Организовать «случайную» встречу в театре, получить приглашение на ужин – это лишь дело техники, а дальше мне все больше пришлось включать свои способности, импровизировать и полагаться на интуицию. Мне вовсе ни к чему было компрометировать Юлалию, напротив – необходимо максимально заручиться ее доверием и поддержкой. Несмотря на то, что я уловил в ее взгляде скрытую неудовлетворенность и завуалированный внешним благополучием и довольством сексуальный голод, я не стал торопиться тащить ее в постель. Конечно, это имело бы эффект, но все же могло бы насторожить умную женщину, когда потребовалась бы ее протекция. Ведь интересы семейного бизнеса, насколько я видел, значили для нее очень много. Мне нужно было стать ее советчиком, ее другом и авторитетом, и лишь потом любовником. Впрочем, мне особо не приходилось кривить душой, выражая восхищение умом и внешностью мадам, и постепенно она действительно стала во мне нуждаться. Когда, в конце концов, дело все же дошло до постели, все произошло как бы естественно и само собой, словно и не я добивался этого, а, скорее, она сама решилась на адюльтер и склонила к этому меня. Конечно же, тут я особенно постарался, давая Юлалии возможность почувствовать себя по настоящему желанной и прекрасной женщиной. Думаю, за свои двадцать супружеских лет, ей еще не приходилось испытывать такой искрометной страсти. Преисполненная благодарности и влюбленная, она просто жаждала сделать для меня хоть что-то в ответ, предлагала какие-то протекции, но я с видом оскорбленного достоинства все отвергал, чем еще больше уверил ее в бескорыстности своих намерений и благородстве. Никто из нас не был заинтересован в разрушении ее брака, поэтому действовали мы очень осторожно и аккуратно, так, что ее мужу и в голову не могло прийти, что за его спиной происходит. Для него я стал одним из нужных людей, которых умела находить его благоверная. Отношения с мадам на этом этапе меня вполне устраивали. Она не была моей любовницей в том смысле этого слова, как это происходило с молоденькими легкомысленными девицами. Скорее, я позволял ей любить себя, при этом она ничуть не мешала вести мне светскую жизнь и встречаться еще с теми, с кем я считал нужным. Ведь она прекрасно понимала, что для наших отношений это являлось самым лучшим прикрытием. А если и ревновала, то у нее, опять же, хватало ума никак это не демонстрировать, дабы не потерять меня.
Поэтому, когда с месье Дефоссе произошел несчастный случай и он оказался надолго прикованным к больничной койке, а Юлалия обратилась ко мне за советом, кого из рекомендованных им адвокатов я бы посоветовал ей пригласить на замену, я у каждого из них нашел массу деловых недостатков, непроизвольно порождая у нее мнение о моей высокой компетенции, буквально вынудив ее упрашивать меня попробовать самому взяться за это дело. Когда же я высказался в том смысле, что, может быть, стоит предоставить решение этого вопроса ее супругу, она только улыбнулась, попросив меня со своей стороны не отказывать ему.
Уж не знаю, какими методами действовала мадам, а, может быть просто достаточным оказалось одного ее слова, но на следующий день ее супруг посетил мой юридический кабинет и постарался уговорить меня выступить его доверенным лицом. Я, не выражая ни малейшей радости, для вида даже поторговался из-за гонорара, кстати, вполне приличного, и в итоге дал свое согласие.
Теперь настала пора тщательно готовиться к бою. Времени до назначенных слушаний оставалось совсем немного, а я имел лишь поверхностное представление о тяжбе. Пришлось на несколько дней забыть обо всем. Я не появлялся в Университете, забыл обо всех развлечениях, урезал до минимума сон, с головой погрузившись в бумаги. К первому слушанию, как мне казалось, я подошел вполне подготовленным. На мой взгляд, все говорило в нашу пользу. И вот пришло время показать, чего я все-таки стою.
Судебные прения тянулись довольно долго, ничто не предсказывало серьезных осложнений. Да, надо отдать должное этому Гринбергу, язык у него оказался действительно великолепно отточенным, и он мастерски владел вниманием аудитории. Но, тем не менее, мои аргументы оказались однозначно весомее, и, как я был уверен, весы Фемиды с каждым днем все сильнее склонялись в пользу моего доверителя. Я уже мысленно представлял, как отпраздную свою победу. Первоначально, конечно, вместе с месье Лавассёром, потом с мадам, отдав ей должное. Ну, а потом можно уже замахнуться и на рыбу покрупнее, благо, начало положено.
Однако, как ни готовился я пожинать лавры победителя, в решающий день финального судебного заседания судьба решила сыграть со мной злую шутку. Конечно, потом, по прошествии лет, я уже смог на все это посмотреть иначе. Скорее это можно было назвать подарком судьбы. Ведь все серьезные препятствия, которые она передо мной ставила, не ломали меня, а закаляли, заставляли брать более крутые барьеры, расти над собой, и, наконец, сделали меня именно тем, кем я сейчас стал. Но все это пришло потом, а тогда, одетый в новенький костюм, готовый к своей минуте славы, я говорил с трибуны заключительную речь. Однако, когда уверенный в своей победе, усаживаясь на место, я случайно столкнулся взглядом с Гринбергом, сердце мое почему-то екнуло. Уж больно снисходительно-насмешливо он на меня посмотрел, а ведь именно он, как никто другой, должен уже посыпать голову пеплом.
Его финальное слово стало для меня не просто неожиданностью. Это было откровение. Все казавшиеся мне нерушимыми доводы он просто смешал с землей. Складывалось впечатление, что в предыдущие дни прений он просто играл со мной в кошки-мышки, позволяя мне наивно на что-то надеяться. Он просто уничтожил меня, буквально раздавил. Великолепно владея всеми тонкостями Кодекса Наполеона, как до сих пор неофициально назывался Гражданский кодекс Франции, а также всеми другими постановлениями, законами и подзаконными актами, он буквально не оставил мне ни малейшей возможности. Чувствовал я себя так, словно меня, как попавшегося воришку, на глазах гогочущей толпы прилюдно высекли на базарной площади. Еще до вынесения судом окончательного вердикта я прекрасно видел, что у меня не осталось ни одного шанса. Только врожденная гордость и самолюбие не позволили мне с позором бежать из зала до окончания заседания.
Конечно, приговор оказался полностью в пользу итальянца Муцио, и мы проиграли. Возникло страшное желание немедленно напиться, лишь бы хоть как-то, пусть на время, забыть о своем позоре. Но мне еще пришлось выдержать сочувственные слова Юлалии, которая винила лишь себя в том, что уговорила меня за это взяться. Месье Лавассёр также обошелся без упреков. Он даже предположил, что нашим соперникам все же удалось купить судью, но я-то прекрасно понимал, что их победа заслуженная. Поэтому, когда он предложил мне подать апелляцию, я, собрав остатки ума и мужества, посоветовал ему обратиться к одному из моих более опытных коллег, однако честно предупредил, что в принципе не вижу в этом смысла. Добил меня в итоге сам Гринберг, встретив в коридоре. Придержав меня за руку, когда я хотел проскочить мимо, он снисходительно произнес:
- Молодой человек, адвокатура – это, явно, не ваша стезя. Если уж вам так жаль средств, затраченных на юридическое образование, станьте нотариусом, что ли, или вот еще в полицию можно пойти служить.
До сих пор горжусь, что я смог сдержаться в тот момент, лишь коротко бросил ему:
- Оставьте ваши советы, месье Гринбенг, для ваших клиентов, я в них не нуждаюсь, - и, высоко подняв голову, пошел дальше.
Это конец всему, просто полный провал, - билось в моей голове. Ко всему прочему, я не сомневался, что завтра же отец об этом узнает. Помимо того, что он следил за судебной практикой - уж громкое дело, которое вел его сын, наверняка не пропустит. А я-то ведь еще представлял, с какой гордостью этот упрямец прочитает о первом серьезном успехе своего отпрыска. Никогда еще мое самомнение не получало подобного удара. Я с детских лет привык быть лидером почти во всем. А уж если серьезно за что-то брался, то успех просто был обеспечен. А теперь хоть из Парижа беги после такого позора. Может, и сбежал бы, да кто гарантирует, что на новом месте меня не подстерегут новые удары судьбы. И что, каждый раз бежать дальше? А вот напиться, как я мечтал, это просто крайне необходимо. Но идти сейчас в кабак, пожалуй, не стоит, еще встречу кого-нибудь из знакомых, а насмешки или сочувствие, или даже желание поддержать и отвлечь сейчас для меня – это как рану расковыривать.
