То, личная служанка госпожи, несмотря на свое горе, сейчас была занята едва ли не больше всех – бегала с поручениями, которых требовала такая значительная смерть. Неб-Амон готовился хоронить свою жену как царицу.

Он плакал над ней скупо, но лицо застыло маской скорби – казалось, в один день он состарился на несколько лет. Этот некогда блестящий, полный сил муж – прежде такой красивый, что с уст всех видевших его срывались восхваления – сейчас казался на десять лет старше своих пятидесяти пяти.

Мерит-Хатхор сейчас была нужна дому как никогда: чтобы поддержать слабеющие силы господина дома, в полную силу вести большое хозяйство и, как мать, призреть осиротевших детей. Когда-то госпожа вверила их ее заботам, уже предвидя, чем все кончится…

Меритамон много плакала, но не вызывала у домоправительницы такого беспокойства, как господин дома и его сын. Стареющий мужчина и юный так страдали по любимой женщине, что Мерит-Хатхор всерьез опасалась за их здоровье и будущее. Она знала, что Неб-Амон в конце концов овладеет собою и вернется к своим обязанностям – закаленный жрец – но его жизнь смерть жены сократит намного.

Юноша, всегда казавшийся очень здоровым и сильным духом, был потрясен намного больше, чем Мерит-Хатхор ожидала – хотя она знала, как мать дорога Аменемхету; но ведь это был закаленный ученик школы Амона и сын великого отца… это был очень сильный, хоть и юный, мужчина. Аменемхет ужасно осунулся в дни траура и не мог браться ни за какое дело. Почти все семьдесят дней, в которые он, конечно, оставался дома, выполняя необходимые для души матери обряды, юноша промолчал, не разговаривая даже с нуждающейся в утешении сестрой – а ведь Аменемхет всегда был добрым и сострадательным. Нет: когда только мог, юноша закрывался в своей комнате и в одиночестве предавался своему горю.

А ведь его отец, пораженный случившимся в самое сердце, так нуждался в сыновней поддержке! Никто не мог сделать для него того, что его любимый сын и наследник – но Аменемхет отказывался.

Мерит-Хатхор даже показалось, что именно отца он избегает больше всех.

Провинился перед ним? Но разве сейчас время об этом думать!

Юношу как будто тяготило пребывание дома – не из-за смерти и траура, а по какой-то другой причине…

Но Мерит-Хатхор было некогда задумываться еще и об этом. У нее было слишком много дел.

Наконец настал день похорон – саркофаг розового гранита в сопровождении множества жрецов и плакальщиц доставили к реке; и по дороге к процессии присоединялись все новые люди, знавшие и любившие Ка-Нейт. Многие плакали – не потому, что требовал обычай, а искренне.

Но погребение было намного скромнее, чем рассчитывал великий ясновидец – а может, он теперь на это и рассчитывал? Слишком велика была его любовь и печаль, чтобы вот так обнажить свое сердце перед всеми, кто готов поразить его. А таких было очень много.

Чем больше человек, тем больше он имеет врагов.

К погребальной трапезе семьи присоединились многие посторонние люди, скорбевшие по Ка-Нейт – они самовольно пересекли на лодках реку, сопровождая ладью, которая везла саркофаг, и слились с процессией, направлявшейся в город мертвых. Среди этих людей были Са-Монту и Хорнахт, который так и не женился.

Сейчас Неб-Амон почти не испытывал к этим двоим неприязни. Он вообще почти перестал испытывать какие-либо чувства к посторонним людям.

***

Аменемхет сидел отдельно от всех в тени большого камня – гордая спина согнулась, золотой амулет на шее висел на перекрученной цепочке. Он радовался, что никто его не замечает – все так привыкли к его возмутительному равнодушию к страданиям близких, что перестали обращать на Аменемхета внимание… осуждая, конечно… но это было несравнимо с тем позором, который ему придется пережить, когда люди обо всем узнают.

О, проклятая шлюха.

Сказать отцу сейчас – убить его. Он так обессилен смертью своей возлюбленной жены, что такого удара не выдержит.

Юноша не заметил, как к нему подсела сестренка – красавица в свои двенадцать лет, несмотря на слезы и размазанную по опухшему от плача личику краску. Аменемхет улыбнулся и обнял ее, а Меритамон обрадованно обхватила брата за шею. Она так соскучилась по его вниманию.

- Мама очень страдала, - прошептала девочка. Она притянула юношу ближе и прошептала ему на ухо:

- Я даже рада, что мама наконец ушла к богам – ей теперь легче. Правда?

- Правда, - с улыбкой ответил Аменемхет, проводя рукой по испачканной нежной щеке Меритамон.

А он больше всего был рад, что матушка ушла до того, как услышала о позоре сына.

Вдруг он задумался – а сколько времени уже прошло с тех пор, как… Он приходил к Тамит через шесть недель после того дня*. А сейчас уже прошло!..

Аменемхет вскочил, напугав сестру выражением своего лица. О Амон! Шакал и девять пленников*!..

Пять месяцев – а он обещал прийти через четыре; да это и не так важно. Даже если бы женщина не замышляла против него зла, ее положение может со дня на день стать всем известным. И уже тогда нетрудно будет найти виновного: люди неглупы, даже простолюдины.

Аменемхет сел и застонал, закрыв лицо руками. Почувствовав ласковую руку сестры, обвившую его плечи, чуть не вырвался.

- Успокойся, милый брат, - прошептала Меритамон.

Это он должен был ее сейчас утешать – как мужчина и старший брат.

И девчонка понятия не имела, отчего он на самом деле страдает.

Аменемхет надеялся, что Меритамон уйдет, не получив ответа на ласку; так и случилось. Девочка отняла руку и встала; она быстро ушла, гордая и обиженная. В жилах его сестры тоже текла кровь Неб-Амона.

Аменемхет снова закрыл лицо руками и заплакал.

Он появился у Тамит на другой день после того, как вернулся в школу – через три дня после похорон матери.

Аменемхет не чувствовал сейчас и половины той силы и уверенности, что много месяцев назад, когда приходил к ней как утешитель; ему казалось, что вот-вот его остановят и изобличат. Что вот-вот стражники, охраняющие Тамит, задержат его и потребуют ответа за его преступление! Они не могли не понять за это время, что женщина беременна!

Но никто его не остановил, никто ничего не сказал, и Аменемхет так же свободно, как и раньше, вошел в дом и направился в спальню Тамит. Он краснел от стыда, сердце стучало от страха; сильный юноша хватал воздух ртом, чтобы не задохнуться. Проклятая. Проклятая!..

Он резко отворил дверь и вошел, почти ввалился внутрь; Аменемхет так боялся увидеть женщину, что чуть не потерял сознание – в глазах потемнело.

Он потряс головой, к которой жарко прилила кровь, и, сжав кулаки, огляделся. Тамит сидела в углу и смотрела на него с удивлением и сочувствием; взгляд Аменемхета, даже не поднявшись к лицу, метнулся к ее животу.

На ней было надето длинное платье и накидка, под которыми ничего не было заметно. Как будто бы.

Аменемхет перевел дыхание, держась за грудь. Он не сознавал, что все еще ловит ртом воздух, как утопающий.

Тамит проворно подбежала к нему и обняла за плечи, помогая оставаться на ногах. – Здоров ли ты, мой дорогой господин? – нежно спросила она, заглядывая ему в лицо. – Я слышала о твоем горе – ты похоронил мать…

- Прочь от меня!..

Он толкнул ее, только в последний миг сдержав свой порыв. Тамит не упала, только покачнулась, широко раскрыв изумленные глаза.

- Осторожней, Аменемхет!

Юноша сжал кулаки и стиснул зубы. Снова перевел взгляд на ее живот.

- Я задержался, - выговорил он. – Никто ничего не знает?

- Нет, - успокоила его Тамит, улыбнувшись. – Нет, нет, ты пришел вовремя. Уже скоро признаки станут заметны – вот, гляди…

Она сбросила накидку и потянула кверху подол.

Аменемхет тут же повернулся спиной. Он молил бога послать ему терпение, чтобы не убить эту развратную гадину на месте.

Женщина тут же обежала его и оказалась лицом к лицу со своим любовником.

- Не сердись, дорогой, - улыбаясь, сказала она. – Ты должен посмотреть, как выросло твое дитя – ведь это твоя кровь, не забывай об этом…