Нет такой вещи на свете, как единственно правильное восприятие. А для ребенка, как, впрочем, и для восприимчивого взрослого, оптический образ — не более чем дрожащее пятно. И в этом дрожащем пятне душа видит истинное отражение чего-то заключенного в ней самой. В корове она видит рога, прямоугольное туловище и длинный хвост. В лошади — длинную гриву, вытянутую морду и четыре ноги. Но в обоих случаях — темное присутствие живого. Итак, рога, прямоугольное туловище и длинный коровий хвост — прекрасные и в то же время несколько пугающие компоненты коровьей формы, воспринимаемые динамической душой в полном соответствии с реальностью. «Идеальное» же изображение коровы есть нечто неестественное и, для ребенка, фальшивое. От картинки ребенок требует элементарной узнаваемости, а вовсе не правильности или художественной выразительности, и уж менее всего — того, что мы называем пониманием. «Искажения» в детском восприятии неизбежны и динамичны. Но динамическая абстракция — нечто большее, чем умственная абстракция. Если на детском рисунке гигантский глаз расположен на середине щеки, это означает, что глубокое динамическое сознание глаза, его относительная преувеличенность и есть правда жизни, пусть и научно не подтвержденная.
С другой стороны, какой смысл, скажите на милость, сообщать ребенку, что Земля «круглая, как апельсин»? Да это попросту вредно! Уж лучше говорите ему, что Земля — яйцо, сваренное вкрутую в кипящей кастрюле. Это имело бы хоть какое-то динамическое значение. Что касается апельсина, вы добьетесь лишь того, что ребенок живо представит себе оранжевый апельсин, парящий в голубом небесном просторе, но и не подумает связать этот апельсин с землей, по которой он сам ступает. Да и для широких масс человечества было бы намного лучше, если бы они никогда не слышали, что Земля — это шар. Не следовало им знать, что Земля круглая. Это сделало для них нереальным буквально все на свете. Они разочаровались в нашей старой доброй земле, казавшейся им такой устойчивой и надежной, и теперь они никак не могут уйти от этого непонятного образа шара, живут в тумане абстракции и чувствуют себя неуютно. Но если забыть об абстракциях, то окажется, что Земля — вовсе и не шар, а огромная плоскость с горами и равнинами. К чему же без всякой нужды вдалбливать в сознание масс абстракцию и убивать реальность?
Что до детей, то неужели мы не возьмем себе в толк, что их абстракции никогда не основываются на наблюдениях, а только на преувеличениях? Если на лице есть глаз, то в глаз может превратиться и все лицо. Душа ребенка не может иначе абстрагироваться от тайны глаза. Если пейзаж включает в себя дерево, то деревом становится весь пейзаж. И всегда в фокусе восприятия — часть, а не целое. Любая попытка изменить фокус детского восприятия в сторону целого, то есть попытка научить ребенка взрослому обобщению, взрослым абстракциям, обречена на провал. И тем не менее мы требуем от ребенка сделать рельефную карту местности, где он живет (например из глины). Какая несусветная глупость! У него нет ни малейшего представления даже о том пригорке, на котором стоит его дом. Тропинка, взбегающая на пригорок, калитка, ведущая в сад перед домом, ну, может быть, еще окна — вот и все, что он знает. И то в лучшем случае.
Словом, учить ребенка чему бы то ни было, учить его школьной премудрости — это настоящее преступление. Собирать детей в кучу и обучать их, обращаясь к уму и сознанию, — настоящее злодеяние. Это вызывает абсолютное голодание динамических центров, а взамен выдает стерильный суррогат «умственного», абстрактного знания. Дети средних социальных слоев настолько психически истощены, что остается лишь удивляться, почему они вообще еще живы. Несколько лучше обстоит дело с детьми низших социальных слоев, ибо многим из них удается избежать школы и остаться на улице. Но в наше время это неотвратимое зло — «всеобщее обучение» — настигает и пролетарских детей.
При этом несомненно и то — и на это указывают мои оппоненты, — что, несмотря на всю обработку школами и газетами, человек сегодня остается диким, как каннибал, но только еще опасней. Его живое динамическое «я», вместо того чтобы быть воспитано, оказалось попросту выдворено из него.
Мы говорим о воспитании, о доведении природного ума ребенка до полноты его развития. Но при этом доводим до полноты нечто прямо противоположное. Мы засоряем ему голову массой ненужных фактов и тем самым искажаем, удушаем, лишаем питания первичные центры его сознания. Очень скоро наступит тот далеко не прекрасный день, когда нас настигнет расплата за все, что мы сделали с нашими детьми.
Да, мы должны развивать ребенка и «доводить его до ума». Но это вовсе не означает, что целью развития и воспитания мы должны считать некое «умственное» знание. Тем более мы не должны делать из него некий порочный круг и водить по этому кругу несчастный ум ребенка, как корову по ярмарке. Нам не следует путем воспитания добиваться понимания у ребенка. У большинства людей так называемое понимание — это не что иное, как ложь и порок. Я не хочу, чтобы мой ребенок обладал какими-то знаниями, а тем более пониманием. Я не хочу, чтоб мой ребенок знал. Если ему так хочется знать, сколько будет пятью пять, то пусть лучше он это не запоминает, а сосчитает на пальцах. Его маленький ум нужно оставить в покое, дабы бодрствовало его динамическое «я». Он еще много раз спросит «сколько», «как» да «почему». Однако по большей части он интересуется тем, почему солнце светит, или почему у дяди усы, или почему трава зеленая, а вовсе не чем-то рациональным. На большинство детских вопросов вы просто не сможете ответить, да, собственно, и не должны. Это даже не вопросы в полном смысле слова. Это скорее возгласы удивления или скептические замечания. Ребенок спрашивает: — А почему трава зеленая?
На самом же деле он имеет в виду нечто другое: «Она действительно зеленая — или это мне просто кажется?» А мы, напустив на себя важный вид, начинаем нести какую-то чушь о хлорофилле и тому подобных заумных вещах. Какие же мы идиоты!
Целостное развитие ребенка исходит из больших динамических центров, оно неинтеллектуальное по определению. Искусственно стимулировать умственную деятельность — значит стопорить динамическую деятельность и сводить на нет истинное, динамическое развитие ребенка. К двадцати одному году[60] наше юношество представляет собой скопище беспомощных, эгоистичных существ, барахтающихся в пустоте своей «умственности». У них впереди нет ничего хорошего, ибо в течение всей жизни их систематически лишали естественного корневого психического питания, а кормили, если можно так выразиться, «через мозги». Все свое возбуждение, всю свою сексуальность, как и многое другое, они получали через одни лишь мозги, а как дошло до настоящего дела — полное фиаско. В своем юном возрасте они оказались basé[61]. Аффективные центры у них истощены напряженной работой мозга.
До четырнадцати лет детей нужно учить лишь двигаться, действовать, делать. Но даже этому их следует учить по возможности меньше. Взрослые попросту не знают и не могут знать, в чем состоит развитие детского ума. Взрослые всегда им мешают. Они всегда навязывают им свое взрослое, умственное развитие. Вот почему необходимо оберегать детей от того, чтобы их обучали взрослые.
Заставить ребенка поработать — это другое дело. Пусть он работает совсем немного, это неважно. Главное — показать ему, как даже эту маленькую работу можно сделать красиво и с толком. Ненавязчиво направляйте его, подсказывайте ему, как даже эту пустяковую работу выполнить с таким совершенством, какого позволяет ему достигнуть его природа. Пусть он чувствует и шлифует каждое свое движение и гордится им.
Всегда давайте ему понять, что он не может и не должен посягать на чужую собственность или чужое терпение. Учите его песенкам, рассказывайте сказки. Но никогда не втолковывайте ему школьной премудрости. И пусть он как можно больше будет предоставлен самому себе. Прогоняйте его от себя, отправляйте к другим детям. Пусть учится на собственных ошибках, как избегать ошибок, и на собственных опасностях, как избегать опасностей. Вообще старайтесь забыть о нем, насколько это возможно.
