Женщина сжималась, робко поводила головой, не решаясь ловить взгляды слуг богов: каждый такой взгляд казался выносящим ей смертный приговор. Хотя в действительности на нее почти не смотрели, и двор был почти пуст: немногочисленные жрецы были заняты своими делами. Видеть осужденных, которых вели на храмовый суд, для них было не в новинку.

Тамит ввели в какую-то низкую дверь, а потом – вниз по лестнице. Зал суда находился в подземелье. Неудивительно. Тамит отмечала все это, точно посторонняя – слишком страшно было думать, что это происходит с нею самой…

Когда они спустились и пошли по освещенному факелами коридору, ей показалось, что ребенок перевернулся в ее утробе. Хотя этого, наверное, не может быть – ребенок слишком мал…

- Сюда, - ее направили в какую-то дверь. Тамит ожидала, что это очередной переход, но оказалась в зале суда.

Это было просторное помещение с низким потолком, поддерживаемым мощными колоннами, освещенное факелами на всей протяженности. В конце зала, накрытая покрывалом, стояла статуя Амона… но у Тамит возникло чувство, что Амон в этом заседании участия не примет. Ее будут судить только его посвященные.

Тамит видела их – люди в белых, желтых и зеленых одеждах, холеные, представительные и сверкающие драгоценностями, сидели на скамьях в конце зала. Женщина заметила пышные парики и тяжелые ожерелья высших сановников фараона – чати, казначея бога… но ее пугали не они. Ее пугали обнаженные головы и простые белые одежды, обозначавшие самых безжалостных людей в этом собрании.

Тамит остановилась перед своими судьями, чувствуя себя так, точно она в цепях, хотя была ничем не связана – пока.

Лязгнуло оружие по сторонам ее – оба ее стражника преклонили колени. У Тамит мелькнула сумасшедшая мысль о побеге; но тут воины одновременно поднялись и ближе примкнули к ней. Тамит подумала, что ей следовало поклониться тоже, наверное, пасть ниц… но спина одеревенела. Когда она увидела поднявшегося со скамьи человека, который направился к ней.

Когда-то Тамит он казался живым богом – и сейчас…

- Тамит, дочь семдет Ахетху из храма Амона, ты сейчас предстоишь суду Амона, который возглавляю я, первый хему нечер и верховный судья бога, - бесстрастно сказал Неб-Амон. – Тебе будут задавать вопросы, на которые ты должна будешь отвечать. Тебе все понятно?

Тамит взглянула ему в глаза – эти обсидиановые глаза могли принадлежать статуе.

Несомненно, Неб-Амон знал, что она беременна, однако ей не предложили даже сесть.

- Да, господин, - ответила Тамит. По спине потек пот.

Так же без всякого выражения Неб-Амон начал допрос.

- Давно ли ты знаешь того, кто был жрецом Амона и носил имя Хепри?

Был. Носил.

Как будто его уже нет.

- Да, господин, - сказала Тамит. Она едва понимала, что говорит и что это может для нее означать – для них обоих…

- Знала ли ты, что этот человек совершает богомерзкие преступления, когда стала его женой? – спросил Неб-Амон.

Тамит чуть не сказала третье “да”, и едва спохватилась.

- Нет, господин…

Неб-Амон шагнул ближе. Тамит ощутила аромат здорового преуспевающего мужчины – восхитительную смесь запаха холеного тела и тонких благовоний. У нее закружилась голова.

Красивое лицо, которое она когда-то боготворила, было совсем близко, и, однако же, так же недоступно, как лицо Амона под кисеей там, у стены… Тамит даже отступила, чтобы ненароком не коснуться этого господина. Но этого бы и не произошло, он остановился сам.

Слишком далеко, чтобы коснуться ее, и достаточно близко, чтобы пугать.

- Знала ли ты, что этот человек совершает богомерзкие преступления, когда стала его женой? – тише, но тем же тоном и так же отчетливо повторил верховный жрец, глядя ей прямо в глаза. Неодолимо хотелось сказать “да”. Подчиниться.

- Нет, господин, - сказала Тамит, сжав за спиной холодные пальцы. Грудь ее часто вздымалась.

Неб-Амон отступил, с таким же выражением – без всякого выражения.

- Тамит, дочь семдет Ахетху, знала ли ты, что этот человек совершает богомерзкие преступления, когда жила с ним как жена? – спросил он.

Совершает богомерзкие преступления. Совершает богомерзкие преступления. Эти слова как будто вколачивали в нее, лишая воли и собственных ответов.

- Нет, господин… - прошептала Тамит. – Нет…

Губы Неб-Амона дрогнули, и он отвернулся, на несколько мгновений перестав быть божеством – превратившись в раздосадованного человека. Но потом он снова повернулся к ней, и был так же невозмутим.

- Тамит, дочь семдет Ахетху, был ли этот человек уже богат, когда ты уехала с ним в Коптос?

Тамит задыхалась и терялась под градом вопросов, как под градом стрел.

- Нет…

Неб-Амон чуть улыбнулся – словно бы удивился. Впервые.

- Нет? Есть свидетель, видевший, как ты покидала свой дом в сопровождении этого человека, одетого как богатый господин. Ты знаешь, как наказывают за лжесвидетельство?

- Да, господин… - прошептала Тамит и положила руку на похолодевший живот.

Неб-Амон указал ей на скамью позади, словно приказывая, а не оказывая послабление, и она облегченно упала на нее.

- Если ты ответишь правду в этот раз, тебя не накажут за ложь, - сказал Неб-Амон и повторил: – Был ли этот человек уже богат, когда ты уехала с ним в Коптос?

- Да, - сказала Тамит, опустив голову.

Неб-Амон выпрямился, и Тамит показалось, что в его глазах блеснуло удовлетворение. Он быстро отошел к другим судьям – посвященным и непосвященным – и, подсев к ним, быстро и тихо заговорил. Они некоторое время слушали, потом ему ответил один из жрецов. Неб-Амон невозмутимо, но быстро возразил – в ответ что-то сказал казначей его величества. Тамит ничего отсюда не слышала; вдруг ей захотелось закрыть уши ладонями, чтобы ничего не слышать наверняка. Она уронила между колен холодные руки и замерла, едва дыша от страха. Понимают ли эти господа, что перед ними человек… беременная женщина?

Наконец поднялся не Неб-Амон – другой жрец. Тотмес.

- Тамит, дочь семдет Ахетху, - с удовольствием, которое он скрывал куда хуже, чем великий ясновидец, произнес третий пророк Амона, приблизившись к ней. – Ты виновна в тягчайшем преступлении – осквернении Запада. И только милость Амона и твое положение… - он чуть поморщился, - смягчают справедливое наказание, которого ты заслуживаешь.

Тотмес сделал паузу. Тамит затрепетала.

- Ты лишаешься титула госпожи, - сказал жрец. – Ты лишаешься слуг. Ты лишаешься всего имущества, кроме того, которое храм Амона определит для твоего пропитания и пропитания твоего ребенка. Тебе запрещается покидать город и свой дом, кроме как для посещения храма, - жрец сделал паузу, - и омовения в реке.

Тамит открыла рот, чтобы перебить высокопоставленную особу, и жрец, видя это, замолчал раньше, чем Тамит удержалась от такого поступка.

- Как же я буду получать пропитание? – шепотом спросила она. – Если я буду лишена имущества и заперта в доме?

- Ты будешь работать на храм, - хладнокровно ответил Тотмес. – Слуги бога будут посещать тебя, давать тебе работу и давать тебе еду и одежду из храмовых кладовых.

Тамит захотелось расцарапать жрецу лицо. Как же хорошо она помнила, что приходила к нему как гостья, госпожа…

- Мой дом у меня не отнимут? – уже громче, оскорбленно спросила она.

Тотмес пожал плечами.

- Его не станут сносить, - брезгливо произнес он.

Тамит вдруг вспомнила, что Нечерхет был его другом… Хорошим другом…

- Ты останешься в этом доме, поскольку храм – неподходящее для тебя место, - сказал третий пророк Амона.

“Он хотел сказать, что я оскверняю дом Амона”.

- Однако этот дом, как и прочее твое имущество, отходит Амону, - спокойно заключил сухощавый Тотмес.

Тамит прикрыла глаза. Она схватилась за лоб – он был холоден и весь покрыт капельками пота, оросившим ей пальцы.

Какая мука, какой стыд. Лучше бы она умерла.

- Это все, господа? – шепотом спросила она. – Могу ли я идти?