Я вышла наконец из комнаты и отправилась на кухню. Мама уже расположилась на кухонном столе с доской и селедкой.

– Звонил отец, просил тебя заехать на этой неделе, он передаст тебе деньги. В этом месяце раньше, потому что перед Новым годом они уезжают в Уфу, к ее родственникам.

Мама всегда называла новую жену Василия «она». Как, впрочем, и я Олечку Платошину. Слишком много чести – звать свою соперницу по имени.

– Я оставлю тебе денег, купи ему подарок к Новому году. Только скажи, что от тебя одной, а не от нас вместе. И Никитке какую-нибудь игрушку. – Мама подняла на меня глаза. – Ты хоть слово услышала из того, что я тебе сказала?

– Купить подарок, – повторила я, высыпая картошку в раковину. – От одной меня. А Никитке игрушку.

– Саша, я миллион раз тебя просила не сыпать грязную картошку в раковину!

– Я же ее сейчас помою! Не могу я чистить грязную картошку на газетке, а потом смывать с нее отпечатки пальцев.

– Тебе обязательно нужно все делать наперекор мне? – поинтересовалась мама, начиная потихоньку заводиться. – Тебе нравится меня злить?

– Нет, злая ты мне не нравишься, – честно сказала я. – Но чистить картошку удобно именно так. И я не виновата, что ты всегда начинаешь злиться из-за всякой ерунды.

– Тогда почему ты не сняла с головы эту гадость? – спросила мама, пропустив мимо ушей высказывание о картошке. – Я же тебя попросила – сними и убери подальше.

– Я бы с удовольствием, мадам, но сие никак невозможно. Я теперь еще долго буду такая. Так что привыкай.

– Почему это я должна привыкать?

– Потому что это не парик.

– Что значит «не парик»?

– То и значит!

Мама первый раз за это время взглянула на меня внимательно. И вдруг закричала:

– Что?! Что это такое? Как это называется?

– Не знаю, как называется, – сказала я. – Скорее всего – «Любина свободная фантазия». Я сначала хотела каре или боб, но потом…

– Какой боб?! Какая фантазия?! Ты что, с ума сошла? Ты что натворила? Где твои волосы?

– В шкафу.

– В каком шкафу?

– В нашем шкафу, на моей полке. Они тебе нужны?

– Ты надо мной издеваешься?

– Вовсе нет. Они действительно в шкафу. Я их туда положила.

Мама отбросила нож, вскочила и кинулась в ванную отмывать измазанные селедкой руки. Я машинально скоблила картошку, размышляя, вся ли это буря или только начало. Мама выскочила из ванной и бросилась ощупывать мою голову в надежде, что я все же издеваюсь и прячу волосы под париком.

– Зачем ты это сделала?! – кричала она. – Ты меня в могилу вгонишь! Почему ты не посоветовалась со мной? Сотворила из себя пугало огородное! Зачем ты это сделала, скажи мне!

Я упрямо молчала. Почему взрослые считают, что всегда и во всем правы? А сами городят ерунду. Разве можно умереть оттого, что дочь коротко постриглась? И к чему спрашивать, зачем я это сделала, если не собираешься слушать ответ на свой вопрос? Да и вряд ли я решилась бы рассказать маме все как есть. Потому что мою причину ни за что не сочли бы веской и основательной. Что и говорить, мама – это не Кирилл, который единственный из взрослых считает меня личностью, равной себе.

Ужин был забыт. Мама долго не могла успокоиться, стала припоминать все мои грехи. Слово за слово, я начала огрызаться и в конце концов выпалила:

– Если мои волосы тебе дороже меня… Если я не нужна… Ты меня больше не увидишь!

Я схватила одежду и выскочила на улицу. Свалив все на скамейку, начала поспешно натягивать пуховик, шапку, перчатки, наматывать шарфик. По ощущениям мороз был градусов тридцать, не меньше. Застегнув молнию на пуховике до самого верха, я забегала возле подъезда взад и вперед, придумывая для мамы кару пострашней. Вот не приду сегодня ночевать, пусть попрыгает у окошка с телефонной трубкой в руках! Пожалеет тогда, что устроила скандал из ничего, по-другому запоет.

Побегав немного по двору, я окончательно замерзла, но не потеряла бодрости духа. Мой боевой пыл не угас. Я прыгала возле скамейки, хлопая об себя руками, и параллельно вынашивала план мести всем моим обидчикам.

Внезапно к подъезду подрулила какая-то машина и ослепила меня фарами. Я зажмурилась и отвернулась, дожидаясь, пока этот идиот догадается погасить свет. Фары потухли, мотор заглох. Потом хлопнула дверца.

– Алька, ты, что ли? – услышала я рядом с собой.

Опять! Когда уже это кончится?

– Не я, – огрызнулась я. – Чего тебе здесь надо?

– Ничего, – сказал Саня. Он был в расстегнутой куртке и без шапки. Конечно, в машине тепло, с завистью подумала я, уютно и музыка играет. А я скачу тут на морозе, как последняя кретинка, и размышляю, как бы огорчить всех своим исчезновением. Всех, кто сейчас сидит в теплой комнате и меньше всего думает обо мне. Получается, что хуже всего мне самой, а вовсе не им. Так какая же это месть?

Я недолго думая запрыгнула в машину. Погреюсь хоть три минутки, а там решу, что делать дальше. Мама против моей самостоятельности? Против пятикурсника Сани? Так вот, я назло ей сижу в его машине. Так сказать, мщу. Пустячок, а приятно.

– Куда едем? – спросил Саня, поворачивая ключ зажигания. Мотор тихо заурчал.

– На свидание, – буркнула я.

– И где у нас будет свидание?

– У тебя не знаю где, а у меня – на проспекте Карла Маркса. Разные у нас с тобой будут свидания, ясно?

– Как белый день. Яснее некуда.

Он смотрел на меня со снисходительной улыбкой, будто его забавлял наш разговор. Он постоянно так на меня смотрел. Как на малолетнюю дурочку. Я никак не могла взять инициативу в свои руки и оттого чувствовала себя не в своей тарелке. Вроде бы я диктую условия, он соглашается и подчиняется… Откуда же тогда ощущение, что он просто играет со мной, как сытый кот с мышью?

– Шурик… – сказала я и обрадовалась, увидев, как он поморщился. Не нравится? Так тебе и надо. Меня тоже корежит от «Альки», между прочим. – Ты, наверно, приехал меня куда-нибудь пригласить?

– Хочешь, чтобы я тебя куда-то пригласил?

– Нет, я занята, я же тебе сказала.

– Зачем тогда спрашиваешь?

Я рассердилась. Посмотрите на него, какой экзотический фрукт! Толком ничего не говорит, от ответов увиливает, чего хочет, непонятно, о чем думает – неизвестно. Ну, ничего, мы тоже не лыком шиты, в кошки-мышки играть умеем. Сейчас мы тебе устроим сладостную мечту с обломом в финале. Чтобы дошло наконец до твоей дубовой башки, что ты мне не пара.

– Послушай, Шурик, – нарочно повторила я и придвинулась к нему поближе. Он неподвижно сидел вполоборота ко мне. Я постаралась придать своему лицу вдохновенное выражение и произнесла самым страстным голосом, на который только была способна:

– Если хочешь, я не поеду на свидание…

Саня молча посмотрел на меня. Так, очень хорошо, кажется, клюнул. Надежду мы тебе подарили. Теперь дело за обломом.

– Я останусь с тобой, хочешь? – спросила я, стараясь сымитировать хрипловатый голос с учащенным дыханием. – Куда ты меня повезешь?

– А куда бы ты хотела? – нейтрально поинтересовался он.

– С тобой – куда угодно! – выдохнула я и, по-моему, перегнула палку. Но Саня этого, кажется, не заметил. Мужики вообще существа доверчивые и недалекие. Они уверены в своей неотразимости и очень удивляются, когда по их первому желанию женщина вдруг не шлепается к их ногам, как подстреленная дикая утка.

– Я просто валяла дурака, – проговорила я, медленно, но верно приближаясь к его лицу. – На самом деле ты мне очень нравишься. Хочешь меня поцеловать?

Саня помедлил немного, потом преодолел оставшееся расстояние, и теперь его губы практически касались моих. Ну вот, что я говорила! Стоит только сделать телодвижение навстречу самцу, и дело в шляпе!

– Ну? – страстно прошептала я. – Хочешь?

Он был так близко, что я чувствовала его мятное дыхание. Саня выдержал паузу, и я успела придумать кайфоломную фразу, которую произнесу, как только он скажет «хочу» или попытается воспользоваться моим предложением. Но он вдруг прикоснулся губами к моему уху и не менее страстно шепнул: