Литмир - Электронная Библиотека

- А - было! - крикнул парень.

- И стреляли... И рубили... - уныло заметила женщина.

- Значит, приказание дано на это, Михаило...

- И было! - злобно крикнул парень. - А ты думал - с тобой разговаривать станут? Вина стакан поднесут?

- Погоди, Михаило...

Раненый остановился, опираясь спиной о стену, и закричал:

- Православные!.. За что нас убивают? По какому закону?.. По чьему приказу?

Люди шли мимо него, опуская головы.

В другом месте на углу у забора собрались несколько десятков, и в середине их чей-то быстрый, задыхающийся голос говорил тревожно и злобно:

- Гапон вчера был у министра, он знал всё, что будет, значит - он изменник нам, - он повёл нас на смерть!

- Какая ему польза?

- А я - знаю?

Всюду разгоралось волнение, перед всеми вставали вопросы ещё неясные, но уже каждый чувствовал их важность, глубину, суровое, настойчивое требование ответа. В огне волнения быстро истлевала вера в помощь извне, надежда на чудесного избавителя от нужды.

Посреди улицы шла женщина, полная, плохо одетая, с добрым лицом матери, с большими, грустными глазами. Она плакала и, поддерживая правой рукой окровавленную левую, говорила:

- Как буду работать? Чем кормить детей?.. Кому жаловаться?.. Православные, где же у народа защитники, если и царь против него?

Её вопросы, громкие и ясные, разбудили людей, всколыхнули и встревожили их. К ней быстро подходили, бежали со всех сторон и, останавливаясь, слушали её слова угрюмо и внимательно.

- Значит, народу - нет закона?

У некоторых вырывались вздохи. Другие негромко ругались.

Откуда-то пронёсся резкий, злой крик.

- Получил помощь - сыну ногу разбили...

- Петруху - насмерть!..

Криков было мною, они хлестали по ушам и, всё чаще вызывая мстительное эхо, резкие отзвуки, будили чувство озлобления, сознание необходимости защищаться от убийц. На бледных лицах выступало некое решение.

- Товарищи! Мы всё-таки идём в город... может, чего-нибудь добьёмся... Идёмте, понемногу!

- Перебьют...

- Давайте говорить солдатам, - может, они поймут, что нет закона убивать народ!

- А может, есть, - почему мы знаем?

Толпа медленно, но неуклонно изменялась, перерождаясь в народ. Молодёжь расходилась небольшими группами, все они шли в одну сторону, снова к реке. И всё несли раненых, убитых, пахло тёплой кровью, раздавались стоны, возгласы.

- Якову Зимину - прямо в лоб...

- Спасибо батюшке-царю!

- Да-а, - встретил!

Раздалось несколько крепких слов. Даже за одно из них четверть часа тому назад толпа разорвала бы в клочья.

Маленькая девочка бежала и кричала всем:

- Не видали маму?

Люди молча оглядывались на неё и уступали ей дорогу.

Потом раздался голос женщины с раздробленной рукой:

- Здесь, здесь я...

Улица пустела. Молодёжь уходила всё быстрее. Пожилые люди угрюмо, не спеша, тоже шли куда-то по двое и по трое, исподлобья глядя вслед молодым. Говорили мало... Лишь порой кто-нибудь, не сдержав горечи, восклицал негромко:

- Значит, народ отбросили теперь?..

- Убийцы проклятые!..

Сожалели об убитых людях и, догадываясь, что убит также один тяжёлый, рабский предрассудок, осторожно молчали о нём, не произнося более царапающего ухо имени его, чтобы не тревожить в сердце тоски и гнева...

А может быть, молчали о нём, боясь создать другой на место мёртвого...

...Вокруг жилища царя стояли плотной, неразрывной цепью серые солдаты, под окнами дворца на площади расположилась конница, торчали пушки, небольшие и похожие на пиявок. Запах сена, навоза, лошадиного пота окружал дворец, лязг железа, звон шпор, крики команды, топот лошадей колебался под слепыми окнами дворца.

Против солдат - тысячи безоружных, озлобленных людей топчется на морозе, над толпою - сероватый пар дыхания, точно пыль. Рота солдат опиралась одним флангом о стену здания на углу Невского проспекта, другим о железную решётку сада, преграждая дорогу на площадь ко дворцу. Почти вплоть к солдатам штатские, разнообразно одетые люди, большинство рабочих, много женщин и подростков.

- Расходись, господа! - вполголоса говорил фельдфебель. Он ходил вдоль фронта, отодвигая людей от солдат руками и плечом, стараясь не видеть человеческих лиц.

- Почему вы не пускаете? - спрашивали его.

- Куда?

- К царю!

Фельдфебель на секунду остановился и с чувством, похожим на уныние, воскликнул:

- Да я же говорю - нет его!

- Царя нет?

- Ну да! Сказано вам нет, и - ступайте!

- Совсем нет царя? - настойчиво допрашивал иронический голос.

Фельдфебель снова остановился, поднял руку.

- За такие слова - берегись!

И другим тоном объяснил:

- В городе - нет его!

Из толпы ответили:

- Нигде нет!

- Кончился!

- Расстреляли вы его, дьяволы!

- Вы думали - народ убиваете?

- Народ - не убьешь! Его на всё хватит...

- Отойди, господа! Не разговаривай!

- Ты кто? Солдат? Что такое - солдат?

В другом месте старичок с бородкой клином воодушевлённо говорил солдатам:

- Вы - люди, мы - тоже! Сейчас вы в шинелях, завтра - в кафтанах. Работать захотите, есть понадобится. Работы нет, есть нечего. Придётся и вам, ребята, так же вот, как мы. Стрелять, значит, в вас надо будет? Убивать за то, что голодные будете, а?

Солдатам холодно. Они переминались с ноги на ногу, били подошвами о камни мостовой, тёрли уши, перебрасывая ружья из руки в руку. Слушая речи, вздыхали, двигали глазами вверх и вниз, чмокали озябшими губами, сморкались. Лица, посиневшие от холода, однообразно унылы, туповаты, солдатишки - мелкие, в рост своих винтовок с примкнутыми штыками, одиннадцатая рота 144-го Псковского полка. Некоторые из них, прищуриваясь, как бы целились во что-то, крепко стиснув зубы, должно быть, с трудом сдерживая злобу против массы людей, ради которой приходится мёрзнуть. От их серой, скучной линии веяло усталостью, тоской.

Люди, поддаваясь толчкам сзади, порою толкали солдат.

- Тиша! - негромко откликался на толчки человечек в серой шинели. Толпа всё более горячо кричала им что-то. Солдаты слушали мигая, лица кривились неопределёнными гримасами, и нечто жалкое, робкое являлось на них.

- Не трог ружо! - крикнул один из них молодому парню в мохнатой шапке. А тот тыкал солдата пальцем в грудь и говорил:

- Ты солдат, а не палач. Тебя позвали защищать Россию от врагов, а заставляют расстреливать народ... Пойми! Народ - это и есть Россия!

- Мы - не стрелям! - ответил солдат.

- Гляди - стоит Россия, русский народ! Он желает видеть своего царя...

Кто-то перебил речь, крикнув:

- Не желает!

- Что в том худого, что народ захотел поговорить с царём о своих делах? Ну, скажи, а?

- Не знаю я! - сказал солдат, сплёвывая.

Сосед его добавил:

- Не велено нам разговаривать...

Уныло вздохнул и опустил глаза.

Один солдатик вдруг ласково спросил стоявшего перед ним:

- Земляк, - не рязанский будете?

- Псковский. А что?

- Так. Я - рязанский...

И, широко улыбнувшись, зябко передёрнул плечами.

Люди колыхались перед ровной серой стеной, бились об неё, как волны реки о камни берега. Отхлынув, снова возвращались. Едва ли многие понимали, зачем они здесь, чего хотят и ждут? Ясно сознанной цели, определённого намерения не чувствовалось. Было горькое чувство обиды, возмущения, у многих - желание мести, это всех связывало, удерживало на улице, но не на кого было излить эти чувства, некому - мстить... Солдаты не возбуждали злобы, не раздражали - они были просто тупы, несчастны, иззябли, многие не могли сдержать дрожи в теле, тряслись, стучали зубами.

- С шести часов утра стоим! - говорили они. - Просто беда!

- Ложись и - помирай...

- Уйти бы вам, а? И мы бы в казармы, в тепло пошли...

- Чего вы беспокоитесь? Чего ждёте? - говорил фельдфебель.

3
{"b":"57096","o":1}