- Не оглядываться! Те больше не опасны! Альфонсо, к повороту!

Двигаясь прежним курсом, через пару минут рискуем оказаться в столь же уязвимом положении против свежего врага, в каком был битый относительно нас. Лучше спуститься под ветер и обменяться залпами со средней дистанции. Результат будет не столь решительным, но с большой вероятностью в нашу пользу. Неприятель выйдет в наветренное положение - что ж, этому никак не воспротивиться.

Снова торопливый топот босых матросских ног, яростные слова команд, протяжный скрип рангоута. 'Диомед' лениво поворачивается носом к востоку, кормою - к низкому предвечернему солнцу. Над вражеским бортом вспухает клуб порохового дыма, через секунду доносится звук выстрела. Потом палит вразнобой вся батарея. Лишь одно ядро сделало дыру в грот-марселе, да второе плеснуло рядом с бортом; падения остальных и видно не было. Еще бы: шебека идет под углом к океанской зыби, катящейся вдоль пролива. Валяет ее изрядно, пушечные стволы выписывают в воздухе замысловатые фигуры. Гонтье, замерший у двенадцатифунтовки на баке, терпеливо ждет. Отработанным в многочисленных экзерцициях маневром рулевой ловит курс по волне, убирая бортовую качку. Можно открывать огонь. Выстрел! Перелет. Или он метит по рангоуту?

- Вы очень меня обяжете, мэтр, прицеливаясь неприятелю в корпус.

- Avec plaisir, если угодно Вашему Сиятельству.

Француз не спешит. Переходит от одного орудия к другому, собственноручно наводит, выжидает момент, когда корабль замирает на волне, и стреляет. Канониры банят, заряжают и накатывают. Хладнокровие артиллериста приносит плоды: прежде, чем суда расходятся, враг получает четыре или пять пробоин. Из них две опасных, близ ватерлинии. В нас тоже пару раз попали, но повреждения незначительны. Пушечные ядра оставляют в обшивке аккуратные дырочки; тяжелые и медленные гаубичные делают, кроме пробоин, множество трещин, кои не так легко закрыть. Теперь каждая волна добавляет в трюм шебеки несколько английских центнеров морской воды. Это убавит ей шустрости, хотя не сразу.

А пока - враги вышли, относительно нас, на ветер. Выбор продолжения за ними, и выбор сей скажет о многом. Здравомыслящий разбойник, получив жестокий камуфлет, не станет испытывать судьбу и поищет добычу полегче; если не отстанут - значит, моя хитрость сработала и 'Диомед' спутали с груженым китайскими товарами 'Менелаем'. Ради миллионного приза реисы не пощадят своих головорезов. Отходить к родному берегу им надо на правом галсе, как шли; в погоню за нами - перекладываться. Таращусь в зрительную трубу против солнца, выжимая слезы из слепнущих от нестерпимого сияния глаз. Ни шиша не понять. Поворачиваюсь к стоящему рядом капитану:

- Альфонсо, что-нибудь видишь?

Неаполитанец напряженно щурится.

- Похоже, спустили реи. Поднимают вновь! И весла выдвинули!

Стало быть, погоня. Пусть идут: у меня есть, чем встретить незваных гостей. Только беспокоит сикурс неприятелям с юга. Корсары движутся неожиданно быстро. Присматриваюсь: да они тоже помогают себе веслами! При слабом ветре это дает преимущество в маневре, упущенное магометанами в начале боя ни по чему иному, как по африканской лени.

Слева на траверзе - Punta de Europa с часовней Девы Марии. Дальше европейский берег круто поворачивает к норду. Бриз, подгонявший 'Диомеда' доселе, стал неустойчивым: его едва хватило, чтобы пройти оконечность мыса. Порывы чередуются с полосами штиля, грозящего предать нас беспомощными в руки врага. Пираты опасно приблизились: шебека, обстрелянная на встречном курсе, в какой-то момент отставала почти на полмили; теперь до нее не более четверти. Другие вот-вот выйдут на пушечный выстрел. Ветер переменился на южный, и задуманный поворот им навстречу стал невозможен по навигационным причинам. Громить противников по отдельности не выйдет. 'Зосиме' не успеть, это очевидно. Вдоль побережья должны крейсировать испанские фрегаты из Малаги, отстоящей на двадцать пять лиг, - но их появление в решающий момент боя крайне маловероятно.

Вокруг ретирадной двенадцатифунтовки возится дюжина канониров с веревками и рычагами, кантующих полуторатонную тушу. Марокканское ядро сбило катки лафета и рикошетом переломало ноги матросу-неаполитанцу.

- В сторону ее! Сюда - вон ту гаубицу!

Оставляя варварские царапины на гладко выскобленной палубе, раненую пушку оттаскивают ближе к мачте. Чугунная подруга встает на ее место.

- Мэтр, прошу вас дать бортовой залп, как только корсары окажутся в пределах досягаемости. Капитан, сразу после этого - меняем курс и уходим к норду. Действуем по методе против преследователей.

Время ожидания у входа в пролив минуло не впустую: придуманы и закреплены многочисленными экзерцициями несколько тактических схем. Ту, которая определяет приемы боя против догоняющего врага, я начал выстраивать еще раньше: наверно, со времени бегства из берберийского плена.

Спиною чувствую, каким усилием сдерживается мой вышколенный секретарь, чтобы не встрять без дозволения.

- Что, Илюша?

- Ваше Сиятельство, разрешите мину приготовить?!

- Разрешаю. Только не спеша. Давай-ка ее к пустому пушечному порту. Возьми обоих племянников на помощь.

Дед Василий из деревни Бекташево, ходивший за мною в тяжкой болезни, запрошлым годом преставился, - но долг благодарности я вернул сполна, открыв потомству старого знахаря путь наверх. Разумеется, в меру талантов и стараний каждого. Ребятишки после деревенской школы учились в Москве у Леонтия Магницкого, потом в петербургской Морской академии (покуда сукин сын Сиверс не выгнал), потом в Лондоне. Старший, Епифан, к девятнадцати годам выбился в штурманские помощники; младший пока в учениках. Вот они подняли из трюма длинный, похожий на гроб, деревянный ящик. Тащат на ют, стараясь по пути не стукнуть.

В эту самую секунду француз, сочтя дистанцию приемлемой, выпалил правым бортом. Не успел рассеяться дым - забегали матросы, корабль повернулся вослед уплывающему пороховому облаку. Эх, ветер бы посильней! Не оторваться, так хотя бы растянуть погоню, чтобы враги вступали в бой поодиночке. А при такой погоде - не выйдет. На какой-то момент показалось, что давняя история с берберийцами повторяется почти буквально: все тот же малодейственный обстрел из ретирадных орудий и неумолимо грозящий абордаж. Нет, гиены африканские! Сегодня добыча позубастей!

Илья стоит на коленях перед раскрытым ящиком, словно у тела дорогого родственника. Вопросительно смотрит - я жестом позволяю продолжать - и тали, закрепленные на бизань-гике, воздымают над палубой подобие рыбы из светлого металла, ростом с человека. Начиненную порохом игрушку осторожно спроваживают за борт, с опаской провожая глазами. Чем-то похоже на то, как волжские рулевые ловят щук на 'дорожку', только сия приманка размером - для сказочного левиафана. Острый крюк сверху усугубляет подобие. Буксирный линь закреплен эксцентрически при помощи хитрой шлейки: это позволяет жестяной рыбе не влачиться в кильватере судна, а гулять в сторону градусов на тридцать.

Марокканцы уже близко. Шебека, что получила полдюжины ядер, приотстала. Зато согласованность маневров двух других сделала бы честь любому европейскому флоту. Заходят с обеих раковин, под углом, недоступным бортовым гаубицам. Довернешь на одного противника - подставишь корму другому. Но рано или поздно придется: иначе пираты сцепятся с нами раньше, чем боевой азарт их будет охлажден тяжкими потерями.

Море содрогается от глухого удара; громадный водяной столб вырастает в паре сажен от корсара, подкрадывающегося к штирборту. Бревноподобные весла разлетаются, как щепки из-под топора. Через мгновение понимаю: мина попала под лопасть, вместо корпуса! Вся фигура Ильи выражает крайнюю степень огорчения. Ничего; даже минутная заминка у неприятеля - нам на руку.

Капитан переглянулся с главным артиллеристом: немой вопрос на лице, по-итальянски выразительный жест, утвердительный кивок - мои помощники научились понимать друг друга без слов. Покосились, на всякий случай, в мою сторону - выдал им благосклонную улыбку.