— Тренируешься?

— Готовлюсь.

— К чему?

— Это не твои заботы, Ренар.

— Хочешь вспомнить прошлое наёмной убийцы?

— Нет, — она перезарядила арбалеты и снова стала стрелять.

— А что же тогда?

— Есть две проблемы. И одна из них носит белый плащ.

— Неужели ты думаешь, что снова найдёшь его?

— Он сам найдётся.

— Он не найдётся, он найдёт тебя.

— И я убью его, — твёрдо сказала лисица, и чучело из сена повалилось на землю от тяжести воткнутых в него стрел.

Я усмехнулся:

— Ты врёшь сама себе. Ты не убьёшь его.

— Точно. Я буду пытать его, пока он не сдохнет.

— И пытать ты его не будешь.

— Почему ты так решил?

— Ты недостаточно жестокая, — брякнул я.

Глаза лисицы округлились, а последняя стрела улетела в земляную насыпь за мишенями:

— По-твоему, я жестокая?

Я промолчал.

— А был ли добр ко мне этот мир?

— Не всегда, я думаю.

— Так зачем ты говоришь мне о жестокости, когда я всего лишь существую?

— Так не живут, Флёр.

— Ты не понял, Ренар. Я не живу, — она оторвала взгляд от мишеней и ткнула арбалетом в ошейник. — Я не жива. Я уже мертва, всего лишь тело, которое борется за своё существование.

— Флёр, зачем ты так го…

— Зачем Тардиф надел на меня ошейник? — она пристально посмотрела мне в глаза.

— Не знаю, это…

— А я знаю. Он хотел убить меня, но оставить для своих утех. Мне нельзя было жить дальше, мне надо было умереть ещё там, на полу, в кромешной тьме, в кандалах и этом ошейнике. Но меня спасли. Пошли наперекор судьбе. А сейчас я расплачиваюсь за глупость своих спасителей, которые не прикончили меня на месте!

— Они хотели тебе только добра, Флёр! — я почувствовал, что разговор переходит в спор на повышенных тонах. — Это твой отец, пожалей хоть его! У тебя есть дети?

— Нет, Ренар. Их не было до ошейника, а после всего, что со мной сделали, я не могу иметь детей.

— Значит, ты… — я обомлел.

— Да, Ренар. То ли просто так сделали специально, то ли просто организм не выдержал, но у меня никогда не будет лисят, как у тебя и Эмерлины, — она снова подняла лапы и продолжила стрельбу.

— Но у тебя же… — я хотел подбодрить её, но она снова перебила меня:

— У меня не осталось ничего, Ренар. Ни любви. Ни надежды. Ни даже простой жизни. Только борьба за своё существование.

— Ты не права. Есть кто-то, кто может дать тебе любовь и…

— И я убью его.

— Что за тупое упрямство, Флёр? Я знаю, что ты не убьёшь его!

— Я убью. Я сделаю это.

— Ты не сможешь.

— Это не сложно. Достаточно просто нажать курок — и предателя больше не будет, — для демонстрации своих способностей она снова поразила несколько мишеней.

— Ты не сможешь.

— Смогу. Для этого надо всего лишь выстрелить.

— Нет.

— Я давно стала относиться к убийству как к выстрелу из арбалета. Я не смотрю, что несёт стрела, — я просто стреляю.

— Настанет момент, когда ты не сможешь выстрелить.

Неожиданно Флёр развернулась и наставила арбалет мне прямо в лоб, взведя тетиву.

— Не смогу? — она слабо ткнула меня оружием.

Я сложил лапы на груди:

— Нет, не сможешь.

— Скажи мне, что я смогу, или я прикончу тебя.

Я сглотнул комок в горле, но оставался хладнокровным и спокойным:

— Я не буду тебе врать.

— Так соври мне!

— Я же сказал — не буду. Ты не убьёшь Арена.

Флёр чуть надавила курок, и я уже испугался, увидев, что она спускает тетиву, но арбалет легонько толкнул меня в лоб, сработав вхолостую. В нём не было стрел.

— Не хочешь — не надо. Только, когда я с ним встречусь, обещай, что ты не будешь мешать, как это было с Изенгрином.

— Ладно, не буду. Я уже привык.

Лисица уселась на столик для стели и стала расстёгивать пряжки ремней, которые крепили арбалеты к её лапам. Я впервые видел, чтобы она просто так снимала оружие: обычно она даже спала с ним. Сняв, она положила арбалеты на стол и стала делать себе сигарету. Я со своим извечным любопытством подошёл к её оружию, но брать не стал, зная, как она относится к ним.

— Сняла?

— Да… Лапы уже затекли, они же тяжёлые.

— Я думал, ты носишь их постоянно.

— Ношу, — она подожгла клочок сена, которое в обилии было разбросано по всему стрельбищу, и закурила свою самокрутку, — но надо же давать лапам отдых.

— Хм… Я думал, что ты будешь не против, если они вообще срастутся с твоими лапами.

Держа между двух пальцев сигарету, Флёр задумалась, мечтательно глядя на темнеющее небо:

— Не буду. Вот если бы к ним ещё не надо было носить кучу стрел, то было бы очень хорошо.

— А что, тяжело?

— Попробуй, — она зажала сигарету зубами, взяла один из арбалетов и нацепила мне на правую лапу. Я покачал им, примерялся. Действительно тяжёлый, постоянно прилегает к руке, а ремешки Флёр затянула так, что долго я бы не выдержал.

— Как тебе?

— Жмёт немного… Но ничего, вообще — комфортно.

Лиса взяла со стола три стрелы:

— Дай-ка…

Я протянул ей лапу, и она зарядила в сложенный арбалет три стрелы.

— Попробуй, стрельни.

Я молча подёргал лапой, как обычно делала она, раскрывая арбалеты, но ничего не произошло.

— Резко выверни кисть вправо.

Я послушался, и арбалет вылетел со своего места, дёрнул мою лапу и открылся. Всё это произошло так быстро, что только когда я почувствовал, как рукоять ложится мне в ладонь, то понял, что арбалет дёрнул лапу так сильно, что заболел локоть.

— Ай! — крикнул я, не ожидая такого эффекта.

— А ты чего думал — в сказку попал? Ничего, это потом проходит. Давай-ка, стрельни.

Я направил арбалет в сторону мишеней и, особо не целясь, попытался сдавить рукоятку. Мне это удалось примерно через десять секунд: она была ужасно тугой, но я всё-таки смог взвести тетиву.

— Как ты умудряешься делать это так быстро? — спросил я у неё, когда услышал характерный щелчок, говорящий о том, что тетива уже не спустится.

— Тренировки, Ренар, тренировки.

Я снова поднял арбалет и теперь уже попытался прицелиться. На вытянутой лапе это было очень сложно, но я решил, что стрельнуть всё равно надо. Дождавшись нужного момента, я надавил на рукоять ещё и спустил тетиву. Стрела с лёгким жужжанием вырвалась из арбалета и вонзилась в середину радиуса мишени. Лиса хмыкнула. Её стрела торчала точно в десятке, и мне до неё оставалось немного. Снова зажав сигарету, она надела второй арбалет и поразила мою стрелу так, что она вывалилась из мишени.

— Неплохо для новичка, — констатировала она.

— Я тоже так думаю…

Я стал снимать арбалет, как увидел моего сына, бежавшего ко мне. Я аккуратно отдал оружие обладателю. Подбежавший лисёнок, слегка отдышавшись, на одном дыхании проговорил:

— Папа, тебя дядя Чак ищет, хотел что-то…

Что он хотел, Карл, очевидно, забыл. Он посмотрел на смоливший окурок Флёр, принюхался и стал отмахиваться от дыма.

— Что-то не так? — строго и холодно спросила у него лиса.

— Плохо пахнет! — Карл брезгливо зажал ноздри.

— Плохо, говоришь… — Флёр внимательно посмотрела на остаток сигареты, а потом похлопала себя по коленке, приглашая Карла сесть. Мой сын скромностью не страдал, поэтому бодро запрыгнул ей на коленку. Когда он уселся нормально, лиса протянула ему ещё тлеющий окурок. Я укоризненно посмотрел на неё, но она показала мне жестом, что не собирается приучать ребёнка к курению. Лисёнок аккуратно взял окурок двумя пальцами.

— Чувствуешь, как плохо пахнет?

— Да, тётя.

— Так вот так же плохо будешь пахнуть ты, если закуришь. Никогда не кури, лисёнок, и будешь здоровым и сильным, как твой папаня.

Карл посмотрел на меня и кивнул.

— Выброси его как можно дальше. Добросишь до мишеней?

Сын взвесил окурок и отрицательно помотал головой.

— Кидай в них. Я тебе помогу.

Что есть силы Карл бросил тлевшую сигарету в сторону мишеней. Она, конечно, не пролетела и двух шагов, как Флёр раскрыла арбалет и прострелила окурок на лету, отправив его вместе со стрелой точно в яблочко.