- Приходил один… – добавил он сухо, по очереди протерев костяшки кулаков.
- Вот и я про то же, – довольно кивнула бабушка, – Слышала, как ты его выставил. А на площадке опять кровь… Ты его так отделал? Небось, опять внизу валяется? Как в прошлый раз?
- Ничего, поваляется и уползет, – Эдвард пожал плечами, – Прошлый как-то убрался ведь самостоятельно. И этот уползет. Остальное меня не волнует.
- А должно волновать, – наставительно сказала бабушка, – Вот окочурится один у нас в подъезде, милицию вызовут, тебя спросят. И что? В тюрьму садится из-за этого наркомана? Нечего тебе там делать! Да и Алиска твоя как тогда будет? Она только…
- Добрый день, Зинаида Павловна, – Алиса тоже показалась в коридоре, прислонившись к дверному косяку и слабо улыбаясь.
- Тебе тоже, – кивнула бабушка, отвлекаясь от Эдварда и переключаясь на его подругу, – Алис, как ты себя чувствуешь? Бледная прям вся, осунувшаяся…
- Хорошо, Зинаида Павловна, – девушка кивнула и снова улыбнулась.
- Вот послал Бог тебе счастье-то, Алиска, – бабушка снова покачала головой и посмотрела на Эдварда, – такого молодца себе нашла. Что он только нашел в тебе? Думала уже сама, что все, крест на девке ставить можно, так нет, появился этот твой ухажер, оградил от греха… Ты за него держись, Алиска, второго такого не найдешь.
- Держусь уж, – девушка позволила себе пошутить, – двумя руками прямо.
- Держится она, – Эдвард усмехнулся, – ложись лучше обратно в кровать. Зря только вылезла.
- Я и так весь день в кровати, – Алиса снова насупилась, но все же послушалась и снова исчезла в комнате.
- И ты за нее держись, Эдик, – напутственно сообщила ему Зинаида Павловна уже более тихим голосом, – Я уж не знаю, как вы с ней познакомились, но точно вижу, что она тебе нужнее даже, чем ты ей. Это я тебе как старая бабка скажу. Уж я то в своей жизни всего повидала!
- Что вы этим хотите сказать? – Эдвард подсознательно напрягся. Не прошла еще привычка сразу готовиться к бою, когда возникало какое-то непонимание.
- Глаза у тебя мертвые, – уверенно сказала старушка, ничуть не стесняясь, – Как у мужа моего, когда хоронила. Вроде человеческие, а внутри ничего нет. Пустота одна, сколько не смотри. И так все время. А вот стоит тебе только про Алису заговорить, как сразу оживают. Вот, опять, живыми стали, – бабушка усмехнулась, – Только ей ты и живешь, видно сразу. Досталось тебе, наверное, сынок, раньше. Не хочу даже и думать, что тебе вынести пришлось, чтобы тебя в тебе убило.
- Не стоит вам этого знать, – покачал Эдвард головой, не считая, что своим прошлым вообще стоит с кем-то делиться. Больше вероятность, что за сумасшедшего посчитают, чем поверят в правду.
- Сынок, а чего это у вас тут сгорело? – старушка повела носом и принюхалась, – Точно, горело же что-то. Стряслось что-то?
- Да ничего особенного, – Эдвард вздохнул, – обед я попытался приготовить. Эти… как их… макаронки…
- Макароны сгорели? – бабушка улыбнулась, – Как же ты умудрился, сынок? Забыл совсем про них, что ли? Или Алиска твоя проспала? Есть то теперь чего будете?
- Придумаем что-нибудь, – он безразлично пожал плечами, – Может, сходим куда-нибудь…
- Нечего вам по столовкам шляться, – заявила Зинаида Павловна, – Только желудок себе весь испортите помоями ихними. Милок, ты бы с Алиской своей ко мне бы зашел. Я как раз борща наварила. Настоящего, как муж мой любил. Хоть попробуешь, что такое борщ настоящий, твоя то небось готовить его не умеет…
- Зинаида Павловна, как можно, – Эдвард отрицательно замахал руками, – Мы сами как-нибудь разберемся. Все будет хорошо.
- Будет он мне отказываться тут, – буркнула старушка, поворачиваясь к дверям, – чтоб сейчас спускались, я пока тарелки достану.
- Хорошо, как вам будет угодно, – Эдвард сдался под таким напором и кивнул головой, – мы скоро с Алисой подойдем.
- Вот так и надо было с самого начала, – погрозила ему пальчиком Зинаида Павловна, – И улыбайся почаще. Нечего с такой постной миной ходить.
Закрыв за ней дверь, Эдвард только вздохнул. Все-таки удивительный этот мир. Вроде такой примитивный и злобный, со всеми этими мелочными склоками, глупыми границами, бандами и идеологиями, но все-таки какой-то добрый и светлый. Где вдруг совершенно незнакомый человек может предложить помощь только потому, что тебе она нужна, или же окажется, что о тебе волнуются те, кому до этого, казалось бы, не должно быть никакого дела.
- Ну как ты? – он вернулся к Алисе в комнату и сел к ней на кровать. Девушка тут же поднялась с подушки, подсела рядом с ним. Не долго думая, обнял ее, а она и не сопротивлялась, только устроилась у него на плече поудобнее.
- Нормально, я же уже говорила, – сказала она, уставившись взглядом куда-то вперед, куда-то в собственные воспоминания, – Только скучно немного все время так лежать… Знаешь, я не знаю, что ты мне там тогда впрыснул в кровь, но оно помогает. Меня даже не тянет, представляешь? А до этого ломало прям со страшной силой…
- Как же ты довела себя до такого? – спросил он в очередной раз, посмотрев на нее и вздохнув. Волосы у нее были все такие же, немного жесткие, но все же такие же густые и податливые, и реагировала она все так же, прижимаясь к нему, как к последнему человеку на этой земле. Хотя, быть может, для нее именно так все и обстояло, – связаться с наркотиками…
- А ты знаешь, каково это? Быть одному? Совсем одному? – вдруг уже обиженным голосом спросила Алиса, но вместо того, чтобы отстраниться, только еще крепче к нему прижалась, – Только вот с этими воспоминаниями о каком-то мальчишке, который обещал никогда не оставлять, а сам пропал. Я ведь искала тебя. Как умела, искала, только не было никогда такого Эдварда Тристанского. Думала, что с ума сошла, даже снова в лагерь ездила, спрашивала. Ольга Дмитриевна тоже тебя помнила, а вот дела твоего не было, и записей о тебе никаких тоже не было. Не было в ту смену никакого Эдварда… Не было и все… Если бы не Ольга Дмитриевна, я бы точно с ума сошла бы. А так вроде как не я одна тебя помнила… значит, был ты… и делся куда-то… Обратно к себе, в другой мир… – она нервно усмехнулась, – Вот уж точно с ума пора было сходить… А Слава… Слава обещал, что все забудется, что я успокоюсь… И ведь помогало сначала… Знаешь, что я там видела? Под приходом?
- Что? – Эдвард обнимал ее двумя руками, сам постепенно возвращаясь к тем воспоминаниями, какие остались о том, что происходило, когда вернулся после «Совенка» к себе, в свой мир.
- Тебя я видела, – всхлипнула Алиса, – А потом прошло. Думала, что если дозу побольше сделать, то ты вернешься, а не получалось. Ничего не получалось… Почему ты сразу не вернулся? Почему так долго?
- Это не мне было решать, – он медленно катал на языке каждое слово, прежде чем произнести его вслух, – Не мне. Я хотел вернуться до того момента, как тебя подсадили. Остановить, не допустить этого… но мне не дали…
- Кто не дал? – удивилась девушка, даже подняв на него глаза.
- Тот, кто когда-то и зашвырнул меня в вашу смену, – Эдвард усмехнулся, – Тот, кто все это и устроил. Я до сих пор не знаю, что это было. То ли очередной трюк, то ли действительно мой второй шанс…
- Эд, – попросила Алиса, – Ты ведь никогда не рассказывал, что с тобой произошло после того, как смена кончилась…
- А что там рассказывать… Ничего хорошего и не было, – теперь уже он отвел глаза, но получил несильный удар кулачком под ребра.
- Нет, рассказывай, – потребовала Алиса, улыбаясь, – Что там было?
- Там была смерть, – все-таки выдавил Эдвард из себя, – Был плен. Им нужно было, чтобы я сдался. Сломался и встал на колени. А я отказывался. И тогда они пытались вырвать из меня эти слова, сломать мою душу и разорвать ее на части просто из-за того, что я был не таким, как все, кого они видели прежде. Меня рвали на куски, медленно и аккуратно, заставляя прочувствовать каждую каплю этой боли. А потом собирали обратно, чтобы начать все заново. И когда выдыхались, когда уставали от того, что сами творили, требовали от меня мольб пощады. Стоило бы мне только встать на колени, все бы это кончилось, мне бы позволили умереть. И каждый раз… каждый проклятый раз я слал их в Бездну, хотя мне тогда казалось, что я и так уже там. Так что я знаю, что значит быть одному… – он отпустил девушку и закрыл лицо ладонями, стараясь выкинуть из головы воспоминания о тех днях, сейчас, когда вспомнил о них, слишком ярко стоявших перед глазами.
