Ее тихо жалели – она приходила в ярость, обнаруживая это; тогда ее тихо ненавидели. Неферу-Ра мучилась сама и мучила всех, с каждым днем со все большим отвращением взирая на свое отражение: отекшее лицо, отяжелевшие веки… как у последней ленивицы, а не жрицы! Живот начал выпирать очень быстро, и еще на шестом месяце Неферу-Ра раздулась. Однажды, взглянув в зеркало, она приказала убрать его и больше ей не давать.

Неферу-Ра стала беспричинно гневаться на своего красивого мужа, и еще больше – на его красивую юную сестру, которая была ее ровесницей, но имела все то, чем жрица была обделена. Теперь, когда у Неферу-Ра вырвали сердце – жреческое служение – ей нечего было противопоставить таким совершенным людям. Даже то, что брат и сестра похудели от жалости, глядя на ее страдания, не уменьшило их достоинств.

Как Неферу-Ра ненавидела то, что ее так унижает! Эту беременность!..

Она охотно вытолкнула бы из себя ребенка раньше, чем положено, если бы только могла; но ее бремя только увеличивалось. Неферу-Ра не знала, чего опасался врач, который часто осматривал ее и, скупо улыбаясь, скупо говорил, что с ней все хорошо. Угрюмая Неферу-Ра почти не слушала; она не знала, что врачам приходится лгать, и не задумывалась об этом…

Уну боялся, что роды будут очень трудными. Неферу-Ра была так сложена, что ей лучше было бы не иметь детей совсем – но, конечно, врач не осмелился бы это сказать своему господину, ожидавшему наследника от такой благочестивой женщины.

Неферу-Ра, несмотря на все свои душевные и телесные страдания, доносила и даже переносила бремя - роды наступили позже, чем ожидалось.

Это было страшно. Меритамон, хотя жалела Неферу-Ра, убежала через час после того, как начались ее стоны и крики – а жрица терпела молча сколько могла. Хмурый печальный врач и суровая Мерит-Хатхор не оставляли страдалицу ни на минуту, почтительно, но безрадостно ободряя ее – слишком велик был страх несчастного исхода. Служанок с трудом заставили помогать: они все боялись Неферу-Ра, и особенно сейчас, боялись ее и того, что с ней происходило.

Аменемхет тоже не оставлял жену – но даже он сидел за дверью, не выдержав того, что с нею сделал. Иногда молодой жрец заходил к ней и спрашивал врача, как продвигаются роды; пытался ободрить жену, касаясь руки или целуя в холодный мокрый лоб… Неферу-Ра не сознавала его присутствия и отвечала только очередным криком. Врач, почти такой же измученный, как она, постаревший за эти часы, пытался помочь ей, осторожно надавливая на живот, но только увеличил ее страдания; когда Уну в конце концов забеспокоился, что ребенок неправильно лежит, и попытался нащупать его, жрица так неожиданно и сильно ударила его, что чуть не покалечила. Больше никто не вмешивался. Неферу-Ра только вставили между зубов деревяшку, чтобы она не прокусила язык, и предоставили ей трудиться самой.

Кажется, все почувствовали облегчение – когда она перестала кричать.

Когда прошли сутки, у врача и его помощников кончилась даже жалость к ней – осталось только страдание и огромная усталость. Ничего не менялось – Неферу-Ра все так же мычала, сжимая зубами кляп, корчилась и металась: существо, с самого появления в этом доме мучившееся само и мучившее других. Когда врач в очередной раз вынул из ее рта деревяшку, чтобы она сплюнула и, если может, сказала, как себя чувствует, она ответила только стоном.

На крик сил уже не осталось.

Через двенадцать часов Неферу-Ра умерла, разрешившись от бремени мертвым ребенком – девочкой.

Ошеломленный, оглушенный Аменемхет разглаживал окровавленные простыни, не имея сил, чтобы посмотреть в лицо женщины, которую он убил. В углу рыдали ее прислужницы – больше не от горя, а от ужаса. Мерит-Хатхор, на лице которой привычная суровость смешалась со страданием и усталостью, приглушенным голосом отдавала приказания слугам.

Скорчившийся у ложа Аменемхет коротко зарыдал и тут же оборвал себя. Он неуклюже поднялся с колен, поцеловал обвисшую руку своей мертвой мучительницы, потом прижался к губами к ее бритому лбу.

Он закрыл ей глаза – никто до него не решился это сделать.

- Простишь ли ты меня?.. Простят ли меня боги?.. – прошептал жрец. Он вытер глаза, потом сжал губы и выпрямился. Больше он не заплачет, он должен до конца выполнить свой долг по отношению к жене.

Аменемхет поглядел в лицо врачу и вдруг страдальчески улыбнулся. Дом начал наполнять плач по покойной – и облегчение. Он знал, что в трауре по Неферу-Ра облегчения будет больше…

- Я убил ее, - сказал Аменемхет своей женщине, когда пришел к ней. Он пришел к ней, хотя знал, что именно за этот грех его семью боги так тяжко наказывают.

Тамит крепко обняла его, успокаивая возлюбленного ласками. Он прижимался к ней как к своей последней опоре… подгнившей опоре.

- Что ты говоришь, мой возлюбленный господин. Так было предопределено, - шептала Тамит именно то, что он жаждал услышать и чему жаждал верить. – Разве ты хотел смерти госпожи Неферу-Ра?

- Да, хотел, - перебил ее Аменемхет. Он вырвался из ласковых объятий и с яростью уставился в лицо любовницы; губы скривила та же страдальческая улыбка. – Хотел… и ты хотела. Мы оба убийцы.

Тамит зло засмеялась.

- Разве я богиня, чтобы решать, кому умереть в родах? А ты – разве ты бог, чтобы решать, когда твой жене зачать?

- Мы прокляты, - прошептал Аменемхет. Плечи его опустились, гнев на лице сменила усталость. Как он устал. Как нуждался в любви.

Тамит дала ему то, что он хотел – снова обняла и позволила прижаться к себе, как к матери. Он мог бы быть ее сыном… женщина чуть не засмеялась, осознав это. Если бы ей много лет назад повезло с его отцом.

- Мы прокляты, - шепотом повторил Аменемхет. Но желание самобичевания у него начало проходить уже сейчас, в объятиях женщины, которая была намного лучше Неферу-Ра. Эта женщина была с ним.

Муки и вина Аменемхета сменялись облегчением. А на лице Тамит, смотревшей молодому человеку через плечо, была презрительная улыбка. Она знала все, что он чувствует и почему.

========== Глава 52 ==========

Жрецу не пристало скоро жениться после того, как он овдовел. Конечно, все было бы иначе, если бы он был Неб-Амоном и встретил прекрасную Ка-Нейт, горько думал Аменемхет. Но такое счастье выпадает немногим.

Сейчас он был рад, что соблюдает траур и долгое время с ним неприлично будет даже заговаривать о новой женитьбе – конечно, отец этого не сделает. Неб-Амон стал более жесток, но, вместе с тем, еще более благочестив, чем в молодости. Однако здоровье ему по-прежнему не изменяло.

Великий ясновидец никому бы не признался, что, как и все в его доме, чувствует облегчение от смерти Неферу-Ра, но, пока семья горевала, снова понемногу начал искать жениха для своей дочери. Меритамон беспокоила его. Девушка грустила и чахла, потому что ей не хватало любви… того, что было ей нужно, она не могла получить в отцовском доме.

Но она была слишком разборчива. Неб-Амон знал, что это больше от страха перед неизвестным, чем от неприязни к женихам; и намерен был положить этому конец, если девушка и дальше будет капризничать. Конечно, он постарается и найдет для нее достойного мужа – но тогда и дочери придется подчиниться его воле. Меритамон смирится, а потом полюбит того, кому будет отдана… такая любовь, какая была у Неб-Амона и его возлюбленной Ка-Нейт, редка, и ждать ее неблагоразумно. Обыкновенной любви и согласия достаточно для счастья.

Неб-Амон был умен и дальновиден, но не понимал, что делается в душе дочери – как ее потрясла на редкость несчастливая супружеская жизнь брата и ужасная смерть Неферу-Ра. С этих пор Меритамон почувствовала отвращение ко всяким принудительным сопружеским союзам: девушке начало казаться, что они все таковы, чувство было сильнее разума.