я пойду сам. Идите домой.
Все время разговора, мужичонка позади жещины стоял словно бы робея, исподлобья смотря на жену и теребя бороду. Людомар уловил его взгляды и понял, что женщину нынче ждет взбучка за то, что влезла в разговор.
Фыркнув и прочистив нос, людомар бегом бросился в сторону города.
****
Охотник без труда нашел выгребную яму подле городских стен. От города — недаром людомары называют олюдские города смердящими ямами — во все стороны расходился терпкий запах, замешанный на таком количестве "ароматов", от которых мозг охотника приходил в обонятельное неистовство.
Запах отца семейства он запомнил прекрасно. Он не знал, чем от него пахло, но тонкий приятный аромат, не присущий пасмасу от него все же исходил. Еще одним кодом мужичонки была рана на ноге, которую людомар почувствовал сразу. Она давно гноилась, и мужичок прикладывал к ней пережеванные стебли пухтана. Судя по тому, что трава начала разлагаться, примочку он не менял давно.
Подле выгребной ямы копошилось много народу. Появление людомара в их рядах произвело на олюдей примерно такое же впечатление, как явление Божества народу.
Десятки бородатых чумазых лиц вытянулись в удивлении.
С трудом подавив в себе отвращение ко всему и всем, охотник несколько раз прошелся округ ямы пока не уловил запах гниющей травы.
Он увел его в сторону от ямы к старой покосившейся хибаре почти вросшей в землю. Это оказалась харчевня для сельского люда.
В столь поздний час она была до отказа набита посетителями.
Людомар благоразумно не решился входить внутрь хибарки, прошелся вокруг и к своему удивлению, в одном из углов, образованных харчевней и погребом, уловил тот же самый нежный сладковатый запах, который исходил от мужичонки.
Внезапно ему в нос бросился запах, от которого кровь в жилах закипела так, словно внутрь него бросили все рочиропсы этого мира.
Людомар почувствовал запах эвра.
Невольный рык вырвался из его груди. Никого из олюдей людомары не любят больше, чем эвров. Говорят, что эвры проживают на некоем уступе, вдающимся далеко в море. Их земли богаты, а города велики и удивительны.
Несмотря на все эти чудеса во всей Владии нет народца хуже, чем эвры. С виду глупые, ожиревшие и бледно-серые, как поганки, эти олюди отличаются удивительной живучестью и ничего не любят больше, чем отведать плоти олюдских детей. Нет, они не каннибалы, хотя и ведут свой род от грирников — вот эти уж чистейшие олюдоеды! Их культура развилась так, что страсть к поеданию была заменена неуемной страстью к пресыщению в плане плотских услад.
Сперва они воровали детей: всех подряд. Но после, когда достигли достатка, стали заявляться в менее зажиточные земли Владии и покупать детей у бедняков.
Как рассказывали те немногие, которые вернулись оттуда, дети служили им вместо жен. Притом, что в виде женщин они использовали как мальчиков, так и девочек. Когда же ребенок достигал зрелого возраста, они отпускали его, но единицы возвращались в прежние места. Подавляющее большинство занимало место эвров.
Эвры вымирали, ибо были не способны любить великовозрастных особей. Их тянуло к детям. Жили они, как говорят, мужчина с мужчиной, женщина с женщиной. Оттого и становилось их меньше, и воспроизводились они таким удивительным образом.
Людомар напал на след старого эвра. Он знал это. Он мог даже приблизительно описать его внешность.
Два дня не зная ни сна, ни отдыха людомар преследовал эвра. На одной из его остановок, охотник ощутил запах детских фекалий, дикого ужаса и тот же самый тонкий сладкий аромат, который исходил и от мужичонки.
Кровь вскипела в жилах охотника. Уже седьмые сутки он не знал ни минуты покоя, стремительно несясь на спине иисепа вслед за эвром.
Он нагнал эвра на повороте дороги, в нескольких полетах стрелы от очередной смердящей ямы.
Эвр тяжело шел вперед, ведя за руку маленького мальчика лет шести. Эвр представлял собой довольно крупного детину, грузно припадающего на правую ногу. Его лицо было заплывшим от жира, а потому походило на расплавленую грушевидную массу. Во всю дорогу, во всю округу, а людомару показалось, что и во все Чернолесье разносился сладковато-приторный запах его тела.
Охотник тут же свернул в сторону и некоторое время шел относительно далеко от эвра. Дождавшись, когда на дороге не окажется никого, кроме них, он стремглав приблизился к нему.
Окрестности сотряслись — так показалось людомару — от клокотания, которое вырвалось из живота эвра, когда тот увидел перед собой охотника и иисепа.
— Что такое? Почему вы загораживаете мне путь? — сделал вид, что удивился он. Его маленькие глазки испуганно уставились на охотника, а нос продолжал трястись даже и тогда, когда он перестал говорить.
Старательно закрывая уши, людомар приказал ему вернуть мальчика.
— Я его не крал. Вас обманули. Я его купил, — вот тут уж эвр действительно удивился, но оставался неизменно вежлив и предупредителен: — Скажи ему, малыш, я не крал тебя.
— Кто тебе его продал?
— Его отец. Он отдал его за три рочиропса.
— Когда это произошло?
— Когда? Когда… м-м-м… три луны назад… или четыре… впрочем, недавно. У харчевни было, что у стен Онеларка. Это туда идти нужно…
— Я знаю, где Онеларк. Ты врешь. Его отец сказал мне, что ты украл мальчика.
— Он сказал неправду, уверяю вас. — Нижняя челюсть дородного эвра затряслась. Колыхания пошли и по второму и третьему подбородку. Все-таки эти чудовища в олюдском обличье с легкостью могли казаться милыми и покладистыми существами.
— Папа отдал меня, — подтвердил неожиданно мальчик. Он был очень грустен. Его заплаканное лицо содержало следы недавних побоев и грязные разводы.
— Вы слышали, ребенок не врет. Пасмас отдал мне его… и немного себя, — вдруг не удержался и скокетничал эвр. — Он оказал мне очень полезную услугу… там. Мы договорились, что отца сменит сын… а потом он продал его, но с обещанием, что мальчик будет жить хорошо. Я пообещал и сдержу слово… обещаю еще раз…
Мальчик неожиданно сморщился и потрогал рукой себя сзади.
Глаза людомара застила пелена. Он оскалился.
— Малютка, взгляни, как птичка сидит вон там. Видел ли такую когда? — неожиданно обратился к ребенку эвр.
Едва мальчик отвернулся, лицо эвра словно бы съехало на лоб, а его прежнее место заняла огромная пасть, утыканная острыми клыками. Это преображение было бы неожиданным для любого, но только не для людомара. Он не придал никакого значения, что эвр с лицом добродушного толстого щенка вдруг явил собой пасть чудовища.
"Не подходи. Оставь меня. Иди вон", — беззвучно проговорил эвр.
Мальчик обернулся к ним и оскалы мигом сошли с их лиц.
— Хорошо, я вижу, что ты говоришь правду, эвр. Покажи, где твой дом и я уйду, — обратился он к мальчику.
— Вон там, — указал тот в правильном направлении.
Ни ребенок, ни эвр не уловили стремительного движения иисепа, которому людомар дал команду на атаку. Не издав ни звука эвр умер и был стащен с дороги.
Мальчик снова обернулся к людомару и стал молча оглядываться по сторонам.
— Где Пукки? — спросил он боязливо. — Мне нельзя без него. — Он снова потрогал себя сзади.
