— Я не злюсь на тебя, — бесхитростно сказала дочь Андарии.

— Меня не хотят принять к вам в Сидну, — вдруг подняла взгляд найси, и они встретились душами с Миланэ.

— Не печалься, ты ведь останешься львицей-Ашаи.

— «Плохие способности к игнимаре» — вот как сказали, — заметила наставница, при этом весьма вульгарно почесав шею.

— Со временем они могут выявиться, не отчаивайся, — терпеливо молвила Миланэ для найси. — Опускать хвост — самое простое.

— Зачем нужны эти глупые фокусы с огнём? — без вопрошания возгласила найси. — И кому?

Миланэ никогда не слыхала, чтобы кто-то из Ашаи, будь-то дитя или старая львица, так относился к игнимаре. Почти все воспринимали её, как удивительнейшую вещь, как великий дар. И тут — на тебе.

— Как же… Огонь Ваала нужен… — растерялась Миланэ, быстро перекидывая взгляд то на неё, то на наставницу.

— Нужен, конечно: чтобы Совершеннолетие пройти, и Приятие тоже, — смело сказала найси, даже не дрогнув, то ли по детской глупости, то ли по несмышленой отваге.

— Неудивительно, что с таким отношением ты не прошла Круг Трёх, — укорительно отметила Ваалу-Миланэ, покачав головой с печалью и укором.

Круг Трёх Сестёр в данном случае обозначал трёх наставниц дисциплария, которые принимали решение о принятии либо непринятии ученицы-найси на обучение в дисципларий. И совершенно ясно, рассудила Миланэ, что с таким, можно сказать, «подходом» к игнимаре — одному из главных даров Ашаи-Китрах — нечего даже и приходить в дисципларий.

— Метрика найси, можно забрать, пожалуйста! — отозвались служащие Админы.

Наставница встала, как и ученица.

— Прошу нас извинить, — бросила наставница и обратилась к воспитаннице: — Пойдём.

Найси, самостоятельная, ушла брать свои бумаги, а Миланэ остановила юнианку:

— Пусть видящая Ваала погодит. Можно кое-что спросить?

— Слышащая Ваала да пусть спрашивает, — с тонко скрытой иронией молвила Ашаи-юнианка; тем не менее, это ничуть не ускользнуло от внимательного чувства Миланэ.

— Ясно, что она не смогла войти в дисципларий с таким отношением к игнимаре. И у неё не так много шансов на Совершеннолетии, если ничего не переменится. Почему видящая Ваала не объяснит ей это?

«Если ей не нравится игнимара, так пусть хоть соврёт. Судьба ведь на кону, судьба!», — не понимала Миланэ.

— Прошу меня извинить, — равнодушно сказала та.

Но сделав шаг, она остановилась; вполоборота, глядя через плечо и вниз, наставница тихо молвила:

— Она ещё не умеет себе врать. В отличие от нас. Возможно, когда-нибудь ты поймёшь, львица сильной игнимары.

«Какая хорошая эмпатия», — только и подумала дочь Андарии. Не всякая Ашаи может вот так, сходу, определить дар к огню Ваала.

Тем временем возвратилась маленькая Ашаи-Китрах; она и Миланэ встретились взглядами, и что-то такое вечно-предвечное проскочило между ними; поразительно, но почувствовали они это одновременно, несмотря на огромную разницу в возрасте-опыте. Миланэ держала своё столь ценное письмо, маленькая Намарси обняла у груди свою бесценную метрику, свидетельство рождения.

— Будь охотна, маленькая ученица, — Миланэ показалось, что негромкие слова произнесла совсем не она, а некто через неё.

— Пойдём же, Миланэ, — помахала рукой Хильзари. — А то не успеем.

А за два часа до прибытия Миланэ её личное дело вместе с ещё тремя попало в руки амарах Сидны, Ваалу-Леенайни.

Она сидела в глубоком плетеном кресле, находясь в лоджии своих покоев во стаамсе; она любила читать и писать при свете, на открытом воздухе; предзакатные лучи солнца освещали стаамс, огромные земли Сидны, и ласкали её шёрстку.

Характера деятельного, живого. Роста маленького, окраса светло-светло-коричневого, обожает умащения-масла, вообще всякие хорошие запахи, не покажется перед другими без подведённых тентушью глаз и небольших чёрных полос на скулах (поклонница окраски). Возражений не терпит. Амарах стала шесть лет назад, крайне неожиданно для себя и для многих. Конечно, за это время успела наделать ошибок, обрела врагов и друзей, но главное — в полную силу решила претворить в жизнь некоторые идеи, благо, статус амарах позволяет очень многое; да что там говорить — почти всё мыслимое.

Хвост её безвольно отмокал в небольшом тазу со всякими травами — Леенайни посчитала, что шерсть там утратила лоск и блеск.

Сейчас ей надо принять важное решение, а когда Леенайни принимает важные решения, то неизменно пьёт очень крепкий зелёный чай безо всяких добавок. Страшная экзотика, этот зелёный чай, везут из каких-то совершенно диких мест через Кафну, а потому он ужасно дорог; но для амарах Сидны деньги и связанный с ними бред — тщетный вопрос.

Горячий чай в огромной чашке возле личных дел четырёх учениц-дисциплар.

«И кого мне выбрать?», — подумала она, беспорядочно выставив все четыре дела перед собою.

Ваалу-Шасна, Ваалу-Амариссани, Ваалу-Миланэ-Белсарра, Ваалу-Хойна — четыре дисциплары, у которых на протяжении трёх последующих лун должно свершиться Приятие.

На самом деле, четвёртое дело принесли зря, зря-зря. Она внутренне для себя уже решила, кто явно не подходит, и запросила дело Хойны чисто по инерции и из любви к парным числам. Во-первых, как раз Ашаи с её навыками позарез нужна в одной из больниц в далекой Кафне; во-вторых, Хойна ей просто не нравится — приторно-вежливая такая, без той особой внутренней гордости, с тихим, но неизменным огоньком поиска выгоды и полезного, хотя услужливая, предупредительная. Такие хороши, когда всё хорошо; когда станет плохо, нужны другие.

Не то что бы должно стать плохо, подумала амарах, но в жизни всяко бывает.

«Тебе, Ваалу-Хойна, милая, придётся уплыть через синее море, дальнее море. И не сетуй на судьбу, лучше скажи себе: «Мир повидаю!». Завели теперь привычку: чуть что, так жаловаться на место служения после дисциплария. А мы-то в своё время — ни-ни, мы прочнее были…», — вспомнила Леенайни не такую уж далёкую молодость, закрыв глаза и отпив горячего чая в тёплую погоду.

И, наконец, в отличие от остальных трёх, проступок Хойны был самым безделушным и пустяковым.

Остаются Амариссани, Шасна и Миланэ.

Махом отбросив дело Хойны подальше, на край стола, Леенайни, почёсывая подбородок всей ладонью, открыла остальные три дела. У каждого — кожаный переплёт (на года!), каждое — довольно толстое само по себе, но не из-за бумаги (у каждого от силы страниц десять), а из-за наличия светотипа — большой, в размер страницы стеклянной пластины, прозрачной с лицевой стороны, и полностью чёрной — с тыла. На каждой из них, с точностью и достоверностью, запечатлены ученицы после Приятия, то есть в юных семнадцать лет.

Изготовление светотипов — чрезвычайно дорогое и сложное удовольствие. Некогда подобные портреты создавались по старинке, художниками-портретистами, которые с помощью некоторых ухищрений-присоблений добивались практически идеального сходства. Но художники — капризные души: то у них сегодня не ладится, то медленно работают, то вообще отказываются писать в самый нужный момент; кроме того, их всегда не хватало, ведь за одно Совершеннолетие в дисципларий может придти сотня учениц, а то и больше. А ещё, по всеобщему однозначному мнению опытных Ашаи, по светотипу намного легче уловить общие черты характера и души, «увидеть», как говорят Ашаи-Китрах; это свойство светотипа было открыто почти случайно, через нескольких лет после его изобретения умнейшим учёным-оптиком Марнского университета, а это случилось сравнительно недавно, лет тридцать назад. Связывали это с тем, что художник невольно трактовал любой портрет через дымчатое стекло своей души, а стеклянная пластина с серебром — прозрачно-бесстрастна. Поэтому дисципларии Айнансгард и Сидна давно уже перешли на светотипию при составлении личного дела на ученицу, которая успешно прошла трудную Церемонию Совершеннолетия и стала дисципларой, и только Криммау-Аммау, где сидят непоколебимые хранительницы традиций, всё ещё составляет портреты учениц с помощью художников; что там, что там дисципларам нужно долго и упорно сидеть на стуле, потому для них разницы нет; но никакой мастер-художник не достигнет той достоверности, которую дарит светотип.