Ведьма знала, что в ветвях прячется иль-вэане – «сокрытая в туманах», как ее звали ведуны. Дух наблюдал за ней из-за кружев листвы. Иль-вэане не двигалась, даже не дышала. Тень падала на лик духа, искажая его и делая тонкие черты нечеловеческого лица еще более зловещими. Иль-вэане словно состояла из острых углов и размытых контуров – и только огромные глаза, отсвечивающие призрачным светом, вспыхивали в темноте. Ни зрачков, ни радужек – лишь глубокие колодцы бледного тумана, звезд и мрака. Существо придерживало ветви длинными, тонкими пальцами с острыми когтями. Мара чувствовала, что на бескровных губах иль-вэане играет жуткая ухмылка. Еще бы – даже ведьмы не осмеливаются заходить во владения болотных духов. Особенно ночью.

Где-то вдали крикнула птица. Иль-вэане блеснула глазами и исчезла – как будто и не было ее. Мара не боялась духов, обитающих здесь: да и они никогда не желали ей зла. Однако «сокрытые в туманах» славились тем, что безумно любили пугать все живое. Изредка болотные духи нападали на путников, случайно забредших в их владения, и затягивали несчастных в трясину. Но ведьме нечего было бояться.

Вновь послышалось это легкое постукивание – словно деревянные пластинки легонько бились друг о друга, качаясь на теплом ветру. Мара знала: так переговариваются меж собой «сокрытые в туманах», когда не хотят, чтоб их понимали другие существа. У каждого рода духов был свой язык звуков – иль-вэане тихо постукивали костяшками пальцев по древесным стволам, кельди мелодично, совсем по-птичьи свистели, хеледы издавали звук, похожий на шелест ветра в кронах… Человек не сумел бы различить их среди веселого гомона птиц и лесных шорохов, а понять, о чем они говорят – и подавно. Мара тоже не понимала, однако духи Гарварнского леса, древние и мудрые, легко подстраивались под нее и общались с ней исключительно на родном ее наречии. Или на языке видений.

Это было самое чудесное общение – абсолютно безмолвное, наполненное яркими вспышками в сознании. Мара открывала свой разум дружественному существу, и мир вокруг тут же размывался, а на смену ему в голове возникали образы и видения. Духи тонко ощущали мир и самих себя в нем; они чувствовали ведьму, как чувствовали друг друга, поэтому охотно рисовали перед ее мысленным взором все, что только можно представить. Их радость виделась Маре солнечными зайчиками, прыгающими на искристой речной ряби, их печаль казалась сизым туманом над сумеречными холмами. Смех их на языке видений был звоном капели. Страх – ледяным ветром над черным сухостоем, цепкими ветвями впивающимся в небо. Иногда эти образы так быстро менялись, что ведьма не успевала уловить их суть, да и это было сложно: язык видений утомлял – порой Мара не могла отыскать подходящий образ, и приходилось долго выстраивать цепочку из обрывочных картинок. Но ей искренне нравилось беседовать так с обитателями лесов Гарварны. В этом была какая-то удивительная, естественная красота. Стоило только прикрыть ресницы и любоваться тем, как под веками расцветают образы, а за этими яркими вспышками ощущается древняя душа, веками оберегающая этот мир.

Не все образы завораживали и поражали красотой. Мара не раз слышала о древнейших духах, давно сгинувших во тьме веков – светлые духи рассказывали ей, как в далекие времена жуткие видения, насылаемые их темными собратьями, сводили с ума целые города. Образ мог причинить невыносимую боль точно так же, как яд или меч. К счастью, боги миловали, и на своем веку ведьма ни разу не встретила духа, который бы попытался навредить ей так – чаще они либо дружелюбно отвечали ей, либо просто закрывались и прятались, не желая общаться. Поэтому Мара даже вообразить не могла, каким должен быть образ темного духа.

Стук повторился, и Мара снова ощутила на себе хищный, тяжелый взгляд иль-вэане. Женщина тихонько хмыкнула: болотные духи любили поиграть. Вот и сейчас «сокрытая в туманах» пыталась припугнуть ее, появляясь и исчезая меж теней. Ведьма следила за духом, не отрывая взгляда – даже в темноте она видела глаза иль-вэане, дымчатые и жуткие.

Я не боюсь тебя.

Образ покоя и защищенности, мелькнувший в голове ведьмы, устремился к духу. Минуту стояла пронзительная тишина – а затем иль-вэане, туманная и ломанная, вышла из-под сени ветвей.

Илеванна знает, ведьма.

Насмешка, походящая на презрение. Болотным духам нравилось то, как их нарекли люди – правда, они упорно коверкали колдовское название и во время разговоров с Марой звали себя «илеванна».

Зачем ты пришла сегодня, ведьма?

Любопытство – проклевывающийся из-под земли тоненький кружевной усик папоротниковой ветви, тянущийся к солнцу. Мара улыбнулась образу: красиво. Она уже научилась разгадывать даже сложные многоуровневые видения – к тому же, за самим образом всегда стояло яркое ощущение чувства, которое дух вкладывал в безмолвное свое слово. Это напоминало игру света и тени, придавало объем и глубину – и позволяло понять духа. Нужно было только смотреть и слушать.

Слушать.

Дух, мягко перепрыгивая на кочку поближе, неестественно склонил голову набок, все так же не мигая и глядя неотрывно в глаза Маре. Ведьма без усилий выдержала ее жуткий взгляд – игра все еще продолжалась. Иль-вэане принадлежали к роду человекоподобных духов, поэтому в былые времена их иногда принимали за покойниц, восставших из гиблых топей. Они походили друг на друга, практически одинаковые в сути своей и в облике – но различить их можно было по сиянию глаз, ореолу, окутывающему их тела и видимому только колдовскому зрению, и по запаху. Эта пахла осенним сладковатым ароматом палых листьев – значит, в мир она явилась в золотую пору. Над гладким черепом иль-вэане облаком вился туман, распадающийся словно легкие прядки волос. Острые черты лица и тела, резкие и угловатые, почему-то завораживали Мару – несмотря на всю свою неестественность и несхожесть с обычной смертной женщиной, болотные духи все были грациозными, словно дикие кошки. И жутко опасными. Мара в который раз скользнула взглядом по длинным тонким пальцам с острыми, почти птичьими когтями – иль-вэане бы распороть ведьму от глотки до низа живота. Однако нападение на смертных в мире духов жестоко каралось – к тому же, Мара знала: бояться их нельзя.

Медленно, словно во сне, иль-вэане склонила голову к другому плечу, и ее губы раздвинулись в зловещей ухмылке. Под тонкими сероватыми устами блеснули длинные острые клыки. Глаза без зрачков втягивали в бездну глазниц все блики и отсветы луны.

Что ведьма хочет слушать?

Вопрос пришел без образа – внутри всего тела Мары разлился шипящий, нечеловеческий голос иль-вэане, дробящийся и раскалывающийся эхом. Голос был и женским, и мужским, и детским, и старческим – но притом странно-красивым. В нем звучал отголосок далекой небыли, забытой древности, горечи и сладости. Мара любила голоса духов: в них пронзительно переплетались жизнь и смерть.

Твой мир. Тебя.

Образ получился немного неуклюжим, расплывчатым – болота, затянутые туманами, укрытая травами дорога, а следом – громадные глаза иль-вэане, в которых таяли минуты и века. Подумав, Мара направила к духу видение смены времен года, подкрепив его ощущением жизни. Ведьма не сомневалась, что «сокрытая в туманах» прочтет все верно, но в который раз мысленно пожурила себя: нужно проводить больше времени, совершенствуя язык видений. Многое, несмотря на десятки лет общения с гарварнскими духами, давалось ей с трудом.

Иль-вэане опустилась на кочку, совершенно по-человечески подтянув колени к груди и обвивая их тонкими руками. В глазах ее разливалась пустота и вечность. Мара ощущала ее очень остро – хотелось еще острее.

Илеванна помнит Бессмертного.

Ведьма ощутила, как по телу пробежала дрожь, и тихо улыбнулась – Бессмертный, отец всех живущих когда-либо духов, был и ее богом. Его сила пронизывала все живое, он был во всех энергиях, к которым она прикасалась, он наполнял собою огонь, воды, травы и ветра. Он и был сутью всего в мире.

Бессмертный дал жизнь илеванне. Илеванна была в пустоте.