- Я пойду, госпожа, меня хватится дворцовый смотритель.
Она откинула за спину синие косички парика и скорее уплыла, чем ушла, почти не приминая траву. А Меритамон смотрела ей вслед, гадая, какие последствия может иметь сегодняшний разговор. Конечно, это честное существо не обманет и попросит отца начать розыски Тамит. И облегчить положение Аменемхета. Меритамон сомневалась, что фараону удастся второе – ведь его воины не могут находиться в храме Амона постоянно, это священная земля, подобное грубое вмешательство запрещено!
А вот розыски Тамит наверняка удадутся.
Меритамон только что погубила мать своего друга, она погубила свою любовь.
Но откуда Хепри узнает, что это сделала именно она?
Мы все лжецы, прошептала Меритамон, запуская пальцы в волосы и раскачиваясь. Нам нельзя жить без лжи… Мы обречены на это…
Почему вся ее семья, пытаясь творить добро, творит зло? Злом обернулась доброта Ка-Нейт, злом обернулась доброта Аменемхета, злом обернулась снисходительность отца… а самым большим злом, кажется, обернулось милосердие Меритамон.
Чувствуя такую усталость, будто тяжело работала, она встала и попыталась сделать несколько упражнений, чтобы заставить ленивую кровь бежать быстрее. Но голову тут же прохватила боль; на мгновение она испугалась, что могла как-нибудь подхватить болезнь своей матери. Но ведь тогда бы заболел и Аменемхет, старший ребенок. Нет, должно быть, она заразилась в темнице.
Меритамон ушла в свою келью, и там легла и крепко уснула.
Проснувшись на закате, она снова выбралась во двор, чувствуя, что ее затягивает оцепенение и покорность судьбе – так, должно быть, случается со многими женщинами в гареме; и потому даже те, кто недоволен своей судьбой, не ропщут. Врагов сейчас рядом не было, и царевны тоже.
Меритамон поела – почти не хотелось, хотя она должна была уже ощутить голод. Если бы она не была больна.
Никуда не двигаясь, почти ни о чем не думая, Меритамон снова ушла к себе.
Она провела еще один одинокий день – никто не подходил к ней, и сама она не имела ни сил, ни воли, чтобы подойти к кому-нибудь в гареме и завязать знакомство. Может быть, это лихорадка отняла у нее волю. Меритамон никогда не думала, что болезнь так легко может погасить желания сильного и энергичного человека.
То как раз принесла ей ужин, когда перед Меритамон появился дворцовый вестник. Громким и резким голосом, точно говорил с женщиной в полном здоровье, он приказал ей встать и следовать за ним к фараону; правда, при этом он назвал ее госпожой, но Меритамон ощутила себя бесправной рабыней. Она поднялась и пошла, так и не притронувшись к еде.
* “Земля Рамсеса”. Персонаж вымышленный, но аналогии этому имени среди имен реально живших египтян нередки. Например, известна Та-Имхотеп, жена жреца; существовало множество Рамсеснахтов – “Рамсес силен”. Кстати говоря, имя “Хорнахт” означает “Хор силен”, то есть “фараон силен”. Хорнахт представляет военную силу фараона.
* Главной царицы – цариц у египетских правителей было часто несколько, считая по старшинству: аналогично бракам подданных, в царственных браках Старшая жена была Госпожой Дома, то есть повелительницей остальных цариц и наложниц. Наложницы резко разграничивались по своему положению от жен – соответственно, разнилось и положение их детей и права царевичей на престол.
* Согласно одному из мифов, Исида, считавшаяся колдуньей и целительницей, возжелав верховной власти, однажды наслала на Ра змею; но потом сама же исцелила отравленного бога.
========== Глава 79 ==========
Меритамон знала, что надеяться уже не на что. Она даже не обращала внимания на то, какой дорогой ее ведут; только услышала, что стихли голоса женщин и детей позади, потом над нею вновь воздвиглись дворцовые своды. Огромные залы после комнатки, к которой Меритамон начала уже привыкать, вызвали у нее страх. Вестник невозмутимо шагал впереди.
Молодая женщина покосилась на слуг у стен – таких неподвижных и тщательно одетых и накрашенных, что их можно было принять за статуи. Наверное, они приучили себя даже не думать ни о чем, кроме приказов, которые должны были выполняться мгновенно и ловко.
Меритамон опять думала о посторонних вещах, только бы не бояться. Она гадала, где же находится опочивальня его величества, одна она у него или нет… будет ли он один, или же во время… объятий присутствуют придворные?
Она содрогнулась при такой мысли. Хотя если фараон вознамерился взять ее сегодня, ей придется смириться, даже если здесь приняты такие непристойности.
Потом Меритамон заставила себя сосредоточиться на дороге, чтобы не получилось так, как в прошлый раз, когда она даже не поняла, что попала к фараону. Она не узнавала залов и переходов, которыми ее вели; а потом вдруг случилось то, чего она никак не ожидала. Сердце ее часто забилось от безумной тревоги и радости. Ее повели тем коридором, которым Меритамон шла на прием к Рамсесу, когда она просила царя о помиловании…
Вот та же самая дверь, и та же самая комната!
Но вдруг Рамсес захочет провести с ней ночь именно здесь? Откуда Меритамон знать его привычки… и причуды?
Она шагнула за порог следом за вестником, и, не приглядываясь, тотчас же распростерлась в поклоне.
- Поднимись, - произнес, несомненно, голос фараона.
Она встала, задыхаясь от страха и ожидания.
Комната была освещена мягким светом алебастровых ламп, а Рамсес сидел на том же кресле-троне, что и в прошлый раз; это кресло ослепительно отблескивало в глаза Меритамон, так что она часто заморгала. Перед царем стоял низкий и очень красивый кедровый столик с вкрапленным в него золотым изображением Хатхор, на столике несколько высоких диоритовых кувшинов, кубки и блюдо со снедью. Меритамон открыла рот.
- Мапуи, - приказал улыбающийся фараон, хлопнув в ладоши.
Вне сомнения, ему доставляло удовольствие изумлять новую наложницу! Он был уже в достаточно почтенном возрасте, чтобы не набрасываться на нее, подобно юноше; он мог подождать… наслаждаясь пока только сознанием того, что завладел дочерью великого ясновидца. Неб-Амона, гордого главы святых слуг Амона…
А потом Меритамон издала радостный возглас, и, забыв о фараоне, бросилась к толстому уродливому Мапуи, бережно державшему на руках ее ребенка.
- Я сдержал слово, госпожа Меритамон, - сказал Рамсес. – Возьми своего сына. Если хочешь, его поселят во дворце, но кормить его будет твоя кормилица.
Меритамон кивнула, прижав к себе теплое и живое тельце, восторженно смеясь в ответ на хныканье малыша, которого неудобно перехватили. Конечно, конечно, все, что угодно! Анх-Осирис будет рядом!..
Она расцеловала мальчика и, зажмурившись, прижалась щекой к его личику, шепча какие-то глупые нежности. Через несколько мгновений почувствовала, как у нее осторожно отнимают ребенка. Меритамон на мгновение возненавидела жаболицего Мапуи, невозмутимо взявшего ее сына на руки, точно Анх-Осирис был его собственностью.
- Ты еще успеешь приласкать его, - сказал улыбающийся царь; но теперь Меритамон чувствовала его нетерпение. – Сейчас я хочу видеть тебя одну, чтобы твои глаза смотрели только на мое величество. Садись, - фараон указал ей на подушку, брошенную напротив трона. Теперь их разделял столик, уставленный едой.
- Ты можешь есть, - пригласил ее Рамсес.
Сегодня он был в круглой шапочке из голубого льна, скрывавшей, несомненно, обритую, как у жреца, голову. Свет лампы четче обозначил морщины на его шее и лбу, но фараон не производил впечатления старика: Меритамон не сомневалась, что он мог бы убить ее одной рукой, не прибегая к оружию.
Она задрожала и опустила глаза.
Уткнувшись взглядом в кувшин, Меритамон подумала, проверял ли кто-нибудь этот напиток. Но она ничего не могла поделать – ей приказано было угощаться, и ослушаться было нельзя.
