Помнится, меня неотступно преследовала мысль, что они слишком большие, и я не смогу сдвинуть их с места, когда доберусь. И вот добралась. Точнее, врезалась в правую дверь. Заодно узнала, что она очень легко поддается толчку. Я ее захлопнула и, внезапно вновь почувствовав себя хорошо, направилась ко второй створке. Тогда-то меня и накрыло.

Я просыпалась и думала, что раз уж прихожу в себя, то, наверное, захлопнула вторую створку. Потом заметила смутную преграду, которая словно не давала во всю мощь ощутить, насколько мне на самом деле плохо. С лицом было что-то не так. Подняв руку, я нащупала на глазу повязку. На этом странности не заканчивались, но я не могла понять, в чем дело, так что повернула голову и увидела рядом Мейза. Он спал на стуле, привалившись головой к стене и ссутулившись.

С другой стороны кто-то пошевелился, но из-за повязки было сложно что-либо рассмотреть. По непонятной причине ладонь убирать не хотелось. Не отнимая ее от глаза, я все же ухитрилась повернуться и увидела Зен. Полагаю, она передвинулась, чтобы попасть в поле моего зрения. Ей явно не помешало бы как следует выспаться, но в целом она, казалось, испытала облегчение и выглядела радостно-грустной.

Я хотела сказать, мол, ей следует чаще улыбаться, и вот тогда-то поняла самую главную причину своего беспокойства. Отсутствовал интерфейс. Совсем. Я попыталась заговорить и опешила, не сумев перевести пришедшие на ум слова. Мне не удавалось вспомнить даже часто употребляемые фразы, которые я на самом деле выучила. В голове царил полный кавардак. Поэтому я просто через силу улыбнулась и прохрипела по-английски:

– Дурацкий язык.

И практически сразу отключилась.

А когда вновь открыла глаза, в палате находилась Зи. Теперь я могла думать почти связно. Боль, похоже, уменьшилась, но, поскольку дозу лекарств снизили, ощущалась острее. Обрадовавшись, что удалось вспомнить несколько тарианских слов, я выдавила:

– Нет интерфейса?

В горле тут же засаднило, грудь сдавило, а во рту появился неприятный привкус. Я закашлялась, и Зи позвала человека в сером костюме, который помог мне отхаркать черную слизь и выпить немного воды. Стало ясно, что сетари опять получили приказ до меня не дотрагиваться.

Ненавижу медблок и все, что с ним связано. Особенно капельницы, катетеры и трубки. В этом отношении тарианские технологии мало чем отличаются от земных. Выпроводив Зи, серый костюм провел ряд тестов, влил в меня полчашки отвратительного сладко-соленого напитка, но, к счастью, убрал трубки. В какой-то момент я вдруг обратила внимание на свои руки. Подняла их и разглядывала, пока не вернулись Зи, Мейз и еще один серый костюм.

– Ну прям заядлая наркоманка, – по-английски прокомментировала я и повертела руками, чтобы лучше оценить их сине-фиолетовое великолепие.

Никогда не видела ничего подобного. Даже ладони были в синяках.

Разумеется, я не понимала, что мне говорят. Мейз выглядел хорошо отдохнувшим, значит, с момента моего первого пробуждения прошло много времени. Они были рады, что я в сознании, и вместе с тем серьезны. Зи что-то медленно произнесла, пару раз употребив слово «интерфейс». Я только плечами пожала. Любое движение отдавалось болью, но больно было, и когда я не шевелилась. Ужасно несправедливо. На мгновение я почувствовала покалывание во всем теле и наконец словно стала самой собой.

– Теперь понимаешь? – спросил серый костюм.

Кивнув, я прижала руку к повязке на глазу, который вдруг дико запульсировал.

– Кратковременное нарушение, – услужливо сообщил серый, однако каким-то образом унял боль. – Восстановительный период продлится несколько дней, организму нужно очиститься от остатков токсинов. Но все функции, похоже, в норме.

– Журнал миссии не поврежден, – шепнул Мейз Зи и кивнул серому.

Тот в последний раз окинул меня взглядом и удалился.

– Все живы? – спросила я и по их лицам поняла, что нет.

– Аммас из шестого отряда скончался по пути на базу, – ответила Зи. Мы будто по сигналу опустили головы. – Ты помнишь, что произошло?

– До двери. – Я снова взглянула на руки. – Она упасть на меня?

– Нет. – Зи сморщила нос. – Твой интерфейс вновь начал расширяться сверх установленных пределов. Он вышел из строя, пришлось его отключить и урезать. – Она указала на фиолетовые отметины на моей коже. – Это не только из-за повреждений, но и из-за смены кожи в процессе устранения нарушений. Твой левый глаз пострадал сильнее всего, но необратимых последствий не предвидится.

Нанотехнологии. Я вздохнула. Они круты, но было б здорово, не пытайся мой интерфейс меня убить.

– Мы только со стороны видели, что случилось, когда ты добралась до двери, – сказал Мейз, перекинув мне файл. По слегка рассеянному выражению его лица я догадалась, что сам он сейчас просматривает мою запись. В такие моменты всегда чувствую себя донельзя странно.

Журнал принадлежал Харалу, который из-за врат наблюдал, как я, вихляя из стороны в сторону, трусила к основанию Колонны. С такого расстояния было не слишком заметно, что я врезалась в дверь, а не остановилась намеренно. Где-то на счет пять голова прояснилась, и я захлопнула створку. Потом деловито повернулась, подошла ко второй, замерла в проеме и заглянула внутрь.

Очередная световая волна хлынула из Колонны, окутывая все пространство белой пеленой. Я услышала, как наблюдавшие за мной сетари затаили дыхание, а Нелс пробормотала:

– Тзатч.

Позже Лон мне рассказал, что это сокращение от «Тзаразатч», на Таре – религиозное понятие, наподобие Рагнарёка, о гибели всего мира. Никак не могу выпытать у Лона бранные слова, зато он разъясняет безобидные.

Около тридцати секунд не было видно ничего, кроме белой пелены, которая, в отличие от первого раза, похоже, и не думала оседать. Но потом она внезапно поредела и полностью всосалась обратно в Колонну, оставив за собой такое же ясное и пустое пространство, каким я увидела его впервые, если не считать отключившихся сетари. Меня в проеме уже не было.

На этом запись закончилась, я подняла взгляд на Мейза и озадаченно моргнула. На его лице застыло гневное выражение, на скулах играли желваки. Зи не менее удивленно уставилась на него, а когда коснулась его руки, он отпрянул и велел:

– Посмотри ее запись.

И отвернувшись, попытался взять себя в руки.

Естественно, я тоже решила посмотреть и начала с последнего, что помнила: как закрыла правую дверь. Так странно видеть свои действия, но ничего о них не помнить. Вот я заглянула внутрь Колонны. Большую ее часть занимало то самое ядро по центру, а от него во все стороны изгибалась пустота. На внутреннем стержне где-то на уровне головы имелся люк, прямоугольной формы с чуть закругленными углами. Под ним – пара больших белых рычагов, вделанных в камень. «Больших» – в смысле, почти как моя нога. Они торчали из ниши, которая вращалась вокруг ядра Колонны. Крышка люка была сдвинута вправо, и из сияющей вертикальной щели вытекал эфир.

Я присмотрелась к черным пятнам, разрывавшим белизну щели – это обхватывали крышку люка чьи-то пальцы с когтями. Затем, под дребезг переключающихся рычагов, они ее сдвинули, и все вокруг побелело.

В поле зрения показалась черная рука – моя рука, которой я пыталась загородиться от света, но безуспешно. Потом я, должно быть, шагнула в плотную завесу эфира. Когда люк открылся, верхний рычаг сместился влево, и я, похоже, попробовала передвинуть его вправо. Тщетно. Тогда я посмотрела вверх на ослепительно белый поток, льющийся в проем, и заметила едва различимую фигуру – голову, плечи и вытянутую руку, уцепившуюся за край люка. Действие резко переместилось вниз: вероятно, я пригнулась. Шагнула вправо и сдвинула нижний рычаг вместо верхнего. При этом скрежет был такой, словно два огромных валуна терлись друг о друга, а после с глухим стуком распались под завывание ветра. Теперь я видела только пол. Очень близко. Я слегка приподнялась, повернулась к двери и снова упала. Кажется, на пятую точку. Потом поднесла руку к левому глазу, попялилась на окровавленную ладонь и наклонилась вперед. Все вокруг застила красная пелена. Полагаю, эфиру оказалось не под силу притупить то, что чувствуешь, когда твой глаз самоуничтожается.