АЛЕКСАНДРА ВАСИЛЬКОВСКАЯ. УЗЕЛОК (Сан-Франциско, 1957) Шелесты Дом уснул и мирно дышит. Шелестят страницы книги. Шепчут листья за окном. Отзвук дальний, голос слышу, Тихий, в поле золотом… Вздох волной бежит и шепчет, Обнимая птичьи крики, Звонким шепотом поет. Вздох за вздохом, каждый легче, Ветер по свету несет… Подышал над проводами. Запах трав и повилики Бросил в улиц переплет. Как шептался с тополями — Скажет в окна… И уйдет. 19.1.52. Костер Вьется дым, трепещет пламя. Дремлет лодка за камнями. И одна на берегу, Коротаю эту ночь я. На костре обломки жгу. У меня одежда в клочьях. Кто погиб — уже не встанет. И рассвета не увидит Над землею, утром ранним. Кто, в порту веселом выйдя, Пьет отравленную водку, Я того не ожидаю. Он найдет другую лодку. Вьется пламя, освещая Берег, скалы — мой приют. Кто, минуя скалы эти, Мой огонь во тьме заметил, — Может, скоро будет тут. 5.5.52. Узелок Я соберусь опять в дорогу. Вещей — поменьше. Слишком много Носить с собою не хочу. Как хорошо, что мало груза! Я завяжу в свой легкий узелок Лишь то, что денег мне дороже. Так долго бродим мы в оградах: Туда нельзя, да так не надо… И вдруг откроется калитка. И в даль и в синь, легко и просто, Скользнешь над горестью погоста, Оставив даже этот узел… Лагерь Куфштейн. 13.10.46. Улыбка Холодно. Серо. И сердце болит. Вспоминаю былые ошибки. Дождь по стеклу осторожно стучит. Улыбнись. Посвети мне улыбкой! Легче. Светлее. Вот видишь… Поверь, Все прошло, как иные болезни. Счет огорчений, обид и потерь — Надоевших лекарств бесполезней… Плотно и горько закрывшему дверь, Неудачному, хмурому, злому, Может такому в окошко, теперь; Улыбнусь проходя я, — другому. Платок
Стоял туман вокруг, над нами… И в нем все дальше, вдалеке, В твоей протянутой руке Белел трепещущий платок; Как птица с белыми крылами, Во мглу взлетевший голубок… Что крылья белые сказали? «Прощай, прощай… Сюда, сюда»?.. Вдали, с обрыва высока, Была протянута с печалью В тумане женская рука. И все мы дальше уплывали. Туман, туман… И нет следа. Ступени Когда страдание приходит, Как будто весь пронзая свет, — Душе другой дороги нет: Ступени лишь ведут, уводят… Ступени вниз, во мрак обрыва, Где черной радости обман. Ступени вверх и за туман, В зари далекие разливы. На стертой каменной ступени, Душа страдает. И стоит. И в бездну жадную глядит. И вверх, на свет, где тают тени. 4.6.51. Краса Свою красу к концу пути Кому дает устало плоть? Зачем краса ее уходит? Куда? Крылами шелестит И постепенно отлетает. И будет ждать других при входе. Осенний лист, багряной сказкой, Красой таинственной горит. Кому торжественность окраски Отдаст он тихо? И умрет … А смерть, (красы не удержавши!) Гигантской горстью, каждый год, Сухих, коричневых, опавших, Земле останки предает. Старики Узор на мягкой, вязанной подушке. И снежным вечером рассказ О том, что стало полусказкой… Мы старики, мы хрупкие старушки, Мы старых, старых писем связки… Спешишь ты часто мимо нас. Мы юности давно ушедшей тени, Легко шуршащие листы. И мысли рдеющие краски… И четкость тонкая мечты. А в день, когда медлительным движеньем, С неясной гордостью и лаской, Возьмешь ты внука на колени, — Быть может нас припомнишь ты. «Душу лечит только время…» Душу лечит только время, От нее слагая бремя Боли медленно на плоть. Оттого мы много можем, Очень много — побороть. Пусть согнутся наши плечи, Ожидая светлой встречи, Выпрямляется душа. Оттого ль для нас порою, Жизнь упрямо хороша? |
