Эти месяцы ничуть не ослабили бдительности ее собственной стражи.

Тамит иногда просила свидания со своей покровительницей, и получала один и тот же ответ. Нет. На последнюю такую просьбу ей пригрозили наказанием.

Тамит смирилась, чувствуя, что тупеет все больше. Как бы здорова она ни была, беременность уже начала сказываться на ней – путая и обрубая мысли, делая ее сонной и медлительной. Она снова перестала считать дни, потому что это уже ничего не изменило бы.

Когда пошел восьмой месяц беременности, женщина перестала выходить и к реке. Храма она не посещала никогда, несмотря на разрешение – чувствовала, что не вынесет ползающих по ней осуждающих взглядов, перешептываний… не сможет всколыхнуть ненависть к себе и к своему мужу… только не сейчас.

Время родов подошло незаметно. Тамит не готовилась к ним и даже не знала, когда следует их ожидать; ей ничуть не было страшно. Она слишком много перенесла, чтобы бояться каких-то родов. И когда почувствовала боли в животе, просто отбросила начатую корзину из прутьев, размяла усталые пальцы и легла в постель, чувствуя равнодушие и покорность судьбе. Тамит даже не позвала бы никого… но тут что-то побудило ее стражника заглянуть к ней в комнату.

- Что ты лежишь? – спросил он, встревожившись гораздо больше нее.

Тамит посмотрела на него и улыбнулась.

- Рожаю, - ответила она.

Женщина захохотала бы над тем, как стражника вынесло из ее комнаты. Он застучал босыми пятками по коридору, что-то крича второму воину; но тут Тамит почувствовала новый приступ боли. Они стали повторяться так часто, что ее равнодушие ее покинуло, смытое сильным и острым страхом. А вдруг никто к ней не подоспеет?

Подоспел знакомый ей храмовый врач. Он начал ругать ее за то, что она никого не предупредила, но потом стало уже некогда: здоровое, крепкое тело выталкивало бремя слишком скоро для первых родов… и уже через два часа Тамит посадили на стул, и она быстро и легко выбросила из себя ребенка – мальчика.

Тамит изумленно переводила дыхание, лежа в постели, пока ее обмывали влажным полотном. Вот уже и все. Как странно. Неужели у нее есть сын?

- Я не смогу теперь работать, - сказала она, обхватывая ребенка рукой и направляя его головку к своему соску.

- От тебя этого и не ждут, - ответил врач, убиравший за ней с непроницаемым лицом. – Ты никогда не приносила пользы.

Тамит возмущенно вздохнула, но не смогла ничего сказать под его взглядом.

- Может быть, хотя бы сейчас будешь полезна этому ребенку, - сказал врач. – Я скажу, что ты родила, и тебе дадут отдохнуть. Как ты его назовешь?

- Хепри, - сказала Тамит, и испытала настоящее удовольствие при виде лица врача.

- Зачем? – наконец спросил он. – Зачем ты прыгаешь в реку с крокодилами?

Тамит засмеялась.

- Мне хочется, - сказала она. – Или такие, как я, не могут поступать так, как хотят?

- Не могут, - отрывисто ответил врач.

Он приготовился уйти, но на пороге остановился.

- Все себя смиряют – так заповедано Маат, - сказал он. – Все живут в соответствии со своим положением. Пойми.

- Те, кто слишком слаб, чтобы его изменить, - прошептала Тамит ему в спину. Она улыбнулась своему сыну, перебирая редкие черные волосики. – Правда, Хепри?

***

В эту самую минуту госпожа Ка-Нейт лежала в постели, держа в объятиях маленькую Меритамон – дочь, которую родила вчера.

***

Тамит знала, что всех детей вносят в списки в Доме жизни. За Ка-Нейт, должно быть, это делали писцы ее мужа. Она имела достаточно людей, чтобы облегчить себе жизнь.

Наверное, ее собственного ребенка вообще не хотели вносить в список… но Тамит сказала об этом, когда достаточно окрепла, чтобы покинуть дом. Через два дня после родов – у нее было превосходное здоровье.

- Нужно спросить разрешения, - сказал удивленный и взволнованный стражник. Тамит разозлилась. Или он ожидал, что ее ребенок, как его отец, будет безымянным и безвестным?

Разрешение дали.

Тамит не знала, у кого его просили, да это ее и не интересовало. Ей хотелось посмотреть на лица писцов Дома жизни, от которых потребуют занести в списки имя сына страшного преступника – имя его отца, которое должно было быть навеки забыто…

Тамит пошла в Дом жизни с ребенком на руках, в сопровождении стражника, гордая и почти довольная… как будто госпожа в сопровождении охраны… Она улыбалась мальчику и ласкала его, щекоча живот и почесывая шейку, как котенку, не думая больше ни о чем. Пусть о ее безопасности думает стража.

И один раз стражнику пришлось ее защитить – какой-то враг, помнивший женщину как жену грабителя могил, метнул в нее камень. А может, метил в сына?..

Тамит успела отскочить, но не успокоилась, пока стражник не избил наглеца дубинкой. Тамит была бы рада, если бы тот после этого вообще не встал. Но так нельзя, к несчастью.

Дальше они пошли спокойно, и Тамит ввели в просторный изжелта-белый Дом жизни, кажется, совершенно неузнанной. Прекрасно; но иногда ей хотелось, чтобы ее узнали…

В Доме жизни кипела жизнь – деловитые управители и распорядители ходили и стояли, разговаривая с писцами, сидевшими скрестив ноги на циновках. Гудели голоса, шуршали папирусы. Вот заплакал какой-то ребенок – еще одна мать или отец пришли отметить рождение наследника.

Стражник подвел свою подопечную к одному из незанятых младших писцов и передал просьбу – записать сына.

Молодой человек кивнул, не поднимая глаз.

- Имя ребенка?

Неторопливо открыл письменный прибор, достал кисть.

- Хепри, - сказала Тамит.

Писец поднял удивленные глаза. Увидел красивую, но совсем не богато одетую женщину.

- Дерзко, - сказал он. – Нежелательно.

- Пиши как сказано, - ответила Тамит с улыбкой. – Имя моего сына – Хепри.

Писец покачал головой; кисть побежала по папирусу, выводя священные знаки, и среди них заветного жучка-скарабея.

- Имя отца и матери? Должность отца?

- Мать – Тамит, - сказала женщина. – Я. Отец – Хепри, бывший младший жрец Амона в Опете Амона.

Писец приготовился продолжать, но вдруг замер. Тамит напряглась; улыбка застыла на губах, сделавшись жестокой. Ну же, откажи… А потом я посмотрю, как тебя заставят.

- Хепри, бывший жрец Амона? – выговорил молодой человек и вдруг побледнел. А, понял, что сделал – нарушил постановление священного суда… Ведь имя этого человека запрещено произносить! Ах вы, трусы и рабы!

- Я не… - начал писец, но тут вмешался стражник.

- Делай как велено. Есть разрешение.

Писец беспомощно посмотрел на него, потом на Тамит, потом покорно согнулся над папирусом. Закончив запись, он взглянул на посетителей – бледный, увядший, ожидающий кары. Пусть побоится – каждый должен бояться в этой стране, подумала Тамит. Они отошли от писца, даже не ободрив его кивком.

Тамит уже пробиралась к выходу, лавируя между степенными книжниками, как вдруг ее охранник остановился и остановил ее, схватив за рукав.

- С дороги! – понизив голос, приказал он.

- Ты мне? – обернулась к нему Тамит. И тут увидела, кто идет, и сама проворно отскочила и низко склонилась…

- Тамит? – спросил нежный голос. Конечно, госпожа Ка-Нейт не прошла мимо. Она шла налегке, в прекрасном алом платье и золотистой накидке. А за нею следовала почти такая же нарядная женщина с хорошеньким ребенком на руках – но не мать. Тамит не представляла, чтобы эта женщина могла быть чьей-то матерью.

Мерит-Хатхор чуть не убила ее взглядом. Но, к счастью, это невозможно было сделать…

Тамит сладко улыбнулась приближенной госпожи и спросила Ка-Нейт:

- Это твое дитя, дорогая госпожа? Девочка?

- Да, - немного встревоженно ответила Ка-Нейт. – Меритамон, я пришла записать ее… А это – твой сын?

Тамит кивнула, став торжественной и печальной.

- Да, госпожа, Хепри.

- О, - Ка-Нейт перестала улыбаться. – Понимаю.

Она одарила Тамит сочувственным взглядом - все понимающим и все прощающим.

- Он никогда не увидит своего отца, - пробормотала Тамит, и сердце вдруг сжалось от настоящей острой боли. Это правда. О, будьте же вы прокляты, все мучители и губители – и ты, Ка-Нейт, среди них, рождающая и воспитывающая новых мучителей!