После трех больших глотков я почувствовала, как к лицу подступил жар. От текилы я мгновенно стала розовощекой и пьяной.

— Я готова.

Он взъерошил мои волосы.

— Так-то лучше. Теперь у тебя идеальный вид только что оттраханной. Давай заставим их ерзать.

Когда мы вернулись, все были в гостиной, стояли у блестящего рояля. Увидев нас, Моника выразила удивление. Пока я обмахивала себя, Александр, казалось, завидовал, а Чарльзу и Регине, судя по всему, было любопытно.

— Долго вас не было, — сказал Александр.

Пройдя мимо него, я пробормотала:

— Ага. Мэтт не теряет времени.

Усевшись на скамейку перед роялем, я в последний раз демонстративно обмахнулась руками, после чего разместила их на клавишах.

— Могу я сыграть вам что-нибудь?

— Это было бы замечательно, Грейс, — ответил Чарльз.

Текила проносилась по моим венам, расслабляя напряженные мышцы тела. Я приступила к игре, сначала не торопясь, давая мелодии литься. Затем музыка начала ускоряться, набирать обороты и громкость, извлекая всевозможные эмоции и выводя их на поверхность, словно то был духовный опыт. Так и хотелось закричать: «Могу я услышать ‘Аминь’?». Я закрыла глаза и играла на протяжении пяти минут, не упустив ни единой ноты.

Когда я закончила играть, наступила тишина. Волнуясь, я не сразу открыла глаза, и нервозность ушла, только когда я услышала аплодисменты. Сначала я посмотрела на сияющего Чарльза.

— Это было фантастически, Грейс. Кто это был, Бах?

— Pink Floyd. «Comfortably numb» (Прим. пер.: «Приятное оцепенение»), — улыбнулась я.

— Ну, это в любом случае было прекрасно, — сказала Регина.

— Спасибо. — Я встала и заметила, что Моника стояла рядом с Мэттом и не сводила с него глаз. Мэтт этого не замечал, потому что глядел на меня и, полный гордости, улыбался широкой, подбадривающей и сияющей улыбкой в миллион мегаватт.

Пока я шла к нему, он подставил пальцы к лицу, делая вид, что они — воображаемая камера, и он делает несколько снимков, одними губами проговаривая: «Ты охерительно красивая».

Моника все это видела, но что было лучше всего, так это то, что Мэтту было все равно, видела она что-то или нет. Я не была уверена, существует ли она для Мэтта вообще. Как только я подошла к нему, Александр ударил Мэтта по спине.

— Она на самом деле талантлива, брат.

Глаза Мэтта расширились. Совершенно очевидно, он был шокирован. Может, потому, что это было напоминанием их братской любви, которая у них когда-то была, или потому, что Александр смотрел на меня как на приз.

— Да, талантливая, — подтвердил он, смотря на меня. — Теперь нам пора. — Мэтт взял меня за руку и потащил к двери, после чего обнял за плечи. — Спасибо, пап, спасибо, Регина. Обед был отличным. Сейчас же нам надо возвращаться на вэне к маме. — Наклоняясь, он поцеловал мое ухо и прошептал: — Хочу, чтобы ты была только моей.

Мы обернулись, прежде чем выйти из комнаты. Мэтт прокричал: «Счастливого Рождества!», и мы унеслись, оставляя позади гостиную, полную глазеющих людей.

— Что это было? — спросила я, когда мы выезжали на дорогу.

— Это я так заявлял им, что ты моя.

Я не могла перестать улыбаться.

Снова заиграли Sex Pistols. Мэтт сделал звук громче и начал имитировать движения Сида Вишеса⁸, рассуждая об отдыхе под солнцем. Я улыбалась и смотрела в пассажирское окно, наблюдая за другой полосой шоссе с потоком машин, превращающимся в красноватое марево.

***

Следующие три дня мы провели у его мамы, исследуя улицы на мотоцикле Мэтта. В благотворительном магазине я обнаружила классную квадратную пряжку для ремня, сделанную из черного олова и с серой совой по центру. Чтобы купить ее, я заставила Мэтта дожидаться меня снаружи.

Когда я вышла за дверь магазина, то обнаружила Мэтта на парковке, он сидел на мотоцикле и был сексуальным как никогда. Руки скрещены на груди, на лице дерзкая ухмылка, глаза прищурены из-за солнца. Пока я направлялась к нему, порыв ветра сдувал мои волосы назад. Он поднял невидимый фотоаппарат и сделал снимок.

— Грейси, надеюсь, ты взяла мне ту пряжку с совой.

Я ударила его по плечу.

— Ты придурок. Зачем тебе понадобилось все портить?

— Поцелуй меня.

— Ты испортил сюрприз, — заныла я.

— ПОЦЕЛУЙ. МЕНЯ.

Рождественским утром мы все расселись вокруг елки Алеты и приступили к обмену подарками, в основном самодельными. Алета на ее новом гончарном круге сделала четыре красивые чашки и вручила их нам обоим.

— Ох, — отозвался Мэтт. — Они замечательные, мам. Спасибо.

Он отдал ей большую запакованную раму.

— Это от нас обоих. — Я с благодарностью сжала его руку. Он был в курсе, что я не могла купить что-то.

Алета распаковала ее и уставилась на то, что было обрамлено. Я не знала, на что она смотрела, так что поднялась и встала у нее за спиной. Увидев, наконец, что было в раме, я сглотнула и почувствовала подступающие слезы. Это был коллаж с нашими фото. На них было невозможно рассмотреть наши лица, но на всех фото были Мэтт и я: наши ноги, плечи, руки, волосы; на большинстве снимков мы касались один другого, или обнимались, или лениво лежали друг на друге. Где-то был слишком яркий свет, из-за чего виднелись лишь наши силуэты. Эта коллекция была захватывающей и доказывала невероятный талант Мэтта.

— Маттиас, — начала Алета едва дыша. — Сынок, эти фото потрясающие. И, Грейс, ты прекрасная и естественная модель. Я всегда буду хранить их.

Слезы, стекавшие по моим щекам, упали на плечи Алеты, и она обняла меня. Алета смотрела на меня с удивлением. Я покачала головой и отвернулась.

— Ты не видела, Грейс? — спросила она.

— Нет, — ответила я дрожащим голосом. — Это волшебно, Мэтт.

— Рад, что тебе нравится, потому что для тебя я сделал такой же, — рассмеялся он. — Твой коллаж ждет тебя в комнате. Я пробрался туда прямо перед нашим уходом.

Я запрыгнула к нему на колени и быстро поцеловала. Он притянул меня ближе.

— Я обожаю его. Спасибо.

Когда я отдала ему ремень, он стал изучать его.

— Глаза Грейси, — проговорил он, и я кивнула.

— Говорила же, он все поймет, — добавила Алета.

***

Вернувшись в Нью-Йорк в начале января, мы окунулись в обычную рутину. Мы исследовали город, ходили на занятия, вместе учились в общежитии, ну или, по крайней мере, пытались учиться. Мы не могли оторваться друг от друга. В те ночи, когда Мэтт работал в «ФотоХат», я репетировала с Тати.

Где-то через месяц Мэтт попросил меня встретиться с ним в комнате отдыха, намекнув, что хочет отвести меня в особенное место.

— Это вторая часть рождественского подарка, который я ждал, чтобы вручить тебе, — рассказал он мне с блеском в глазах, после чего схватил за руку и потащил из общежития.

Укутанные в пальто и шарфы, мы подошли к «Арленс Гросери», маленькому бару, где играли местные группы.

— Не смотри на вывески, — настоял он.

Мы пробирались через толпу к самой сцене. Мэтт расталкивал людей, отодвигая их в стороны, но мне все равно не удавалось увидеть хоть что-то за их спинами. Когда я наконец подняла взгляд, то посмотрела в глаза самому Джеффу Бакли, настраивавшему свою гитару.

Матерь. Господня.

Мы смотрели все выступление, стоя перед раскачивающейся толпой, находясь всего в трех шагах от моего любимого исполнителя на все времена. На краткий миг я поймала улыбку Джеффа, но затем он отвел взгляд и начал дергать свой никотиновый пластырь. Я оглянулась на Мэтта и проговорила одними губами:

— О. Мой. Бог. — Я знала, что находилась в присутствии великого человека.

После выступления Джефф исчез, но я, наплевав на этот досадный факт, продолжала искать его взглядом. Годом ранее я, скорее всего, дожидалась бы его как бешеная фанатка, жаждущая пожать ему руку или сказать, какая я преданная поклонница, но той ночью просто отправилась с Мэттом в общежитие. Я была вдохновлена. Я хотела играть.

По дороге домой я рассеянно пожаловалась: