Благородные дары Бахуса, обильно пролитые за ужином, скоро победили юношей, малопривычных к ним.
Поль лежал на диване с сигарой и громко пел, глядя в потолок. Отставной прапорщик, с бокалом в руке без сюртука и галстука, то плясал по комнате, то делался нежным и жал крепко руку Полю, который братски ему улыбался и дружески гнал его прочь. Цветков был страстно влюблен во все его окружавшее и позволял себе изредка вскрикивать. Недоучившийся студент, не умолкая ни на минуту, болтал и, истощив все свои предметы, заговорил с Цветковым.
- Эге, батюшка, какое же ты чучело!.. Право, чучело, Цветков! Вы меня извините, душа моя, что я вам сказал ты.
- Ничего, ничего, - смеясь отвечал Цветков.
- Как тебя по имени-то зовут?
- Иван....
- Ну, Ваня! это хорошо! Ваня, Ваня! кабы ты знал, что ты такое? Ты думаешь, что ты человек? - Конечно, человек.
- Хм! нет, ты не человек...
Тут ученый муж потыкал ему пальцем в нос и потом извинился.
Цветков так пошло засмеялся, что всякий зритель, не покоренный вином, отвернулся бы с болью в душе.
Во время этого разговора отставной прапорщик заснул. Поль кликнул слугу, велел подложить ему под голову подушки и, если можно, раздеть, а сам хотел уж удалиться в спальню; но студент, который спьяна возненавидел Цвет-кова и очень желал раззадорить или взбесить отуманенного героя, снова обратился к нему, запуская руки в карманы и неопределенно глядя ему в лицо.
- Так так-то, брат Цветков... вот мы с тобой и познакомились: я, брат, твою физиономию видел на бульваре... Ты живешь у Ангста что ли?
- Да, у него. Добрейший человек!
- Вот то-то и есть... кабы не он, да не она, так тебе бы здесь и не бывать... брат Цветков!
Поль, несмотря на собственный туман (который, впрочем, был умереннее и благороднее, чем у остальных), понял, что студент начинает врать.
- Что ты дичь порешь... ты совсем пьян, Михаиле Иваныч, - сказал ему Крутояров, хватая его за руку.
Студент оттолкнул его.
- Поди ты прочь, матушкин сынок! с чего ты взял, что я пьян? А ты, батюшка, не верь ему... Ваня... он прикидывается, будто хочет твоей дружбы... он просто хитрый мальчишка, отец мой!
- Да молчи ты, ступай спать... Finis done, mon cher; - tu es fou!..
- Вот видишь, Цветков, как он струсил? просит меня... Ты по-французски знаешь?
- Нет.
- Вот то-то и плохо, - грустно качнув головою, заметил упрямый Михаиле Иванович. - Значит, у тебя общественности этой... то есть этакой светскости нет, светского образования, чорт возьми! Вот тебя и надувают: и Дашеньку у вас с немцем твоим увезут пока ты здесь!
Цветков что-то почуял и с удивлением вытаращил глаза.
Поль в эту минуту схватил Ваню за талию, увел к себе в спальню и запер за собой дверь на задвижку.
Студент стал стучаться, но никто не отворял ему, и он заблагорассудил уснуть на диване.
Крутояров, оставшись наедине с Цветковым, начал так:
- Ты меня любишь, Ваня?
- Ужасно, - отвечал Цветков. Они обнялись.
- Слушай же, - продолжал Поль, - если ты мне друг, так дай честное слово, что завтра ты пробудешь целый день у меня... Ты слышал, что сказал этот дурак?... Он дурак набитый, этот Михайло Иваныч... Ты на его слова плюнь, душа моя...
- Я и то плюю! - отвечал Цветков, покачиваясь.
- И прекрасно... Если ты пробудешь у меня завтрашний день, я тебя возьму с собой в Петербург... Ты будешь гвардейцем... будешь ездить на балы... У меня есть там куча барышень и дам самых хорошеньких, самых знатных... ты их всех сведешь с ума, Ваня! Так останешься?...
- Останусь, Паша, останусь... провались все - останусь!...
- Так ты друг?
- Друг, Паша, друг! Они обнялись снова.
Камердинер молодого Крутоярова раздел своего барина и Ваню, уложил их в постели и, раскрыв окошки для освежения их голов, вышел.
Оба стали дремать.
- Цветков! а Цветков! - прошептал Поль, - ты любишь меня?
Ваня не отвечал, и Поль не делал больше вопросов.
Скоро молчание распространилось по Белополью, и свежеблагоуханная ночь налегла на всю окрестность - на дом, деревню и сад своею святою тишиною и глубоким мраком. Все уснуло. Только в саду, под окном спальни, какая-то птичкаполуночница жалобным и невинным голосочком чирикала от поры до времени... да так грустно и одиноко, как будто ей было смотреть горько на разврат людей, забывших простую природу...
Поздно на следующий день пробудился Цветков. Поля уже не было в комнате, и постель его была оправлена. Сначала он ничего не понял, где Ваня и зачем... В голове еще стучали вчерашние стаканы; члены были полны томления; еще мерещились виденные во сне женские формы и поцалуи различных графинь...
Он стал весело вспоминать о проведенном вечере... Вдруг его как молнией озарило... "Увезут у вас Дашеньку, затем ты и здесь!" Взволнованный различными мыслями, Цветков поспешно встал. Вошел слуга, стал одевать и сообщил ему, что те господа уехали, а что Павел Васильевич дожидается внизу чай кушать.
Он сошел.
- Здравствуй, Цветков! - сказал Поль, дружески сжимая ему руку, - как ты почивал?
- Здравствуйте... здравствуй, - отвечал Ваня, смутившись. - Очень хорошо.
- Кушай чай... Вот тебе стакан.
Цветков стал пить и, не зная с чего начать, молчал.
- Эти господа уехали, - заметил Поль.
- Да.
Опять молчание.
Поль тоже был очень заметно смущен. Он также хорошо помнил слова студента и свои собственные, но не мог никак решить, помнит ли их обманутый им юноша. Как ни смел был он от природы, как ни избалован всеобщею покорностью в доме, как ни считал себя опытным и пронырливым человеком, на основании всех похищенных им ухищрений французской литературы, однако, заметно даже для себя, начинал теряться... С минуты на минуту ждал он, что Ваня объявит ему свое желание ехать в город, вознегодовав на козни против того человека, у которого жил и ел хлеб. И что ж тогда? Все его труды пропадут даром, Цветков пошлет сказать немцу; Ангст воротится, история, шум. Оно бы и хорошо, что история и шум, да ведь рядом с ними идет решительная невозможность продолжать дело... Ожидания его сбылись. Не прошло и пяти минут, как Цветков, покраснев до ушей, попросил у него лошадь.
- Надо домой, - сказал он, - я-с ведь теперь понимаю все..
- Что ты понимаешь?
- Я не понимаю зачем я здесь, а знаю, что есть какой-то обман...
Тут Цветков гордо встал.
- Если вы мне не дадите лошади, я просто уйду.
- Полно, Ваня, - начал Поль, - полно, душа моя... Мало ли что врется в пьяном виде .. (он взял руку Цветкова)... Я, ей-Богу, признаюсь тебе... Ты мне очень понравился; я от души полюбил тебя... я, может быть, начал с тобой знакомство так только, признаюсь. Только теперь я, право, люблю тебя. Я хорошо помню свои слова вчера в спальне... я от них не отрекаюсь, душа моя... И что тебе твой немец?... Во-первых, он Дашу не любит, а мой Вильгельм безумно влюблен в нее... Разве тебе не приятно быть причиной счастья двух любящих сердец? Твой Ангст старый дурак... Он не способен ценить ни ее, ни тебя... останься!
Цветков после этих речей постиг всю историю. Он задумчиво прошелся по комнате и вдруг остановился пред Полем, полный осанки, улыбаясь и горько покачивая головой.
- Павел Васильевич! - воскликнул он, - я никогда не буду подлецом! Такой добродушнейший человек, как Федор Федорыч, наиблагородный. Нет-с, я этого не потерплю! Пожалуйте лошадь, не то я уйду!
Крутояров, несмотря ни на что, был еще очень молод; на этот раз он не совладел с собой; пылкость взяла верх.
- Ну, так пошел же к чорту! - закричал он на Ваню. Убирайся к своему колбаснику пешком... Пошел, пошел! Где твоя фуражка?! Не надо!... пошел без фуражки!
И вчерашний друг, кокетливый Поль, как бешеный лез на Цветкова. Ваня несколько оторопел, но вспомнил, что стоявший перед ним молодой человек не имеет и половины его силы, пшикнул по обыкновению и взял фуражку. Если б не воспоминание о дворне, которая могла сбежаться, он, может быть, и очень замахнулся бы на гордого богача, который теперь так безнаказанно толкал его в спину. Стыдно, очень стыдно было ему идти пешком через барский двор и деревню, видеть какими удивленными глазами провожали его люди, слышать уканья Поля, который, как совсем малый ребенок, выскочил на балкон и кричал ему вслед разные обидные слова.
