И сегодня, наконец, наступил именно тот день, когда орден должен был получить то, о чем мечтал все эти годы. Вся патриотичная чушь, которой его пичкали весь последний месяц, свелась к грубому и грязному ритуалу пробуждения. Свилиону банально надоело ждать, и он решил, что для полного слияния Салливана и Искры нужен ритуал, который насильно заставит проснуться все его силы.
Силы на самом деле не спали, а бились под крепким замком. Так же, как и огромный кусок воспоминаний, до которого Алан не мог никак дотянуться, но чувствовал на самом краю сознания. И этот весьма своевременный ритуал должен был помочь ему разобраться с последним кусочком головоломки. Тем самым, который имел его лицо и криво улыбался во снах.
Именно поэтому он позволил привести себя в этот огромный каменный мешок в глубинах замковых катакомб. Вот почему он молча выпил кубок вина, преподнесенный Свилионом в качестве «подарка» преданному войну, который сегодня должен был навечно занять свое место среди других Мечников. Вкус наркотиков все еще горчил на кончике языка. Только он продолжал молчать.
Сейчас Алан стоял в центре кровавых символов, окруженный самыми древними членами ордена, и глубоко дышал, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. А вокруг дрожал свет старых факелов, и насмешливо мерцали глаза Свилиона.
Ведь он получил то, к чему стремился все эти века. С самой встречи с Ивоном Таль Анарсвилем. Таким прекрасным и холодным, словно вечная вьюга. Полным силой Небесных до самых своих краев и спокойным, как сама смерть. Он нес ее в себе, но отчаянно пытался сдержать ее разрушительные порывы. Он всегда смотрел на свой дар, словно на чудовище, и отчаянно боялся дать ей волю. Боялся потеряться в ее тьме. Ивон ненавидел свой дар и не желал давать волю всем своим силам. Алан не был таким. С самой первой минуты, когда он узнал о силе, которая медленно просыпалась в нем, он принял ее. Он не боялся окончательно раствориться в ней и щедро пользовался всем, что она могла ему подарить.
Свилион смотрел в стылые глаза Салливана и с наслаждением думал о том, что этот мальчишка станет венцом творения. Он закрывал глаза на все творимые им жестокости и с удовольствием пил его ненависть. А ее с каждым днем становилось все больше. Она горела в этом мальчишке злым огнем. И самым сильным ее источником стал Кайрен Валгири. Алан возненавидел его именно так, как и желал Свилион. Наконец, наконец, все будет именно так, как и должно было быть столько веков назад! Когда из-за проклятого черного альфы он потерял свое идеальное оружие и вынужденно бежал, инсценировав свою смерть. Он ведь понял тогда, кто вырезал весь Млэк-Алаин и Белокаменный город. Он знал, что Валгири придет за ним и за его Мечниками. Ему пришлось пожертвовать слишком многим, чтобы спасти своих вампиров и уйти. Он отдал многое, чтобы снова поднять орден и восстановить свою власть.
Только мир за это время успел сильно измениться. Появился проклятый трехсторонний договор о мире. Полное унижение и попирательство старых порядков. Люди подняли свои головы и объединились. Они разорвали мир на три части и возомнили себя равными вампирам и оборотням. А вампиры? Никчемная грязнокровная толпа, позабывшая свои вековые устои и былое величие. Они смешали свою кровь со всякой падалью и осквернили всю свою историю. Втоптали в грязь память обо всех тех, что когда-то отдали свои жизни за достойное будущее своих потомков. А чем ответили эти самые потомки?!
Ну, ничего, он все исправит. Он изменит порядок в мире и перепишет историю. От новой эры его отделяет всего лишь один ритуал. После него изменится все, и в этом новом будущем место рядом с ним займет это восхитительное существо. Салливан исполнит любой его приказ. Он на блюдечке принесет голову Валгири. А Валентин станет милым прощальным подарком Понтифику. Такой услужливой, наивной и амбициозной крысе, которую он удавит в самом конце, когда ее услуги больше не понадобятся. Сейчас же ему нужно немного подождать. Совсем немного, когда его белокурый мальчик, наконец, сольется со своей Искрой и растворится в ней...
Алан вслушивался в певучую молитву Мечников и вглядывался в темные провалы их капюшонов. Он смотрел на них и чувствовал, как с каждой минутой его еще больше ведет. Запах крови становился сильней, и от этого начинало тошнить. Сердце билось почти в горле, и нещадно ломило виски. Он уже с трудом держался на ногах, когда произошло это. Новый приступ, когда воспоминания схватили в свой капкан наяву. И теперь его больше не было в замке Мечников.
Алан стоял и смотрел на кровавый восход Кайрена Валгири. Вдали от них и одновременно настолько близко, что слышал, как сумасшедше бьется сердце Ивона. И это было больно, настолько больно, что разрывало изнутри.
Он видел бесконечную любовь в серебристо-голубых глазах. Он знал, как сильно любил Ивон. Он видел кончики пальцев, к которым так отчаянно тянулся Кайрен. Как выл и умолял альфа, бившись в своей клетке.
Истерзанный, израненный, со сломанными крыльями, прибитыми к каменному полу разрушенной галереи. Ивон шептал и звал своего волка в последний раз. Он видел первые лучи солнца и знал, что это в самый последний раз. Так отчаянно жалел, что не успел сказать так много. Не сумел оправдать надежд и теперь бросал в одиночестве того единственного, кого сумел полюбить. Но хоть в последний раз он так мечтал ощутить вкус поцелуев и обнять своими крыльями.
А ведь его глупый волк все еще не хотел осознавать, что это конец. Что времени для них больше не осталось. Оно и так было щедро к ним. А теперь взимало плату за каждую свою минуту. Но видят Небесные, он ни о чем не жалел. Только об одном, что подвел своего волка. Погнался за честью и, сохранив ее, предал его.
Ивон смотрел на Кая и до самой своей последней минуты не желал видеть ничего, кроме его глаз. Он так хотел запомнить его. Унести с собой воспоминания о его голосе, о нежных руках, все его тепло, в котором он купался все это время. Пусть остаться одним лишь блеклым воспоминанием, но первой любовью в верном волчьем сердце. Потому что в обмен он отдал свое так давно. А за спиной белел рассвет, и он неумолимо приближался...
Кайрен до крови ногтями царапал пол своей клетки и пытался вырваться из своих оков. Он клял, молил всех их об одной лишь жизни. Он выл, словно безумный, и все пытался дотянуться хотя бы до окровавленных кончиков любимых пальцев. Он клялся, что все будет хорошо, он всем сердцем верил в это. Верил, что успеет, но первые лучи коснулись израненных крыльев.
Кай рвался из своих цепей из последних сил. Не чувствуя слез, текущих по лицу и не слыша тот животный рев, который рвался из груди. Перед его глазами все еще стояла последняя улыбка на нежных губах, и тихий шепот ввинчивался в виски.
Люблю...
И больной крик. Он рвет его сердце на куски. Он убивает в нем все человеческое, и металл гнется под обрушившейся силой. Только уже все равно. Слишком поздно, но он так отчаянно надеется, что кидается вперед. Пепел рассыпается на его руках, а вместе с ним умирает и он сам...
Он умирает каждый день. Каждый час. Только смерть насмешливо обходит его стороной. Она не забирает его. А в груди день изо дня разрастается тьма. Она течет по венам и затмевает разум. В нем нет больше ничего человеческого. Нет ни желаний, ни эмоций. Он пуст и разрушен. Сердце его бьется, словно хорошо отлаженный механизм. Оно не ускоряется ни на мгновение, когда он входит в Млэк-Алаин. Оно не сбоит и не подает голоса, когда его когти рвут всех вокруг. Он пьет их кровь, вгрызается в их тела и не чувствует абсолютно ничего, когда смотрит в полные ужаса детские глаза. Он знает лишь, что любит слушать крики и чувствовать вкус их крови.
Он любит запах горелой плоти и животные визги, когда горит Белокаменный город. Цепи звенят музыкой, когда ветер раскачивает трупы на навечно почерневших стенах. Любит холод зимних ночей и их тьму, потому что они скрывают в своих недрах его разорванных жертв. Их много, очень много, а вот покоя нет ни капли.
