Хафезу самому стало тошно от своей угодливости и неуклюжести в разговоре с бывшей мумией. Губы Имхотепа тронула усмешка.

- Ты добр и благороден, мистер Хафез, - ответил он. - Однако я слишком долго пользовался твоим гостеприимством. Ты прав: мне пора уйти.

Хафез еще раз отпил воды.

- Уж если мы заговорили об этом, поговорим и о долгах! - произнес он. - Ведь ты согласен с тем, что ты многим мне обязан?

Имхотеп в первый раз отпил из своего стакана. Поставив его, жрец опустил руки на колени и сцепил пальцы.

- О долгах мы можем говорить долго, мистер Хафез. - И снова в этом английском обращении проскользнула насмешка. - И я не думаю, что мы когда-нибудь посчитаемся так, как надлежит.

Имхотеп сделал паузу. Хафез опустил глаза, чувствуя, как ему стало жарко под халатом и хлопковой рубашкой. Конечно, он не забыл и не мог бы забыть, что Имхотеп спас ему жизнь…

- Однако я соглашусь с тобой в том, что обязан тебе, - продолжил жрец. - Ты хочешь, чтобы я вернул мои долги так, чтобы снова стать обязанным?

Он не скрывал, что полностью понимает суть предложения хозяина.

Хафез потер подбородок.

- Да, я предлагаю тебе работать со мной, господин, - сказал он. - Ты знаешь, что я давно рассчитывал на твою помощь. Твой вклад в нашу науку может оказаться бесценным, - тут Хафез смог улыбнуться.

Имхотеп смотрел на него без всякого выражения. Только, может быть, выше поднял подбородок.

- Находить и вскрывать новые гробницы? - спросил он. - Выставлять перед всеми мумии благородных сынов и дочерей Та-Кемет и отдавать их имена на поношение? Ты этого желаешь, мистер Хафез?

При последних словах речь жреца перешла в шипение. Хафез сглотнул, чувствуя, что взгляд Имхотепа приковал его к месту. Однако он не утратил своей решимости.

- Да, - твердо сказал Хафез. - Такова цена, которую я требую. Это цена за процветание сегодняшнего Египта, - прибавил директор музея.

Имхотеп некоторое время молчал, опустив веки, словно медитировал. Когда он опять посмотрел на Хафеза, тот уже понял, что услышит.

- Твоя смерть не так далека. Представь себе, господин Хафез, что после того, как ты умрешь, кто-нибудь вскроет дом твоего тела, сорвет твои покровы и всевозможные бесстыдные чужеземцы будут глумиться над тобой. И над всеми, кого ты любил!

Хафез хмыкнул. Он поерзал в кресле, чувствуя, что теряется все больше.

- Но ведь… прошло так много лет!

- Прошло так много лет, что былое уже не вернется?

Глаза Имхотепа насмешливо сузились.

Хафез развел руками. Он наталкивался на правоту древнего жреца, как на тысячелетнюю стену.

- В наше время никто не мог бы подумать, что…

Имхотеп кивнул.

- Вы начали осквернять наши гробницы, когда утратили веру, что прошлое может вернуться и заговорить с вами. Мне это понятно. Но скажи, почему вы, изучая историю, разоряете только дома наших мертвых?

В этом вопросе впервые прозвучал интерес.

- Не только, - признался Хафез. - Мы демонстрируем любые древние останки, какие удается обнаружить… но ваших древних мумий сохранилось больше всего!

- На их несчастье, - усмехнулся Имхотеп. - Маат… Наши боги давно уступили место вашим, но Маат жива - и кровь ее питает ваших ученых.

- В этой стране никто уже не помнит о Маат, - сказал Хафез. Он вздрогнул от осознания собственных слов. Имхотеп рассмеялся.

- Ты полагаешь, что я все еще этого не понял? - спросил жрец.

Он склонился вперед и прибавил:

- Впрочем, ты прав, что не боишься для себя такой посмертной участи. Твое тело не сохранится так долго, чтобы кто-нибудь успел надругаться над ним. Ваше время убыстрило свой ход и продолжает убыстрять - и вы, со всеми вашими чудесами и вашими машинами, которыми так гордитесь, уничтожите себя гораздо скорее, чем были уничтожены мы!

Хафез почувствовал, что в этих словах скрыто ужасное пророчество. Но тем сильнее было его возмущение, вытеснившее страх.

- И это говорит мне тот, кто…

- Содеявший то, что содеял я?

Имхотеп откинулся в кресле.

- Я всегда ведал, что я творю. Вы этого не ведаете. Но сердце каждого ответит…

Он помолчал и закончил:

- Я могу сказать тебе и то, что времени, как его понимаете вы, не существует. Все всегда возвращается к своему началу.

Некоторое время оба молчали. Хафез, однако, в какой-то мере научился чувствовать настроение жреца. Он спросил:

- Так ты будешь работать со мной… господин?

- Да, - ответил Имхотеп почти равнодушно.

Потом жрец посмотрел Хафезу в глаза, и голос его опять обрел силу.

- Я не приму участия в осквернении наших гробниц. Но я буду помогать вам изучать вещи, которые уже увидели свет. И разбирать нашу божественную речь.

Он прервался, а Хафез подумал с внезапной тоской - что на это последнее едва ли дадут добро. Кто поверит способу прочтения, который предложит неизвестный сообществу египтологов недоучка?.. Даже если у Имхотепа появится фиктивная научная степень?..

- Благодарю, господин, - сказал старый египтянин.

Имхотеп кивнул.

- Едва ли я принесу тебе великую пользу, которой ты ждешь. Но мой долг я выплачу. Я все сказал.

Он опустил веки и замолчал. Хафез некоторое время продолжал сидеть - руки его сминали ткань халата на коленях, глаза были прикованы к лицу жреца. Потом он встал и торопливо ушел, стараясь не шаркать туфлями.

Едва спустившись в дом, директор музея начал распекать себя за то, что так и не сказал Имхотепу покинуть его дом: и даже не оговорил срока, в который жрец это сделает. Но снова подняться к Имхотепу на крышу и исправить эту оплошность Хафез никак не мог себя заставить.

Они обсудили детали соглашения на другой день. Имхотеп полностью подтверждал бытовавшее среди египтологов убеждение, что жрецы Та-Кемет были бюрократами. Он отпустил от себя Хафеза только после того, как директор музея подробно рассказал, какие бумаги для него подготовит.

О том, когда Имхотепу пора будет уйти, Хафез опять не решился напомнить.

Он покинул Каир в спешке, не оставив своим слугам никаких инструкций насчет гостя и не простившись с Меилой. Хафез надеялся, что самая деликатная часть их отношений как-нибудь уладится в его отсутствие.

***

После того ночного свидания Имхотеп продолжил переписку с Меилой, хотя собственной особой ее больше не посещал. Однако египтянка чувствовала, что их духовная связь не ослабевает. Может быть, только теперь они стали по-настоящему сближаться.

Имхотеп писал ей весьма глубокомысленные послания, в которых выражал порой неожиданные мысли. Не просто неожиданные - а такие, которые Меила едва ли услышала бы от своего современника. В основном это касалось прочитанных книг, которые Имхотеп поглощал с удивительной быстротой. Английский язык оказался подарком для сильного и зрелого ума, привыкшего к рисуночным текстам.

Египтянка отвечала, используя все свои женский такт и эрудицию. Незаметно для себя Меила перестала воспринимать жреца прежде всего как любовника, как возлюбленного, - он стал для нее другом, телесная близость с которым отошла на второй план.

Тем большее потрясение Меила испытала, когда однажды днем раздался звонок в дверь - а потом Роза прибежала к ней со всех ног и, задыхаясь, сообщила, что “там он”.

Хозяйка дома медленно спустилась по лестнице. Ноги слабели: египтянка цеплялась за перила и не смела взглянуть на своего гостя, точно на слишком яркое солнце, которое вдруг вошло в ее дверь.

Когда лестница осталась позади, Имхотеп шагнул навстречу и подхватил ее в объятия. Меила прижалась щекой к его груди. Они обнялись так крепко, что у обоих кончилось дыхание.

Потом Меила посмотрела на своего возлюбленного и сказала, улыбаясь, со слезами в голосе:

- Я сейчас не умерла, и я все еще вижу тебя…

Она утерла глаза, и черная подводка размазалась, удлинившись до висков, как у женщин Та-Кемет. Казалось, на Имхотепа сейчас смотрели обе его возлюбленные - древняя и новая.