— Хм, ну, никаких проблем, — она застенчиво взглянула на меня.

— Очень хорошо. Пит, как бы ты описал свое нынешнее ментальное состояние?

Я вдруг занервничал оттого, что при этом моем разговоре с врачом присутствовала Китнисс. Обычно я вел себя с ним очень открыто и ничего не скрывал. Но раз уж она сидела рядом, а говорил я о ней, мне приходилось тщательно взвешивать каждое свое слово.

— Сегодня был странный день. По правде говоря, я то и дело пытался понять, где же я нахожусь, — я взглянул на Китнисс, которая явно напряглась от этих моих слов. — Как будто бы я отсутствовал очень долго, а сейчас вернулся к нормальной жизни. Я просто был сбит с толку.

Доктор Аврелий помолчал, как будто обдумывал сказанное мной.

— У тебя был сегодня приступ?

— Почти… ну, да, был. Я просто применил кое-что из методов, которые мы обсуждали, и в итоге просто заснул, — я опустил глаза, а Китнисс сжала мою ладонь.

— Вообще-то это нормально, что после сильного стресса ты становишься более уязвим для своих ложных воспоминаний. Даже у людей, которые не прошли через то, с чем пришлось столкнуться тебе, в стрессовом состоянии наблюдается резкое повышение уровня кортизона и адреналина в крови. А после того, как стресс проходит и уровень адреналина снижается, кортизон все еще остается в крови, и со временем оказывает разрушительное воздействие на нервную систему. Прибавь к этому воздействие яда ос-убийц и твою повышенную чувствительность к стрессу. Ничего удивительного, что у тебя случился приступ.

Китнисс сидела рядом со мной с убитым видом.

- Эй, — я взял ее за руку. — Разве у меня не было приступов прежде? Ничего нового, правда?

Она коротко покачала головой, и на ее лице отразилось недюжинная внутренняя борьба. И лишь тогда я понял, что она пытается не расплакаться. Я тут же притянул ее напряженное тело к себе.

— Что такое?

Она лишь снова помотала головой, отказываясь говорить. После долгого молчания, из динамика раздался мягкий голос Доктора Аврелия:

— Китнисс, ты сейчас в безопасности, с людьми, которые желают тебе лишь добра. Тебе не нужно смущаться, стыдиться проявления своих чувств, даже если они негативные.

Она пробормотала что-то, что я даже я не смог толком разобрать.

— Я не понимаю тебя, Китнисс. Поговори со мной, прошу тебя, — прошептал я.

— Это все моя вина. И что я делаю — неважно… — и по ее щеке скатилась огромная слеза.

— Нет. Не говори так… это неправда, — я обнял ее за плечи, прижал к себе.

— Китнисс, мы уже обсуждали твое чувство вины. Не находишь ли ты, что и в этом случае берешь на себя больше персональной ответственности, чем того требует ситуация? — задал вопрос Доктор Аврелий.

— Возможно, — она громко задышала через нос, вот же упрямая!

— Почему? — бросил он пробный камень.

— Потому что не я виновата в приступах Пита. В этом виноват только Сноу, — отвечала она механически, как ученица, дающая тот ответ, который хотел бы слышать от нее учитель.

— Ты искренне так считаешь? — произнес Доктор Аврелий с легким смешком.

Уголки ее губ слегка поползли вверх.

— Не очень. То есть, я знаю, что все эти слова — правда, но ничего не могу поделать со своими ощущениями.

— На самом деле, ты можешь кое-что сделать со своими ощущениями. Мы это уже обсуждали, — Доктор тяжело вздохнул. — Вам обоим очень важно пристально следить за тем, что вы ощущаете и даже это документировать. По мере изложения негативной информации о себе возможно новые приступы депрессии. Но мы можем переписать историю вашей жизни, отделив правду от домыслов и лжи. Пит, ты уже делаешь это через свои картины. И наши более счастливые, более реалистичные картины бытия в итоге и сами станут реальностью, и вы так излечитесь. Мы Ненастоящие, пока вы сами за них не взялись» — так они это называют, — и он усмехнулся своим словам.

Китнисс выпрямилась и взглянула на меня.

— Я сделала сегодня кое-что важное.

— Что же, скажи мне, — я улыбнулся резкой перемене ее настроения.

Голос Доктора Аврелия тоже казался удивленным.

— Да, скажи же нам.

— Сегодня на охоте я подстрелила оленя. И я все никак не могла перестать думать о детях-сиротах из приюта, которых видела перед тем, как это все со мной случилось. Так что вымыла мясо и отнесла им. Пожертвование. Я пожертвовала им мясо, — она запнулась.

Меня переполнила гордость за нее. Пока я не знал куда себя деть и хныкал, как ребенок, она пошла и позаботилась о сиротах. Я лишь покачал головой.

— Ты меня просто поражаешь.

Доктор Аврелий тоже не скрывал потрясения.

— Ты хочешь, сказать, отнесла в детский дом? Но это же чудесно, Китнисс!

— Прямо перед тем, как впасть в депрессию, она говорила мне об этом приюте, — вставил свое слово я.

— Спасибо, Пит. Так что же ты чувствовала, когда принесла мясо в детский дом?

Китнисс перестала улыбаться.

— Печаль. Там была маленькая девочка, — она повернулась ко мне. — Она не может ходить — ей переломало ноги во время бомбежки, и вся ее семья погибла, — ее голос дрогнул. — Она так сильно напомнила мне Прим, — и Китнисс уставилась на свои руки. — И все эти дети напоминают мне трибутов на Играх. Я просто хотела…

Мне уже стало понятно. К чему она клонит.

— Что ты задумала?

Она помотала головой.

— Я пока не знаю точно. Но я хочу что-нибудь для них сделать. У них никого нет, Пит. И их забрали в Тринадцатый, а потом прислали обратно, как гору грязного тряпья. Они не заслуживают такого обращения, — она вдруг распалилась, а я почувствовал себя намного лучше, чем еще недавно. Никто с таким несгибаемым, мятежным духом не может пребывать в тенетах депрессии действительно долго. Она никогда не перестанет вдохновлять.

Даже такой опытный врач, казалось, был искренне тронут ее порывом.

— Китнисс, когда ты научишься всегда следовать движениям души, своим инстинктам, тебе точно уже не нужен будет такой человек, как я. И именно к этому я бы хотел тебя подвести. Не заслоняйся от мира. Попытайся отыскать смысл там, где, как тебе кажется сейчас, смысла никакого и нет, — он снова зашелестел бумагами. — Я хотел бы задать вам обоим кое-какую работу на дом.

— Что именно вы от нас хотите? — уточнил я.

— Ну, некоторое время назад я просил вас завести журнал. И вы превратили это в Книгу Памяти, которая, уверен, была вам необходима, чтобы справиться с утратой дорогих вам людей. Но вам бы стоило каждому вести нечто вроде дневника, и записывать туда то, что с вами происходит и как вы ко всему этому относитесь. На наших индивидуальных сессиях я буду просить вас зачитать выдержку оттуда, и мы будем это более пристально рассматривать. Китнисс, в твоем случае важно было бы установить что спровоцировало у тебя приступ депрессии, мысли, которые были у тебя в тот момент. Пит, нам с тобой нужно изучить причины стресса в повседневной жизни и «спусковые рычаги», провоцирующие твои приступы.

— Я знаю, что спровоцировало мою депрессию. Скоро будет год как… моя сестра… Прим… с тех пор, как она умерла, — медленно проговорила Китнисс.

— Да это ясно, но важно, чтобы ты могла себя поймать до того, как тебя захлестнет спираль скорби, до того, как она выйдет из-под контроля. И для этого тебе нужно записывать, — сказал он.

Мы оба обещали начать это делать и обсудить наши записи на следующей неделе.

— И еще кое-что, — Доктор Аврелий замялся. — Есть одна очень деликатная тема, которую мне нужно обсудить с вами обоими.

Она взглянула на меня, нежно потирая мою ладонь.

— Ну, давайте. У нас нет никаких секретов.

— Ладно, хорошо. Ну, Пит говорил, что пока у тебя был приступ депрессии, ты вообще не ела. Из чего я могу сделать заключение, что ты вряд ли принимала и свои противозачаточные пилюли. Я прав?

Я был готов надавать себе тумаков. Как я мог об этом забыть? Тем временем лицо Китнисс побледнело как полотно.

— Да, — еле-еле выдавила она.