— Я не верю, Володечка. Я не верю. Пойдем в детское, я сейчас встану.

Нога жутко болела и была синей и опухшей ниже колена, но я смогла наступать. Он поднял меня на руки и вынес из палаты. Там за дверью стояли двое полицейских и кто-то в гражданском костюме и еще Федор и еще какие-то люди. Я попросила поставить меня на пол и поняла, что все то, что я слышала было правдой. Но мой мозг принимал информацию и все равно не верил. И слез не было. Только лишь пустота. Вакуум.

Потом пришел следователь и просил подробно рассказать все, что со мной происходило. А помнила я только ту машину, в которую мы с Андреем врезались. Голову водителя, склоненную на стекло боковой водительской двери, крик ребенка, которого Андрей вытащил из машины, и сломанную руку женщины. И все. По делу я ничего ценного сообщить не могла. Пришел невропатолог, и еще кто-то. Они говорили со мной, о чем? Зачем? Я отказалась лечь в постель, я сидела и смотрела в одну точку на полу. Где же мой мальчик? Зачем и кто его забрал? Снова пришел следователь. Спросил смогу ли я узнать моего мальчика?

— Конечно, — не задумываясь, ответила я.- Ведь он мой сын.

Тогда он просил меня собраться и на планшете стал показывать фотографии маленьких трупиков. Но моего мальчика там не было. Я подняла на него свои сухие, совсем без слез глаза, и спросила

— Их убили сегодня? Почему? Кто?

— Нет, не только сегодня. Мы проверяли Вас.

Я закрыла глаза и выдохнула. Нет, нет на свете столько убитых детей, и это хорошо! И моего Сереженьки там нет.

И тут я вспомнила о Боге!

====== Ожидание хуже смерти ======

Я была дома. Уже неделю. Попросила выписать меня на следующий день после того, что случилось. На следующий, конечно, не выписали. Но через день сжалились. Дома тоже было плохо, но все-таки. Все пытались мне что-то сказать, как-то отвлечь. Но что можно сказать? Что? Все, что ни говорили казалось мелким, смешным и ничтожным. Вот даже если у кошки котят отнять, она ходит, мяучет и ищет. А я человек. Человек, понимаете?!

Но люди говорят только то, что хотят услышать сами, или то, что просто хотят сказать. Не думая как отразиться на другом человеке, или как могут воспринять их слова. Они говорят скорее для себя, чем для того, кому эти слова адресованы.

Вот и они говорили, как могли. Мама пыталась объяснить, что все не так страшно. Что у меня еще будут дети, и все забудется. Что я конечно носила его девять месяцев, но это ничего. То есть ничего не значит. Бабуля просто со мной ни о чем не разговаривала. Свекровь просила Володю увезти меня отдыхать, желательно за границу, чтобы я там отвлеклась и глядя на все красоты забылась. И он предлагал. Но я отказалась.

Я должна была быть дома, когда найдется мой мальчик. И пусть все вокруг не верили в то, что он жив. Я верила! Потому, что если бы нет, то я почувствовала бы. А я не чувствовала. Я просто знала, что он жив, может быть вопреки логике и вообще здравому смыслу.

Я никак не могла понять, кто и зачем украл моего ребенка. Да, два таких простых и неимоверно сложных вопроса. У меня не было врагов. Я никому в своей жизни не успела так насолить, что бы мстить мне так. Да и Володя говорил, что даже у самого злейшего его врага не поднимется рука на ребенка. А перед кем мог провиниться мой новорожденный сын вообще не укладывалось в голове.

Я прокручивала события того дня, как кинопленку. И не могла найти никакой логики, а главное, я поняла, что все было не случайно. И то, что Володя был вынужден задержаться в командировке, и та авария, и то, что я оказалась в больнице без документов все было не случайно. Как будто кто-то руководил всеми событиями того дня, и они были тщательно спланированы. Вплоть до минуты, все просчитано и выверено. А значит, я могу тоже просчитать и догадаться, и все нити в моих руках. Просто надо вспомнить, все в мельчайших деталях и я пойму.

Нога стала черной и вообще зацвела. Я ходила плохо, но перелома не было, просто сильный ушиб. Голова все еще болела, но уже не кружилась. Я пила какие-то таблетки, так прописал врач, но какие даже вникать не стала. Мне было все равно. Я и не пила бы их вовсе, но он сказал, что, моему Сереженьке нужна здоровая мама, а мне понадобиться много сил, когда найдут моего мальчика.

А еще у меня пропало молоко. Оно пришло, как и было положено, но кормить все равно не кого.

Вот и пропало. А еще нервы.

И Володи нет дома. Он работает, решает какие-то дела и следит за расследованием. Кто-то же должен в этом безумии сохранять здравый смысл, вот он и сохранял. Только мне его катастрофически не хватало. Не хватало его теплых рук, взгляда. Его любви. Она единственная поддерживала во мне жизнь и не давала моему сердцу остановиться. Еще через неделю в нашем доме появился Андрей. Вы даже представить себе не можете, насколько я была ему рада. Я обняла его и расцеловала, а он просто опешил от такого прилива нежности с моей стороны. Я действительно скучала по нему, все это время и очень, очень волновалась. Даже мой муж ничего не сказал на такое проявление чувств. Он понял, что мне невероятно нужен человек с которым я могу поговорить о случившемся. Он подробно инструктировал Андрея, что мне можно, и запретил выходить дальше ворот усадьбы.

Когда Володя уехал на работу, мы с Андреем остались одни, долго молчали поглядывая друг на друга и не знали, как начать разговор. Я видела, что он не хочет причинять мне лишней боли, разбудив воспоминания. Но воспоминания и давали мне надежду на то, что я смогу понять и ответить на вопрос — кто? Вот я и заговорила первой.

— Андрей, я не боюсь говорить, я должна вспомнить и заполнить все пробелы, понимаете?

— На ты? Давай, на ты, Маша.

— Давай, — я улыбнулась.

— Маша, авария к похищению отношения не имела.

— Ты уверен?

— Да. Он обогнал меня справа и подрезал, а я засмотрелся на тебя и его не заметил. Скорость не сбросил.

— И кто виноват?

— Он.

— Будет суд, Володя говорил.

— Да, на следующей неделе. Но я невиновен. По закону, по правилам, я невиновен.

— Он умер?

— Да. На месте. В машине были ребенок и его жена. Они уже в порядке. То есть живы. Владимир Александрович оплатил их лечение и реабилитацию, и вообще помог. Они не имеют претензий.

— Так авария не была подстроена?

— Нет, Маша. Нет. Мы ищем, мы найдем того кто это сделал и сына твоего найдем. На камерах наблюдения видно было, что медсестра вынесла ребенка, и отдала какой-то женщине. Та так стояла, что камеры лица не засекли.

— Что говорит медсестра?

— Она не вышла на работу. По месту регистрации не проживает. Она у них и испытательного срока не отработала. Дружить ни с кем не дружила. И о себе то, что говорила не подтвердилось. Мы ищем!

— Полиция?

— Полиция тоже, но в основном мы. У нас методы разные и возможности. Такое впечатление, что она ждала именно твоего ребенка, а значит организатор свой. За всеми подозрительными следим, но пока безуспешно. Маша, поддержи Владимира Александровича. Он не долго продержится.

— Я пытаюсь, но…

— Вот и у него Но… Мы найдем его, веришь?

— Если бы не верила, то не жила бы уже.

— Нельзя так.

— А как можно?! Ты сам подумай. Как? Ты представь, что я чувствую? Хоть на минуточку! Я не желаю тебе пережить это! Никому не желаю! Я ведь даже не знаю жив ли он?! Мне иногда кажется, что тот человек, который… он, то есть она хотел помучить меня, показать, что я ничто. Понимаешь?!

— Мы проверяли ее, то есть Виталину. Проверяли. Она была в Италии в своем доме. Ей никто не звонил, и она ни с кем не общалась. А когда узнала даже расстроилась. Сказала, что Володе такого никогда бы не пожелала и, что если бы ты согласилась отдать ей ребенка, то он был бы жив и здоров. Вот так, понимаешь?

— Не верю, я ей!

— Мы следим за ней и всеми с кем она общается. Маша, я сегодня с тобой и всегда с тобой. Ты мне друг, понимаешь, я все для тебя сделаю.

— Спасибо…- я расплакалась.