- И что же делать? - Мычка взглянул с сомнением.
Хозяин хмыкнул.
- Что-то, рыбу в мешки ссыпать, да к избе волочь. Протухнет - вся работа насмарку.
ГЛАВА 9
Время пролетело незаметно. Весь день, на пару с хозяином, Мычка занимался заготовкой рыбы. Часть улова заморозили как есть, разместив под домом в глубокой промерзшей яме. Раскладывая рыбу по отгороженным оструганными щепками отсекам, Мычка с содроганием посматривал на уходящие вверх стены. Посеребренная инеем, в прожилках корешков, глина от холода смерзлась в камень. Втянуть лестницу и захлопнуть крышку, дело дело пары мгновений. Пожелай хозяин - и гость никогда не выберется наверх, пополнив "запасы" хорошим шматом свежемороженой человечины. Удивляясь себе, Мычка гнал гнетущие мысли, но лишь когда, отрезая от хладной пасти погреба, крышка захлопнулась позади, вздохнул с облегчением.
Часть улова, нанизав тушки на нити, развесили сушиться вдоль стен. Однако, прежде чем очередная гирлянда рыбешек украшала жилище, приходилось заниматься долгой и утомительной обработкой, вычищая кишки, срывая чешую и обламывая часть плавников, топорщащихся острыми тонкими иглами лучей. Когда работа закончилась, Мычка с трудом разогнулся. Мышцы затекли и неприятно ноют, перед глазами плывет, а пальцы, исколотые косточками, облезли и распухли настолько, словно он, подобно беру, полдня воровал мед, засовывая руки в соты к злым лесным пчелам.
- Ну вот и славно, - с удовлетворением произнес хозяин, водрузив перед собой парующую похлебкой миску.
Получил миску и Мычка. Выложив на стол горку вяленой рыбы и пучок пожухлых, но сохранивших толику запаха пряных трав, хозяйка молча удалилась в соседнюю комнату.
С трудом ворочая ложкой, что никак не хотела держаться в раздутых пальцах, Мычка осторожно произнес:
- За то время, что я здесь нахожусь, вы раз за разом готовите похлебку из рыбы.
- Не нравится? - Хозяин взглянул остро.
Мычка помотал головой, поспешно ответил:
- Нравится, еще как нравится: горячо, жирно, вкусно. Но одна лишь рыба... У нас мужчины уходят в лес, охотятся, приносят дичь: птиц, зверей, порой и рыбу.
Хозяин поморщился, с казал с заметным раздражением:
- Ну, а у нас только рыба. Зверье надо выслеживать, расставлять силки, загонять. А рыба - вон, всегда под рукой: ставь невод, тяни, да тащи до дому.
Мычка помолчал. Перед внутренним взором встали лица охотников племени, как они учили молодняк навыкам охоты, с какой страстью и проникновением объясняли повадки зверей, с каким тщанием учили делать ловчие ямы и ставить силки. Вспомнилось непередаваемое ощущение, испытанное не раз и не два, когда он шел по лесу, разбирая запутанную вязь следов, таился в кустах, ожидая зверя, по запаху выслеживал дичь, сливаясь с лесом в единое целое.
Ощутив волнующий след переживаний, Мычка с удивленьем произнес:
- Просто достать невод и вернуться назад... ведь это невыносимо скучно!
Хозяин покачал головой, сказал со вздохом.
- Пока работаешь, так обычный парень, но как откроешь рот... Зачем носиться по лесу, сломя голову, рискуя изувечить ноги, или, того хуже, наткнуться на голодного бера, если можно добывать пищу без всякого риска?
Мычка сморгнул, сказал с великим изумлением:
- Но как же задор, кипение крови? Как развить выдержку если не ожиданием зверя в засаде, как стать выносливее, если не через погоню за добычей? Как, наконец, заслужить уважение соплеменников, если не через успехи в охоте?
Хозяин без интереса отмахнулся.
- Пустое. Была б утроба полна. А все эти прыжки да скачки лишь от избытка дури. Поживи с мое - поймешь.
Мычка промолчал. Перед глазами встали образы охотников племени: едва вошедших в силу, чьи лица еще носили следы детской непосредственности, могучие воины, в самой силе, и даже убеленные сединой старики. Все мужчины племени предпочитали действие безделью, не оставаясь в стороне, если доводилось заняться чем-то нужным и полезным. И он всегда считал, что это верный, и единственно возможный из укладов. Но здесь, в деревне рыбарей, все оказалось иначе, и оставалось лишь смотреть, да дивиться.
Закончив трапезу, Мычка поблагодарил, поспешно покинул избу. Хозяин заметно тяготился его присутствием, оставалось только удивляться упорству, с каким он выжидал окончания положенного срока. Будь Мычка на его месте, давно бы уж отпустил гостя на все четыре стороны. Вернувшись в сарай, Мычка улегся на топчан, раскинул руки, наслаждаясь отдыхом. Перед внутренним взором закрутились картины прошедшего дня: лодка, груда искристой от слизи и льда рыбы на дне, безумное лицо женщины, стремительный бег по лесу, и исполненный ярости взгляд бера. Толпа, угрожающие крики, угрюмые лица селян, среди которых одно прекрасное, как серпик молодого месяца на небосклоне.
Сердце застучало сильнее. Мычка сел, затем вскочил, в волнении заходил по кругу. В груди клокочет и жжет, а в животе распространяется волнующая сладость. Эти глаза, губы, волосы... Он должен увидеть ее во что бы то ни стало! Но день прошел, уже поздно. И прекрасная незнакомка давно спит, или занимается хозяйством, огражденная от нескромных взоров высокой оградой и крепкими стенами.
Рука потянулась к двери, толкнула. Из проема хлынул свет, не яркий, угасающий, но душу наполнила радость. Хотя уже глубокий вечер, но еще не настолько поздно, чтобы селяне улеглись. От избы по соседству доносится негромкий говор, кто-то ругает пса, слышны звуки песни.
Крадучись, чтобы лишний раз не попасться местным на глаза, Мычка прошел к нужному дому, приник к ограде, всматриваясь в происходящее через щель в жердях. Внутренний двор невелик, отбрасываемый через окна свет выхватывает сарай и поленницу, остальное скрыто в тенях, видны лишь смутные очертания. Возле калитки девушка, стоит, повернувшись спиной, но фигура и волосы выдают внимательному взгляду охотника ту самую, ради которой он пришел.
Рядом еще кто-то. Человек скрыт в тени, но силуэт выдает крупного мужчину. Вот он шевельнулся, что-то сказал. Мычка нахмурился, ощутив неприятный укол в сердце. Мысль о том, что незнакомка может общаться еще с кем-то, кроме него, причинила боль. Мычка замер, раздираемый мучительными сомнениями. Парочка беседует негромко, разговор явно не предназначен для чужих ушей. Но... ведь он не чужой. Он испытывает к хозяйке этого дома столь трепетные чувства, что давно стал своим, своим настолько, насколько это вообще возможно.
Скрипнула калитка, под тяжелыми шагами захрустели камешки. Неведомый ночной гость двинулся в его сторону. Вжавшись в изгородь, Мычка застыл, пронзая взглядом приближающуюся фигуру. Шаг, другой. Мужчина идет неспешно, словно задумавшись. Вот он поравнялся, не замечая скрытого в ночи охотника, двинулся дальше. В наползающем сумраке Мычка различил свисающие по обе стороны рта темные хвосты. Староста! От сердца отлегло. Никак не вяжется образ могучего сурового мужчины в годах с шастающим по темну любителем женских ласк.
Шорох шагов затих, Мычка вновь прильнул к ограде, замер, не в силах оторвать глаз от девушки. Незнакомка по прежнему стоит возле калитки, словно обдумывая нечто сказанное старостой. Вот она шелохнулась, замедленно двинулась в сторону дома. С каждым шагом девушки сердце бьется все громче, будто ноги прекрасной незнакомки задевают некие невидимые струны, отзывающиеся в груди сладким щемом.
Фигура приближается, ненадолго замирает напротив, так близко, протяни руку - коснешься. Шум в ушах все громче, а биение в груди достигает такой силы, еще немного и сердце проломит ребра, выскочит на землю пульсирующим окровавленным комком. Если не окликнуть сейчас, не привлечь внимание, чудесное видение исчезнет, скроется за тяжелыми бревнами стен. После чего останется лишь идти назад не солоно хлебавши. Этого нельзя допустить.
