- Джонс, я готов позволить осмотр корабля, но только по письменному предписанию от вашего капитана. Мои люди не станут противиться, однако предупреждаю: сей приказ будет опротестован в Лондоне, в Королевском суде.

- Сэр, только не пускайте испанцев! Я вернусь с предписанием через четверть часа.

- Договорились.

- Кстати, сэр: как называется ваше судно и куда оно следует?

- 'Менелай'. Уже никуда не следует: до Малаги вряд ли дотянем.

- Гибралтар ближе.

- Подумаю об этом.

Застоявшиеся британцы помчались за бумагой, сгибая весла. Альфонсо подошел ко мне:

- Разводить людей на работы?

- Нет. 'Диомеда' спасать не будем. Подойдут шлюпки - всю команду снимем на 'Зосиму'. Матросов, что на помпах, гони наверх. Потом собственноручно выбьешь распорки, кои держат щиты на пробоинах. Если рука не подымется - давай я выбью.

- Ваше Сиятельство... Надо бороться до конца!

- Пойми: сейчас англичане думают, что это мы - 'Менелай'. Поднявшись на борт, они узрят явные признаки своего заблуждения, и станут преследовать настоящий.

- Не догонят: у Луки прекрасный корабль.

- Догонят, к сожалению. В южных водах, чтобы сохранить ход, надо чистить дно через шесть месяцев максимум. Лучше - через три. А Лука полтора года там болтался. Без доков, без кренгования. Так что догонят. И драться с ними не с руки, по малочисленности наших команд и уязвимости груза. Главное же, король Георг не простит, если мы утопим его фрегат. Все концы в воду - самое верное. Не горюй: на прибыль от китайского чая таких кораблей можно тридцать построить и оснастить. Или сорок, если удачно продам. Так ты идешь? Время не терпит!

- Испанцы нам не помогут?

- Разве потянут время еще немного, пока будут ругаться с соперниками. Вполне возможно, их капитан имеет от своего адмиралтейства такое же предписание, как английский коллега. Ну что, исполнишь приказ?!

- Да, Ваше Сиятельство. Хотя охотнее бы застрелился.

- Запрещено. Смертный грех. Ступай, с Богом!

Спустя полчаса обреченный корабль исчез под волнами, избежав осквернения подошвами английских башмаков, - а потяжелевший 'Зосима' на всех парусах устремился в погоню и следующим утром настиг убежавших вперед собратьев. У настоящего 'Менелая' ход был и впрямь неважный. Нас никто не преследовал. Видимо, заданную мною загадку британцы с ходу не разгадали: то ли драгоценный груз и впрямь исчез под волнами, то ли давно перегружен на другие суда и плывет неведомо где. Ущерб от интриг Ост-Индской компании я счел умеренным. Пустой корабль, тринадцать душ убитых, десятка два раненых. Больше всего досталось французам-канонирам, которые, собственно, не мои, и вообще наняты на один раз. Но претензий с их стороны не прозвучало: покойники по природе тихие, а живые кланялись и благодарили за щедрость. Выплаты вдовам, компенсация за раны, бонусы за меткую стрельбу - кажется, ничего не забыл. Филипп Гонтье, прощаясь, выразил живейшую готовность продолжать сотрудничество:

- Не будет ли еще для нас службы, Ваше Сиятельство?

- Боюсь подвести вас, мэтр, под королевский гнев. Если при дворе узнают о сих приключениях - неприятности воспоследуют. Либо запретят служить у меня, либо, угрожая родным, заставят шпионить. Поэтому принять могу только тех, кто готов полностью распрощаться с Прекрасной Францией.

Артиллерист помрачнел:

- Да, господин граф: от столичных крючкотворов можно ждать любых пакостей. Но все ж не забывайте о нас.

- Не забуду. Это было бы верхом неблагодарности с моей стороны.

При всем ожесточении боя, потери не превышали обыкновенную смертность от цинги, поноса и лихорадки в колониальных плаваниях. Так что возможный упрек в погублении христианских душ ради собственной корысти меня не тревожил. Единственной занозой, пронзившей до живого толстую шкуру генеральской совести, оказалась участь подштурмана Епифана Васильева. Где я поставил парня, чтоб не пускал малодушных в трюм, - там и воткнулся ему в живот острый, как копье, обломок фальшборта. Слабая надежда, что кишки целы, развеялась с приходом горячки; накануне Ливорно раненого посетило милосердное забытье. Меня охватила бессмысленная злость на светлый Божий мир и ясное итальянское небо, когда поутру заметил в приемной компанейской конторы бледного мокроносого Харьку. Мальчишка изо всех сил сдерживал слезы.

Недобрые вести не стоит отлагать на потом. Остановил жестом приказчиков и негоциантов, ожидающих с денежными вопросами, подошел.

- Брат?

- Помер, Ваше Сиятельство.

- Земля ему пухом. Достойный был юноша.

Харлампий шмыгнул носом, нагнулся и выставил пред собою потертый маленький сундучок из тонких досок, с ручкой для переноски сверху. В таких матросы хранят немудреные пожитки.

- Велел Вашему Сиятельству передать.

- Что там?

- Помните, вы нас учили в деревне? Ворону еще дохлую линейкой меряли... - Мальчик попытался справиться с подступающими слезами. - Вот он с тех пор и занимался... Тайком... Смеялись потому что... Тут опыты по летающим машинам записаны и трактат недоконченный...

Бледное полудетское лицо скривилось, мокрые дорожки пролегли по щекам.

- Прошу немного подождать, signori. - Серьезные люди закивали головами: да, да, Eccellenza, подождем... - Пойдем в сад. На вот платок, утрись...

При всем трагизме житейской ситуации, в душе я невольно усмехнулся Надо же! Ученый мир и не знал, что к двум титанам инженерной мысли добавился третий. Дедал, Леонардо и Епифан! Внутренно устыдившись насмешки в отношении покойника, да еще павшего за мой интерес, откинул крышку: ящик состоял из двух отделений. В одном несколько разлохмаченных тетрадей, в другом...

- Не сломайте!

Смутившись, что позволил себе неподобающий тон, Харлампий дрожащими руками извлек хлипкую конструкцию, склеенную из тончайшей китайской бумаги, ниток, соломинок и щепочек:

- Образ машины в препорции один к двунадесяти, сиречь сажень в четверти.

- И что же: это летает?!

- Да, ежели крылья прикрутить.

На свет появилось нечто еще более хлипкое, полупрозрачно-стрекозиное. Всё вместе выглядело слишком худосочно в сравнении с самой тощею птицей, да и махать крыльями не могло, не имея соответствующего механизма. Под моим недоверчивым взглядом парнишка скрепил отдельные части шелковой ниткой и легким движением пустил, что вышло, на воздух.

И случилось чудо. Уродец плавным скольжением преодолел десяток сажен, качнулся от дуновения из приоткрытой калитки, вильнул длинным сорочьим хвостом и застрял в розовом кусте на другом краю маленького сада. При всей неказистости модели, это был полет! Зная главные принципы явления, масштабировать его несложно. Выходит, какой-то сопляк в свободное от навигационной науки время разгадал тайну, непосильную для величайших умов?! А почему нет? Человек постигает мир Божий, разлагая сложные движения на совокупность простых; погибший юноша поступил в высшей степени здраво, что воспроизвел парение на неподвижных крыльях, вместо головоломной механики взмаха.

Как жаль, что его уже ни о чем не спросишь! Я привел 'Менелая' в Ливорно, одолел вражеские козни, честно заработал сказочные богатства, - но радости нет и в помине. Мучат сомнения: не слишком ли дорого мне обошлась победа, и стоит ли сей выигрыш т а к и х жертв?!

ИГРА НА ДЕНЬГИ

- И хо-о-одють, и та-а-ащуть! Батюшко Александр Иваныч, да рявкни ты на них! Пуще комарья надоели!

- Терпи, Матвеич! Отваживай, но вежливо: люди же ничего не просят. Наоборот, деньги всучить пытаются.

С первого дня по возвращении моем в Москву явилась нежданная проблема: факторию железоторговой компании начали осаждать толпы желающих войти в долю. Объяснения привратника (старого солдата, оставившего пол-ноги под Таванском), что восточная торговля ведется графом единолично и никакой связи с делами компании не имеет, во внимание не принимались. Купцы, чиновники, офицеры; иной раз даже мужики с туго набитым кошелем за пазухой, - все почитали меня новым воплощением царя Мидаса, единым прикосновением обращающим в золото любое дерьмо. Все набивались в интересаны. Мнение, что Россия исключительно бедна капиталами, стало казаться если не совсем ошибочным, то, по меньшей мере, преувеличенным и однобоким.