– Но не в роли профессора зельеварения, – и, опережая второй очевидный вопрос, добавляет, – а как профессор по защите от тёмных искусств.

Ему приходится обернуться, потому что я застываю на полушаге с раскрытым ртом. Скривив губы в беззлобном негодовании, он слегка встряхивает волосами, сгоняя стаю снежинок.

– Люпин оставляет эту должность в пользу своей беременной супруги. Но это не значит, что он уходит из Ордена.

Мои губы на мгновение выгибаются в счастливой улыбке за Ремуса и Тонкс.

– И всё же, вы много знаете о Реддле. О том, что он делал в Албании.

Снейп немного замедляет шаг, с интересом взглянув на меня.

– Понимаю, у тебя много вопросов. Я всё тебе расскажу, но не сегодня.

Я смотрю в его лицо, не высокомерное, не снисходительное, не искажённое отрицательными эмоциями, а такое открытое и близкое, что уголки моих губ сами собой приподнимаются в искренней улыбке. Он оценивающе смотрит на меня несколько мгновений, и тонкая морщинка всё же подбирается к узкой переносице, а я только сейчас понимаю, что мы уже несколько минут стоим на одном месте, друг напротив друга на краю участка, а вокруг нас медленно кружатся и опускаются снежинки.

– Мне пора идти, – вдруг заявляет Снейп, расправив плечи и разорвав зрительный контакт. Потом, подумав, добавляет. – На собрание.

Меня мгновенно обдаёт холодом.

– Только не как в тот раз, – не успеваю прикусить язык, но что поделать.

Я слишком сильно боюсь потерять его вновь.

Замечаю, как высоко приподнимается грудь профессора от глубокого вдоха.

– Береги себя, – роняет он, задержав на мне взгляд, и начинает движение в сторону калитки.

Я растерянно топчусь на одном вместе, не замечая, как ладони сами собой сжимаются в кулаки, а дыхание учащается, будто от продолжительного бега. Он покидает зону защитных чар и может трансгрессировать в любое мгновение.

– Но ведь сегодня Рождество, – выдыхаю в морозный воздух, рукавом смахивая налипшие на стёкла снежинки, и во все глаза смотрю на то, как вздымаются полы чёрной мантии профессора.

Он чудом слышит мои слова. То ли здесь слишком тихо, то ли я произношу их слишком громко, но он оборачивается. Я не вижу его лица, слишком темно сейчас, слишком далеко он успел отойти, а он запрокидывает голову и смотрит на небо.

– Оно уже настало.

Недоверчиво хмурюсь и поднимаю взгляд наверх.

Высоко-высоко, почти на середине бархатного небосклона тускло сияет первая звезда.

– С Рождеством, Гарри.

Я моргаю от громкого хлопка, а в следующий миг вглядываюсь в чернеющую пустоту.

Неимоверных усилий стоит прогнать грусть.

В доме царит атмосфера настоящего семейного праздника: тут и там сияют разноцветные гирлянды, высоко под потолком позвякивают золотые колокольчики, янтарное сияние свечей отражается в боках высоких бокалов. Длинный деревянный стол укрывает скатерть насыщенного винного цвета, а посередине красуется замысловатый букет из физалиса, сушёных долек апельсина, анисовых цветов и палочек корицы. Миссис Уизли буквально порхает между столом и плитой, на ней длинное атласное платье изумрудного цвета. Увидев меня, Молли подгоняет меня на второй этаж, чтобы я переоделся во что-то более праздничное. Мимоходом я успеваю бросить долгий взгляд на мило щебечущих девочек, при взгляде на которых глаз радуется. Гермиона наколдовала себе гладкие уложенные локоны, а подол её шифонового платья нежного персикового цвета ниспадает на пол красивыми складками. Джинни, напротив, в коротеньком платье из мягко мерцающей тафты насыщенного сапфирового цвета. Она склоняется к Гермионе, когда подруга что-то шепчет ей на ухо, а в следующую секунду девочки тихо смеются, глядя на Рона. Тот выглядит немного сконфуженным, периодически теребя край свитера ярко-морковного цвета, а в его рыжих волосах проглядывают зеленоватые пряди. Заметив меня, он порывается вскочить со стула, словно я – спасательный круг, а он – утопающий, но я жестом даю понять, что скоро вернусь.

Взлетев на третий этаж, вихрем проношусь по коридору и, не закрывая дверь, останавливаюсь перед шкафом. Недолго думая, скидываю одежду и облачаюсь в хлопковую рубашку синего цвета и чёрные брюки. Хоть я отдаю предпочтение джинсам, всегда буду помнить наставления мамы о том, что на праздники нужно делать исключение.

Пальцы, до этого застёгивавшие пуговицы, останавливаются. Я с грустью смотрю на своё отражение в прямоугольном кусочке зеркала. Взгляд скользит вверх по бледному шраму, и горло сжимается, будто от внезапного приступа удушья.

Как же мне их не хватает, мамы и папы.

Шмыгнув носом, снимаю очки и долго-долго тру глаза до тех пор, пока режущее чувство не проходит. Надев оправу обратно, несколько мгновений вглядываюсь в собственное лицо и, наконец, вздёргиваю подбородок и крепко сжимаю челюсть.

Сегодня праздник, и я должен быть весёлым.

Ради них. Ради родителей.

Когда я спускаюсь вниз, остальные уже все в сборе вокруг праздничного стола. Девочки хором окликают меня, а Сириус протягивает бокал с шампанским. Нестройный звон бокалов, а затем громкий хлопок и посыпавшиеся зачарованные конфетти открывают наше Рождество.

А потом всё сливается в один большой шумный и разноцветный хоровод: шуршание обёртки на подарках, искристый блеск бочков ёлочных украшений, звонкий смех близких людей, вкус рождественского пудинга, запах корицы и цедры. Немного позже, когда все выбираются на улицу, мы стоим с друзьями, обняв друг друга за плечи, и зачарованно любуемся великолепным фейерверком, устроенным Фрэдом и Джорджем. Разноцветные всполохи света отражаются на бархатистых снежных склонах, а где-то далеко, почти на линии горизонта, виднеется подобное свечение: там дом Полумны. Она обещала заглянуть к нам на каникулах.

Сириус, стоящий поодаль с Артуром, оборачивается и широко улыбается мне. Я возвращаю ему улыбку и тихонько вздыхаю. Наверное, так вздыхают, когда обретают душевный покой.

Как я и предполагал, утром приходит Полумна. Девушка приносит с собой коробочку домашнего печенья с миндалём и, пока мы уплетаем лакомства, делится своими последними наблюдениями за мозгошмыгами. Парни снисходительно ухмыляются, а я мягко улыбаюсь Полумне, когда она периодически останавливает на мне свой взгляд. Складывается впечатление, что у неё в голове – свой маленький мир, гораздо более увлекательный и красочный, чем мир реальный, и подруга весьма увлечена пребыванием там. Стыдно признаться, но в моменты слабости я иногда завидую ей. Правда, практически сразу понимаю: уход от реальности – не лучший выход в сложившейся ситуации.

Тем не менее, Полумна – безумно милый человек с открытой нараспашку душой.

– Тебе наверняка грустно от того, что ты не можешь покинуть территорию Норы? – спрашивает она у меня, когда мы с ребятами выходим на послеобеденную прогулку.

Рон машет ладонью из-за раскидистого куста крыжовника, сейчас больше похожего на огромный снежный гриб: видимо, друг хочет, чтобы я присоединился к нему. Кивком даю понять, что подойду немного позже. Рон озадаченно поправляет съехавшую набок шапку и возвращается к Фреду с Джорджем, которые мастерят что-то непонятное из груды сухих веток.

– Отвечая на твой вопрос: нет, в принципе, меня всё устраивает, – пожимаю плечами и смотрю на Полумну.

Она щурится на огромные сугробы, ослепительно мерцающие в лучах солнца, и задумчиво перебирает пушистые кисточки на своём шарфе.

– Просто я успела побывать в Косом Переулке ещё до Рождества. Не представляешь, сколько там всего интересного, – уголки её губ плавно приподнимаются в намёке на мягкую улыбку, а я подавляю завистливый вздох.

Полумна попадает в самую точку. Я теперь в изоляции – и неважно, будь это Хогвартс или Нора. Мне и шагу нельзя ступить, не опасаясь за собственную жизнь.

Раскатистый громкий хлопок раздаётся всё из-за того же куста крыжовника, заставляя нас с Полумной синхронно обернуться. Почти незамедлительно оттуда показывается небольшое облачко дыма, кто-то из ребят громко кашляет, а я не удерживаюсь от короткого смешка.