- Нет, но они же не могли познакомиться только что? Люська сказала тебе, когда это началось?
Я почувствовал, что Валерка Ветер вот-вот влепит мне пощечину. Генка Щелкунчик сказал:
- Помнишь, мы были на их выпускном вечере? Дискотеку помнишь? - он смотрел на меня прозрачными ласковыми глазами. - Они там познакомились, а потом случайно встретились в автобусе...
Теперь и на Ромку Рукавицу что-то нашло. Он добавил:
- И Самохин сказал ей: мы с вами где-то встречались. А Люська ему: интересно, где?
- Да, наверное, - согласился Генка Щелкунчик. Согласился просто, не чувствуя, что каждый из нас готов взорваться от напряжения. - Я думал, она не поверит...
- Чему? - спросил Валерка Ветер.
- Кому? - предположил я.
- Приозерскому. Да, Приозерскому. А она ему поверила, согласилась, что должна от меня уйти. Он ее загипнотизировал.
- Кто, Приозерский? - обозлился Ромка Рукавица. - А может, Самохин?
В общем-то, я понимал настроение Ромки Рукавицы. Он пытался объяснить нам то же, что понял я - Люська чужая, и она не должна быть поводом для такого горя. Она просто недостойна сильных чувств. Я-то понимал, но ведь дело было не в Люське, а в Генке Щелкунчике.
- Она в него влюблена, - сообщил Генка Щелкунчик. Я не был уверен, что он обращался к кому-то из нас. Он думал только о Люське, Дюймовочка исчезла, ее больше нельзя было носить в кармане, она больше не засыпала в сердцевине самого большого тюльпана, а на подоконнике остались следы ее крохотных ножек, две маленькие капли води и ничего больше.
- Она говорит, что он будет художником, - продолжал Генка Щелкунчик. -Она говорит, что у него талант. Что он очень умный. Я убью его.
- Убей лучше меня, - предложил Ромка Рукавица. Видимо, по привычке.
- Дурак, - сказал Валерка Ветер. Ромка Рукавица вздрогнул.
- Конечно, - ответил он, - ты у нас умный. Тебе-то хватило ума отказаться от роли, вот и повезло. А мы все тут остались в дураках. ,
- Да ты же первый посоветовал мне отказаться, - вспылил Валерка Ветер. - Если бы ты мог, ты бы один снимался .в этом фильме, а нас бы близко не подпустил!
Теперь и я озверел. Я знал, что Валерка Ветер не прав. Я крикнул:
- Перестань! Ты не знаешь, что говоришь! Ты сам завидуешь нам всем, потому что у нас это было, а у тебя нет!
- А ну-ка повтори, - побледнел Валерка Ветер.
- Вы что думаете, - встрял Фимка Таракан, - вы думаете, что Приозерский может нас поссорить? Забудьте о нем. Все закончилось, у него больше нет над нами власти.
- Оказывается, есть, - сказал я, потому что вспомнил причину ссоры и снова посмотрел на Генку Щелкунчика. Всеми забытый, он, кажется, не слышал нас. Согнувшись так, что нос уткнулся в коленки, Генка Щелкунчик плакал. Я зажмурился и разжал кулаки.
XV
Дальше стало еще хуже. Медленно подступило 19 ноября. С каждым днем во мне все сильнее прорастал побег, посаженный Павлом Приозерским. Я помнил, что я предатель. И я бессознательно искал случая предать. Памяти становилось тесно. Именно 19 ноября она заявила о себе.
- Встречаемся в четыре, - сказал Ромка Рукавица.
- А раньше вы никак не можете? - спросил Генка Щелкунчик. Он был все в том же свитере цвета Люськиного ухода, в одном и том же свитере с того самого дня.
- Никак, - поморщился Валерка Ветер, - у нас шестым уроком алгебра. Не уйти. А потом еще домой надо забежать.
- А зачем нам вообще ехать? - спросил я. - Неужели Ваське Коту поможет то, что мы каждый год ездим к нему на кладбище?
- Ты что? - удивился Фимка Таракан.
- Я ничего, - ответил я. - А только прошло много времени, и мы уже взрослые люди. Если кому-то из нас захочется навестить Ваську Кота, то он сядет в электричку и поедет на кладбище один. Один посидит и поговорит с ним. А наше паломничество стало меня просто раздражать. Я замолчал. Внутри, в гортани, возникло некое чувство удовлетворения, приятное щекотание, которое оставили сказанные слова. Не то, чтобы я делал все это специально, но мне очень нужно было предать. Кого бы то ни было, и даже самого Ваську Кота.
- Ты, может быть, не помнишь, - начал Валерка Ветер, - ты, наверное, просто забыл, что всех нас познакомил Васька Кот. Ты, видимо, забыл, что мы шесть лет учились в разных классах и даже не смотрели друг на друга. Ты, наверное, не подумал о том, что мы бы до сих пор проходили друг мимо друга в коридорах школы, если бы не Васька Кот. И теперь ты хочешь бросить его одного, да, ты хочешь, чтобы он лежал там один среди покойников, и чтобы мы о нем потихоньку забыли!
- Кому надо, тот не забудет, - сказал я. - Но превращать походы на кладбище в ритуал тоже не годится.
- Ну ты, ты хотя бы не начинай! - крикнул Ромка Рукавица. Он всегда понимал быстрее всех.
- Что не начинай? - я изобразил удивление.
- Мне тоже хочется играть в это дальше, - сказал Ромка Рукавица, - мне только одного и надо - опять разыграть эту историю, только и слышу, что голос Приозерского, но нам нужно найти другое занятие, в конце концов это всего лишь фильм, и мы были только актерами.
Я понимал, конечно же, я все понимал, но что же я мог поделать? Мне было плохо, потому что школа и все остальное, что было здесь, не выдерживало никакого сравнения с владениями Павла Приозерского; разве я виноват, что настоящее хуже выдуманного? И тем более я не виновен в том, что раньше нас таких было пятеро, а становилось только трое, потому что Фимка Таракан и Валерка Ветер понемногу стали переходить в настоящее, оно начинало их интересовать, вот что я хочу сказать; они уходили, а мы втроем оставались здесь. И больше всего я волновался из-за того, что я был наиболее защищен в цветастой стране моих снов, а Генка Щелкунчик и Ромка Рукавица словно подверглись шокотерапии, они доверились терапевту Приозерскому, и я боялся за них, потому что стал сильнее их, но был от них дальше. И Люська первой пошла навстречу новой иллюзии, что ни говори, а она оказалась еще впечатлительнее нас и сейчас, наверное, все глубже увязала в том, что создал для нее всемогущий Павел Приозерский. Во мне назревал бунт. Я решил сопротивляться. Первым моим движением против течения было, разумеется, согласие и примирение с моими друзьями. Мы вместе поехали навестить Того, Кто Умер. Но чувство внутренней тесноты не прошло и даже не спряталось; нет, я знал, чтo когда-то вырвется наружу это слово: предатель.
Потом наступило затишье. Генка Щелкунчик спрятался от наших взглядов с помощью козырька забавной клетчатой кепки, Ромка Рукавица сделал вид, что чрезвычайно увлекся рефератом по истории, я стал рано ложиться спать, Валерка Ветер поссорился с отцом, и тот посадил его под домашний арест, а Фимка Таракан понравился одной девчонке. Смешно, но он сразу сделался главным лицом в нашей компании. Особенно привлекало нас то, что сам Фимка Таракан относился к ее чувствам совершенно индифферентно. Знакомство произошло в воскресенье, когда Фимка Таракан делил с матерью визит вежливости к приятельнице. Дочка этой самой приятельницы начала объявляться очень часто. То она приносила журналы для мамы Фимки Таракана, то учебники для него самого, и каждый раз вплетала в волосы разные ленточки. Это-то и счел решающим фактором наш понятливый Ромка Рукавица. Я же думал об одном: как бы не относился Фимка Таракан к этой девчонке, его отношение лежало за пределами наших вторых и третьих жизней; иными словами, они оба, он и она, находились здесь, в реальности. Вот что было для меня решающим, а никакие не ленточки. Придя к такому выводу, я первым начал уговаривать Фимку Таракана обратить на нее внимание. Не то, чтобы меня это сильно интересовало, но, видимо, я хотел окончательно вытолкнуть Фимку Таракана из мира наших фантазий, а точнее, я стремился поскорее предать этот мир. Ведь предатели не могут ограничиться чем лопало, им нужно предать самое дорогое. Такова их сущность, уж я-то побыл в этой шкуре достаточно, я знаю.
Вообще-то, я завидовал Фимке Таракану. Павел Приозерский не заставил его почувствовать себя нищим. Фимка Таракан выдержал испытание фильмом. Осмыслив все это, я усилил натиск, и через пару недель Фимка Таракан пригласил свою поклонницу в кино. Каждый из нас всерьез переживал за него, а мне больше всего хотелось побежать к кинотеатру и караулить его у входа, но я как никто другой знал, что Фимка Таракан уже не такой маленький, как раньше.
