Эдуард Геворкян

КНИГИ МЕРТВЫХ

(Записки Е.Рыжова)

Поток редакционной почты выплеснул на мой стол неопрятно отпечатанную рукопись, претенциозно озаглавленную "Некоторые разыскания в области виртуально развернутых метафор". Поскольку отдел литературы в научно-популярном журнале был давно ликвидирован за ненадобностью, то судьба уготовила посланию корзину для мусора. Однако небрежно пролистав рукопись, я обнаружил упоминания о фантастике. В отделе писем, вероятно, тоже наткнулись на них и по этой причине адресовали мне. Фамилия автора была незнакома, обратный адрес отсутствовал.

Речь шла о каких-то бумагах и людях, вернее, о людях и их бумагах. Запутанное (я бы даже сказал -- сумбурное) повествование позволяло судить, что автор знаком с Борхесом, Кастанедой, Лемом или, по крайней мере, что слышал о них.

Осмотр конверта, в котором находилась рукопись, выявил, что она вообще не предназначалась нашему журналу. Прежнее помещение редакции находилось в жилом доме и после нашего переезда в отдельный особняк до сих пор еще некоторые письма приходят по старому адресу. Разумеется, письмо было немедленно вручено курьеру, благо прежнее помещение было неподалеку. Вскоре курьер вернулся, сообщив, что по указанному адресу никто не проживает, а соседи поведали, что жильцы давно продали свою квартиру какому-то ныне прогоревшему малому предприятию и ухали.

Ситуация с подозрительной неумолимостью приобретала характер, чем-то напоминающий ход событий, изложенный в рукописи. И чтобы разорвать эту назойливую цепочку совпадений, я предпринимаю попытку опубликовать эту рукопись. Единственное вмешательство в текст, которое я себе позволил -- это изменил название в сторону лаконичности и удобочитаемости, а также ввел кое-где сноски.

Москва, 1990 год.

1

Некий Дмитрий Ханин, малоизвестный знаток окультных наук и тайный магоборец, незадолго до исчезновения оставил у знакомых свою рукопись, которая впоследствии также исчезла при заурядных обстоятельствах.

Толстая тетрадь без обложки с выпадающими нумерованными страницами с 24-й по 69-ю втиснута между телефонным справочником города Москвы за 1979 год и вторым томом собрания сочинений Серафимовича. При переезде с квартиры на квартиру тетрадь попала к знакомым знакомых, а затем пошла по рукам, рассыпаясь, пропадая частями. Окончательно расточилась она приблизительно к году 1989. К этому времени бывшие "самиздаты" и "тамиздаты" были обнародованы практически во всех издательствах, а потому содержание тетради и факт ее исчезновения остались незамеченными.

Не прошло и трех лет после исчезновения Ханина, как он вдруг лично объявился в Москве -- сытый, лощеный и с американским паспортом в кармане. Навестив знакомых и родственников, он посетовал на пропажу тетради. Дело в том, что он начинает издательский бизнес и ему хотелось бы восстановить и опубликовать свой труд. Можно написать заново, но не будет первозданного пафоса, да и теперь никто и ничто не заставит его перечитывать сотни томов советской классики.

Просьба Ханина отыскать пропавшую рукопись была встречена прохладно. Некоторое оживление возникло после того, как он небрежно повертел в пальцах кредитную карточку "Америкен Экспресс" и пояснил, что любой, обнаруживший или восстановивший содержание рукописи, будет немедленно вознагражден уместным количеством долларов.

После чего Ханин отбыл.

Кто-то из друзей Ханина, поднатужившись, вспомнил о рукописи как о своего рода сборнике окололитературных анекдотов, другой, напротив, утверждал, что литературой там и не пахло, а речь шла про обычаи полузабытых племен острова Борнео.

Предприняв ряд вялых тыков в разные стороны и не обнаружив концов рукописи, друзья и знакомые махнули рукой на затею. Однако юный родственник одного из друзей Ханина, сын благородных родителей, наслышавшись разговоров о заветной тетради и валютном призе за ее находку, энергично взялся за дело, благо имел острое желание приобрести мотоцикл марки "Харли-Дэвидсон".

Юношу звали Константин Недолин, ему было тогда 18 лет или около того. Пока визит Ханина оставался свежим в памяти родни, он составил имена всех, кто мог быть знаком с содержанием тетради, и после этого предпринял большой обход, записывая все, что удалось выудить из памяти людей.

Через полгода он накопил сведений достаточно для того, чтобы фрагментарно восстановить некоторые рассуждения Ханина. Юного палеонтолога не остановила сумбурность рассуждений и противоречивость уцелевших или реставрированных тезисов. Не смутило и повторное исчезновение Ханина -- все попытки обнаружить его по телефону или через отъезжающих ни к чему не привели. Нью-Йоркский телефон долго не отвечал, а когда ответил, то оказался стоящим в конторе, занятой сбытом искусственных цветов. По адресу же его, как вскоре выяснилось, никто не проживал и жить не собирался: дом этот находился в одном из самых запущенных и жутких клоповников Бронкса и сгорел лет десять назад, ныне представляя собой пустую коробку.

Одновременно с поисками Недолин изрядно разнообразил и расширил круг своего чтения. Литература, которую Ханин в свое время собирал по крохам и ксерокопиям, стала доступной. Хотя это были самые верхи тайных знаний, Недолин по счастливому своему невежеству счел, что их тоже вполне хватит, дабы разобраться в терминологии и понятиях, оперируемых Ханиным.

Увлекшись восстановлением пропавшей рукописи исчезнувшего Ханина, Недолин к осени созрел до мысли о том, что по завершению его труда либо появится хозяин тетради, либо он, Константин, окажется в том месте, где обретается ее автор.

С Недолиным я познакомился случайно. Друзья моих знакомых попросили занести письма в дом по соседству, дабы затем они с оказией разошлись по штатовским адресам. Отъезжающий, крупный молодой парень с короткой стрижкой, паковал чемоданы и, небрежно перебрав конверты, кинул их в сумку. Как потом выяснилось, Константин уезжал в Нью-Йорк по приглашению Ханина. Предстоящий отъезд сделал юношу словоохотливым, и его несвязные высказывания возбудили мое любопытство.

Так я сделал первый шаг.

Ряд знакомых, у которых пересекались пути Ханина, Недолина и мои, поведали историю тетради и ее поисков. Замечу, что о Ханине до сей поры я ничего не слышал, хотя это казалось весьма странным: круг его общения был весьма невелик, а сферы наших интересов соприкасались.

Рассказы третьих и четвертых лиц, их впечатления о дотошных поисках Константина и мои собственные разыскания составили мешанину, в которой нелегко было разобраться -- где ханинское, а где недолинское. Оставалось проглотить все как есть. Что я и не преминул сделать.

2

Насколько мне удалось выяснить, первотолчком исследований Ханина (или, по крайней мере, то, что, в свою очередь, удалось восстановить или интерпретировать Недолину), пробавлявшегося до сей поры гаданием на кофейной гуще в салонах московского полусвета, снятием мелких порч и разоблачением шарлатанов, выдающих себя за магов, и выявлением тщательно законспирированных магов, ни за кого себя не выдающих, явилось, к его же удивлению, небезызвестное, а ныне полузабытое высказывание тогдашнего президента Соединенных Штатов Америки Рональда Рейгана, обозначившего нашу страну Империей Зла.

Недолин полагает, что именно абсолютно немотивированный факт сбоя несокрушимых и легендарных идеологических структур настолько поразил Ханина, что он трижды зафиксировал свое удивление в пропавшей рукописи. По крайней мере три разных источника вспоминают об этом месте в заметках Ханина, а поскольку описания эти не совпадали, то следовал вывод, что имело место троекратное воспроизведение первотолчка.

Итак, была попрана аксиома любой пропаганды -- для успешной промывки мозгов своего или чужого населения обработка должна вестись монологично, однонаправлено, не допуская ни в коем случае диалога. Противник как бы не существует в действительности, его доводы и контрдоводы игнорируются. Уже в самой аксиоматике пропаганды заложен солипсический заряд большой разрушительной силы, но тогдашнее окостенелое политизированное сознание Ханина (разумеется, в оценке Недолина) проигнорировало этот момент. Впрочем, уподобляясь им, проигнорируем и мы.