- Это не мы, Делгин, - помотала головой Кесса. – Даже обидно. Боги покарали его, и никакая магия не спасла.

- Не шутишь? – Оборотень недоверчиво посмотрел на неё. – Ну, что он подох – это хорошо. Дороги целее будут. Мы вот снова по ней ехали. Пока держится.

Нингорс заворочался на циновках, повернулся к Делгину.

- Где здесь продаются кожи? Ты, караванщик, наверняка знаешь.

- А! Да, кожи нам нужны, - закивала Кесса. – И ещё мастер, чтобы сшить из них сбрую. Где такого найти?

Нингорс фыркнул.

- Какой мастер? У меня ещё руки не отсохли. Вы, в караване, чините упряжь? Инструмент есть?

- Само собой, как без этого, - пригладил бороду Делгин, стараясь выглядеть солидным. – Инструмент найдётся. Да что там! Запас кожи тоже есть. Могу немного уволочь, не хватятся.

- Э-э! Нет, Делгин, это ни к чему, - спохватилась Кесса. – Если хватятся, тебя так взгреют… Найдём что-нибудь в лавках.

- Я вас повожу по местным лавкам, - оживился Делгин. – Завтра мы сидим без дела. Ящеры спокойные, за Беглецом сам Кардвейт приглядит. Он от него не отходит.

- А покажешь, где Беглецу приживили броню? – спросила Кесса. – Там много всяких боевых зверей? Вот бы взглянуть!

- А как же, - кивнул Оборотень. – И туда отведу. Там такие звери, что оторопь берёт. В лесу я от них удирал бы со всех ног! Там всё огорожено, но посмотреть пускают. Завтра и сходим…

…Из соседних стойл послышался шорох, и в каждое оконце высунулась оперённая голова. Беглец втянул воздух и гулко рявкнул, протискиваясь к выходу из загона. Он остановился в тени навеса, с тихим ворчанием глядя на въезжающую во двор повозку. Ничего опасного в ней не было, и бронированный ящер лёг на брюхо, с ленивым любопытством разглядывая пришельцев.

Большая колёсная повозка, выдохнув струю пара, замерла посреди двора, и приехавшие на ней засуетились, снимая циновки с привезённых бочек. Служители стаскивали груз на землю и катили к погребу, одну бочку поволокли к загонам, и Беглец неохотно ушёл с дороги.

- О, воду привезли, - Делгин остановился в стороне от повозки, поодаль от торопящихся служителей.

Бочки были прикрыты циновками, впитавшими утренний туман и отяжелевшими. Сброшенные на повозку, они свисали до земли и даже не колыхались от ветерка. На одной из бочек, поджав лапы, сидела крупная харайга, и её перья, обычно иссиня-чёрные, отливали холодной сталью. Кесса, закусив губу, подошла поближе. Она не ошиблась – оперение ящера было металлическим, красноватой медью горел хохолок на макушке, ледяным серебром сверкали изогнутые когти. Харайга повернула голову, и перья на её хвосте зашевелились, смыкаясь в длинное волнистое лезвие.

Хескам понадобилась бочка, и возница подтолкнул ящера, сгоняя с насиженного места. Харайга спрыгнула на землю и прошлась вдоль повозки, с тихим скрежетом поправляя перья. Её холодный взгляд на миг остановился на Кессе, и та едва сдержала дрожь. Ящер видел её, и никакие печати ему не мешали.

- Боевые звери – очень умные, - сказал Делгин, поглядывая на харайгу с почтительной робостью. – Вот Беглец – он только не говорит, а так…

- Беглец глупым и не был, - фыркнула Кесса. Она не хотела смотреть на харайгу, но не могла отвести взгляд от её приоткрытой пасти с острыми зубками, круглых глаз с ободком серебристого металла, коротких изогнутых когтей на передних лапах, до поры прижатых к стальным перьям… Вдохнув поглубже, Кесса шагнула к ящеру.

- Можно потрогать вашего зверя? – спросила она возницу, что-то отмечающего на листе велата. Тот удивлённо на неё посмотрел и нащупал среди бочек и циновок длинный поводок. Харайга с тихим шипением запрыгнула на повозку и села, поджав лапы. Кесса протянула руку к её морде.

Харайга не шевелилась – не обнюхивала пальцы Речницы, когда та прикоснулась к её носу, не приподнимала хохолок, когда её гладили по макушке, и даже коготь не шелохнулся от прикосновения чужих пальцев. Кесса медленно убрала руку, лизнула порезанный острейшей кромкой палец и отошла от повозки.

- Они тёплые, - заметила она с удивлением. – Перья…

- Эрррх… Чародейство, не иначе, - покивал Делгин, выбираясь со двора. – Эти перья растут прямо из шкуры. Звери так кричат, когда… Вот оно! Слышали?

Истошный вой пролетел по переулкам, заглушив городской шум. Кто-то кричал, изнемогая от боли и страха. Кесса вздрогнула.

- Да мало радости, когда сталь растёт сквозь мясо, - буркнул Нингорс, приглаживая мех на загривке. – Волк, так где твои хвалёные лавки? Долго ещё мне ходить голышом?

Многочисленные лавки сгрудились в кольце стен – у каждой гильдии была своя небольшая крепость, и стены эти высотой не уступали иным городским – тут даже были дозорные башни! Кесса лишь присвистнула, пересчитав стражников. Опоясанные стенами кварталы стояли бок о бок, ворота к воротам, сейчас все они были открыты, и повозки с водой беспрепятственно проезжали от лавки к лавке. Из закрытых дворов доносился шелест папоротника и рёв панцирных ящеров, четырёхкрылые шонхоры сновали по крышам – на лапках каждого сверкали белые кольца. У главных ворот разгружался караван из Рата, и жители уже толпились вокруг, разглядывая и обсуждая каждый свёрток, снимаемый с повозки. На табличках, развешанных над каждым крыльцом, тянулись перечни тканей, - ни одна не была знакома Кессе, и она, махнув рукой, зашла в первый же дом. Цена оказалась невысокой, торг не затянулся, - и Нингорс вышел из квартала ткачей и швей, завязав на поясе новенькую набедренную повязку с несложной вышивкой на длинных хвостах.

Улочки в торговых кварталах – все, кроме единственной широкой колеи, на которую, как на нитку, были нанизаны все маленькие крепости – были так узки, что солнце на них не падало – крыши смыкались краями. Кое-где к стенам прилепили крохотные цериты, чтобы в длинных узких переходах жители не сбивали друг друга с ног. Все куда-то спешили, толкались и шипели по-кошачьи, но вокруг Нингорса было пусто, будто его окружала невидимая стена.

- Алгана! – испуганно воскликнул кто-то в переулке. Речница обернулась, но увидела лишь всколыхнувшуюся толпу, - воскликнувший, растолкав соседей, уходил прочь.

На листе коры, вывешенном над воротами, красовалась распластанная шкура с хвостом, но без головы. Этот рисунок успел потемнеть и местами затереться от дождей, но под ним чернели свежие знаки – три выжженных круга, три луны.

Кислый запах выделанных шкур висел в воздухе, смешиваясь с горечью незнакомых трав и печным дымом. Клыкастый торговец – один из немногих местных жителей, кто был одет с ног до головы, а не обошёлся набедренной повязкой и собственной шерстью – расплылся в улыбке, кивая на прибитые к доскам полосы и обрезки, на груды кож в огромных ларях и над ними.

- Хороший день, уважаемый Алгана! Только на днях привезли товар из ваших краёв.

Нингорс кивнул, и его крылья едва заметно вздрогнули.

- Что пойдёт на прочные ремни? – спросил он. – Хурга? Давай сюда, что есть.

Житель, отмахнувшись от подмастерья, развернул перед хеском свёрнутые шкуры, повертел одну из них так и этак, помял в руках и потянул в разные стороны. Нингорс фыркнул и, вытянув из груды одну из кож, подозрительно её обнюхал.

- Прочные, я сказал, - буркнул он, бросая шкуру обратно. – Где ты берёшь эту рухлядь?

- Ох-хо-хо, - покачал головой горожанин, жестом отсылая помощника в другую комнату. – Самое прочное, что есть, и сыростью совсем не тронутое. Разве я стану обманывать Алгана?!

- То-то нос горит от вонючего порошка, - ещё громче фыркнул Нингорс. Оборотень, прикрывшись рукой, чихнул.

- Верно, - вполголоса сказал он, повернувшись к Кессе. – Любят тут насыпать этой дряни. Аж глаза режет!

- Вот хорошая кожа, - сказал житель, разворачивая ещё одну шкуру и указывая на маленькое клеймо в уголке. – С ваших холмов.

Нингорс потрогал кожу, помял и тщательно обнюхал – и кивнул.

- Это пойдёт. А с Холма Полуночной Грозы ничего не привозили?

- Холм Полуночной Грозы? Клеймо с луной и молнией? – торговец, на миг задумавшись, кивнул на прикрытый ларь. – Давно ничего нет. Одни обрезки на шнурки и браслеты. Не нужно?