Ухватившийся за сворачивающий всю русскую историю рычаг, металлист Ворошилов весной 1917 года только чувствовал, что в этом ветре закудахтала, кажется, та самая "наседка", под которой "при нормальных условиях" из яйца обязательно вылупится цыпленок. Прогноз слесаря исторически оказался правильным. Он, этот русский "цыпленок", вылупился.
Ворошилов поплыл, закружился в революционном водовороте. Он чувствовал, что это и есть единственный момент в его жизни и в истории государства, когда, держась хваткой, мозолистой рукой за рычаг революции, можно вымахнуть вместе с своим классом на вершину жизни. Рискованно? Страшно? Но - "черт возьми, чего там смотреть!".
Силы, темперамента, животного здоровья у этого слесаря не занимать стать. И в водовороте революции Ворошилов сразу же стал выплывать в партии на поверхность.
Он вывел измайловцев. Он член российского конвента - всероссийского совета рабочих и солдатских депутатов. Он встречает Ленина на Финляндском вокзале с букетом цветов. И очертя голову, зажмурив глаза, бросается сразу же за ним, свернувшим партию на путь октября, на взрыв России.
- Нам не надо ни парламентарной республики, ни буржуазной демократии, вся власть Советам! - кричал слегка картавящий на "р" Ленин с балкона дворца Кшесинской.
Этот путь революционного максимализма для Ленина и Ворошилова вполне законен. Они оба братья одной стихии. Только у человека с полутатарским, полурусским лицом Ленина эта "русская сумасшедчина" запакована в ученые чемоданы, а у необразованного слесаря в "черт возьми, чего там смотреть".
После октября партия бросила Ворошилова на работу в террор ВЧК. Но глава ВЧК Дзержин-ский, отпрыск старого польского дворянского рода, с первого взгляда на Ворошилова понял, что для "его тонкого дела" этот металлист негоден.
Ворошилов откровенно завидовал Дзержинскому: "Вот это да, это настоящий организатор, мать честна! Вот кому я завидую!"
Но не той кости, не той психической тонкости Ворошилов. И партия убрала его от Дзержинского.
Ворошилов попробовал было стать и первым большевистским градоначальником Петербурга, города, ошеломившего и очаровавшего юного провинциала-слесаря. Он стал во главе "Комитета по охране Петербурга", но и тут ничего не вышло. И тогда партия кинула Ворошилова на родную землю, в родные степи, на Дон организовывать первые красногвардейские отряды, на штыках которых прочно держался бы ленинский совнарком.
4. Вождь партизанов
Тут в центре Донбасса, в родном Луганске Ворошилова хорошо знали рабочие. Появившемуся среди "своих" уж не "Володьке", а члену всероссийского съезда советов нетрудно было начать организацию красной гвардии.
Это было начало 1918 года. Отряды красной гвардии росли под командой таких же "максималистских" рабочих, шахтеров, портных, солдат. Но в это "мексиканское" время русской революции, когда вся страна была в вооруженной борьбе, на Украину пришла новая сила.
Лавиной стальных касок полилась немецкая армия. По горящей костром революции Украине немецкая армия двигалась на юго-восток к Дону, к казакам атамана Краснова. Немцы отрезали Украину от красной Великороссии, перехватив главную железнодорожную магистраль. Красная гвардия под их напором, беспорядочно кучась, отступала к Дону. Штаб красной гвардии бежал. И ей грозила полная гибель.
В этот момент на станции Родаково под Луганском собрались начальники отрядов красной гвардии на решающее заседание. В шуме, в реве голосов здесь решалась карьера красного маршала Ворошилова.
Шел вопрос: кому командовать всеми красногвардейскими отрядами против наступающих немцев.
- Клим! - ревело собрание.- Командуй! Бери, Клим!
- Да какой я военный! - крыл любитель крепкого слова Ворошилов.- Надо военного товарища!
Но собранье партизанов ревело свое. Тут большинство рабочих луганские, они крутого и горячего "Володьку" знали с десяток лет, верили. И когда друг-приятель, авантюрный прапорщик Руднев заявил:
- Не валяй дурака, Клим! Не дрейфь! Командуй, а я у тебя буду начальником штаба! - Ворошилов крутнул крепкой головой, махнул рукой.
- Ладно! Была не была! Беру командование! Черта там смотреть, буду, так сказать, вашим "красным генералом". Только знай, у меня разговор короткий. Не боишься умирать - иди, боишься - к черту!
Ворошилов встал во главе отрядов, назвав их 5-й советской армией. На станции Родаково началась карьера красного маршала. Но это нелегкое начало.
Сбродные, полуанархические отряды Ворошилова дали первый бой немецким войскам под Родаковым. Боевое крещенье стало пораженьем. Зажатая стальными касками и обойденная немецкой артиллерией, разбитая ворошиловская гвардия бросилась в отступленье. Но куда отступать? Отступать некуда. С Дону казаки уж выбили красных. И красногвардейцы между казаками и немцами оказались в жестоких клещах.
В вагоне на заседаньи "штаба" Ворошилов бушевал, стучал кулаком по карте, приказывал Рудневу разрабатывать отчаянный план прорыва на Волгу, к красным, в Царицын.
- Раз все равно тут от немцев труба? Надо прорываться! - кричал на колеблющегося Руднева Ворошилов.
- Да ты пойми, Клим, это больше 100 верст! Нас немцы с казаками в клещи возьмут, от нас званья не останется!
- А куда деваться, черт подери?! Приказываю категорически, валяй на Царицын!
И под трехэтажные ругательства буйного металлиста-командира Руднев разработал план рискованного предприятия - прорыва - через донские степи на Волгу, в еще красный Царицын по оставшемуся красным узкому горлу железной дороги.
Ворошилов повел красногвардейцев. Отбиваясь то от немцев, то от казаков, исправляя разрушенные мосты, медленно продиралась армия Ворошилова, неся большие потери. Настроение красногвардейцев падало, надежды на прорыв таяли. Передают, что во время взрывов паники Ворошилов появлялся с маузером среди войск, крича:
- Кто паникерствует, кто уходит?! Сейчас застрелю!
Долгий, жестокий бой с казаками разыгрался под станцией Морозовской, казаки окружили Ворошилова кольцом. Опытный кавалерист атаман Краснов на прорывавшихся красных бросил сильные казацкие массы. Это был упорный бой. Но Ворошилов все же вырвался из кольца и, отбиваясь, донскими степями уходил дальше, к Царицыну.
Лето стояло знойное, душное. Степь дышала раскаленным жаром. Но хоть с вдребезги растрепанными и разбитыми остатками отрядов, а Ворошилов в конце лета подошел наконец к Волге, к Царицыну.
Здесь в городе, ставшем большевистским лагерем, пробившегося командарма ждала дальнейшая военная карьера. Ему подчинились все красные войска Царицына в 50000 штыков и сабель. И Ворошилов, приняв командование, стал во главе обороны Царицына.
5. "Красный Верден"
Защита "Красного Вердена" - Царицына, это второй момент популярности Ворошилова. Осенью 1918 года, когда у сжимаемого со всех сторон белыми армиями Московского Кремля ползла власть из рук, в степях вокруг этого города разыгралась ожесточенная кровавая борьба. Для Кремля Царицын вопрос жизни и смерти. Он не только "ключ к хлебу", он последняя надежда на то, чтобы не соединились белые фронты адмирала Колчака и генерала Деникина. Царицын - единственный вбитый в белых красный клин, и удержать его Кремлю было нужно во что бы то ни стало.
За судьбой Царицына в Москве, в Кремле Ленин и совнарком следили с напряженьем - отобьется ль Ворошилов от казацких войск?
В Царицын, в "красную надежду", привести войска в состояние железной твердости, совнарком недаром отправил чуть сутулого, невзрачного человека с черными висячими усами и лицом, тронутым оспой,- Сталина.
Перед отъездом Сталин словно устало сказал в заседании совнаркома:
- Меня давно превращают в специалиста по чистке конюшен военного ведомства.
Это сказано по адресу непримиримого врага, всесильного предреввоенсовета Троцкого. На наиболее опасных, наиболее страшных для революции участках фронтов появлялась фигура этого "твердокаменного большевика". Появлялся на таких же участках и Троцкий. Одними мерами беспощадной жестокостью и кровью - укрепляли они красный фронт. Разница была только в том, что хороший оратор-демагог, Троцкий вместе с расстрелами выступал еще на митингах перед массами с речами, полными террористическо-канцелярской истерики, позы и фраз, долженствую-щих "перейти в историю". Неумеющий же ни красно говорить, ни писать Сталин шел кратчайшим путем Малюты Скуратова - расстрелами в полном молчаньи. Но эти вожди уже ненавидели друг друга, хоть и боролись еще в потемках.
