– Я иду на первое лицо!

Возможно, нормальный человек из этой фразы понял бы примерно ни хрена, но я сразу взбодрился:

– О, идем в губернаторы Бабайской области? Круто! Давно пора было решиться! А с Бабаем договорился?

Бобр в ответ нахмурился, заиграл желваками, сверкнул недобрым взглядом. Было понятно, что с действующим главой Бабайской области, по кличке Бабай, он не договорился и идет, как у нас говорят, «на живое место». То есть – на открытый конфликт с действующим крутышом, «тяжеловесом», занимающим некую серьезную позицию с хорошей поддержкой в Кремле, с явным намерением крутыша схарчить и занять его место.

Такая тактика была редкой даже среди таких чисто конкретных типичных представителей класса олигарховидных, как Бобр. Потому как крутыш и его подельники могли и ответочку прислать в самых разнообразных вариантах.

Обычно, если кто-то все же шел «на живое место», это означало, что соискателю нужны не только деньги и власть.

Обычно в таких случаях присутствовал еще и третий из основных мотиваторов олигархов, а именно – эмоции. Например, месть. Вроде и не были знакомые мне олигархи дураками, и должны были понимать, что из мести лезть на себе подобного чревато последствиями, но удаль молодецкая из них перла точно так же, как и из гопоты, сидящей на корточках по подворотням.

На мой резонный вопрос: «Андрей, а на хрена тебе надо лезть на живое место?» – тот снова вскипел:

– Вот ты тоже не понимаешь! И Кац вон не понимает!

Марк Моисеевич Кац был тем самым то ли заместителем, то ли младшим партнером такого типа, без которого не обходится ни один уважающий себя олигарх. Кац с олигархом – со школьной скамьи.

Он все знает, все помнит, все понимает лучше босса и пытается не дать ему залезть во все мыслимые блудняки, куда олигарх с утра до вечера рвется благодаря своей флибустьерской сущности. Мы, шустрые мальцы, кацев не любим.

Олигархи ведь с нами запанибрата, и деньги считать для них – западло. А кацы – это именно они протяжно вздыхают и немигающе смотрят на нас поверх своих круглых очков глазами, полными укора, и уточняют, действительно ли в долларах наша смета, или ошибочно значок доллара появился вместо слова «руб.»?

Это они морщатся, когда мы рассказываем о своих героических подвигах по спасению репутации олигарха, и наверняка, гады, раскрывают ему потом глаза на наше сильно преувеличенное влияние на его имидж.

Это они, гадины, рассказывают рано или поздно олигарху, что те чудеса полиграфии, которые мы ему показывали в ходе его избирательной кампании, рассыпая мудреные термины про воздействие на электорат, не оказали на электорат ни малейшего воздействия. Поскольку отпечатаны были в количестве трех штук каждый плакатик, только для показа олигарху, а остальные бабки мы благополучно попилили, выиграв выборы лишь благодаря Ивану Сидорычу.

Но сегодня Кац работал мальчиком для битья, и олигарх не его использовал для того, чтобы мои слова делить потом на 16, а искал у меня поддержки и защиты от Каца.

– Вот вы говорите риски?! Да, бл…, риски! Риски! Если сожрать от щас Бабая, потом от х…ебая, потом от м…дабая!!! У нас страна такая! У нас бизнес такой! Проглотишь один раз – за человека считать не будут!!!

Бобр рычал на весь ресторан. Китайцы робко жались к стенам, студенты глубоко погрузили носы в свои тарелки с удоном[2].

Из его путаного рассказа мы с Кацем услышали, что Бабай то ли недодал процессинга, то ли передал терефталевой кислоты – в общем, куча какой-то нефтехимической мути, из которой выходило, что дед нанес Бобру страшную обиду, простить которую было никак нельзя.

Кац слушал, скептически закатив глаза. «Хай-вэй, сейчас он опять станет тратить наши деньги!» – стенало его лицо, выражавшее всю скорбь еврейского народа. Я же понимающе кивал. Хотя единственное, что понимал, было то, что нужно понимающе кивать. Был, правда, очевиден еще один факт: чувак закусился и средств на кампанию жалеть не будет. Ну, я ж его честно предупредил об издержках. А дальше – каждый сам песец своего счастья.

Кац был разбит, аргументы – найдены, предложения Бобра – горячо поддержаны, и я без особой торговли принял предложение стать креативщиком рабочей группы по сносу Бабая.

Первое совещание рабочей группы состоялось здесь же, в «Дружбе».

Бобр без обиняков вышел на конкретный базар:

– Значит так. Кандидат у нас есть. Начальник штаба есть. Рисуй смету, проводи через Каца. И сразу думай, как решить главный вопрос. Нужна поддержка Кремля. Щас по губерам решает Юревич. А у Юревича работает твой братан Василич, так? Прикинь там, чо к чему?

Олигарх вопросительно поднял брови. Его вопрос заключался в том, нельзя ли дать кому-то денег за поддержку Кремля. Ответ у меня был готов даже без консультаций со знатоками:

– Андрей, ты знаешь, Юревичу нельзя тупо дать бабла и попросить поддержать. Он как бы не про это. То есть бабло у него откуда-то есть, но к нему нельзя зайти, кинуть пачку на стол и сказать: «Бобровский. Бабайская область». Ему можно просто попытаться показать многочисленные косяки деда и сделать в паблике ситуацию в области настолько вопиющей в каком-то смысле, что оставлять Бабая будет вредно для имиджа Самого Михал Иваныча. Тогда Юревич согласует все с Митей, вытащит дедушку в Москву и заставит его написать заяву «по собственному». А в это время мы должны аккуратно подпиарить, как ты умен, красив, как любишь родную область, какой у тебя колоссальный опыт в госстроительстве, а там и найдутся добрые люди, которые тебя к Мите или даже к Самому заведут.

Бобр кивнул:

– Принимается. А что с «Байнефтью»?

Это был еще один фактор, который нельзя было не учитывать. Раньше Бабай был всемогущ, потому что в его руках была «Байнефть» – огромный нефтеперерабатывающий комплекс, в который еще в советское время влили оборудования миллиардов на 15 зелени и который с тех пор исправно генерировал по миллиарду-другому все той же сочной и чистой зелени в год, причем без особых издержек.

«Байнефть» когда-то давным-давно приватизировала фирма «Свисток», у которой, как водится, на балансе были стул и счёты. Владели «Свистком» безвестные сотрудники самой «Байнефти», контролируемые сыном Бабая. А все вышеописанное позволяло деду на голубом глазу заявлять в интервью, что он «ТЭК не отдал олигархам, а оставил трудовому коллективу».

Однако это все прокатывало до тех пор, пока у бабаев в регионах была власть. Когда всю ее свезли в столицу Великой Страны, то и бизнесы от бабаев перекочевали к предпринимателям, как у нас говорят, «понятным для федеральных чиновников».

Одним из последних больших чиновников, «понятные» которому предприниматели пока ничем не владели, был Госсекретарь и правая рука самого Михал Иваныча по имени Дмитрий Александрович Зайцев. За глаза его все называли Митей – за малый рост и милый вид.

Однако милый малый Митя показал зубки сразу же при назначении на должность Госсекретаря. Он лихо раскидал прежних фаворитов Михал Иваныча по углам и стал не только по названию вторым человеком в стране, но и реально сконцентрировал у себя власти столько, что только у Михал Иваныча ее было больше. Но при этом Михал Иванычу внутристрановая повестка к тому моменту наскучила, и ему хотелось править миром, что он с переменным успехом и делал. А внутри страны правил Митя.

По всем понятиям, приятелям такого солидного человека не могло не перейти во владение какое-нибудь солидное предприятие. Последним солидным предприятием в стране как раз и оставалась «Байнефть». После короткой схватки и пары уголовных дел, заведенных на сына по поводу кражи «Свистком» «Байнефти», дед поднял лапки кверху, лавку сдал и сказал по телевидению свое знаменитое на всю страну:

– А что делать? Жить-то надо.

Счастливым новым владельцем «Байнефти» стал Митин друг и олигарх по фамилии Пентюшенков, которого в тусовке звали за глаза «Пентюх». Он был знаменит обращенной к строю генералов на инаугурации Мити фразой, случайно пойманной кем-то и быстро разлетевшейся: