Каждую Пасху Сандерсы отправлялись в церковь. Луиза нежно любила эту традицию, особенно запомнилась Пасха 1890 года, когда ей досталась исключительно прелестная шляпка. Она была из темно-зеленой соломки и украшена венком из листьев и крошечных бутонов роз. В ту Пасху она впервые осознала, что такое церковь, когда увидела, как сияют серебряные звездочки на голубом потолке. Там, под куполом райской лазури, она сидела, положив ладонь на скамью перед собой, и думала о своей пасхальной шляпке. Через три ряда от Сандерсов сидели Перкинсы. Глаза Луизы обратились к Максу, потому что, как она призналась впоследствии, «он смотрел вверх, на голубой потолок и звездочки. Казалось, он пытается что-то понять».

Несколько лет спустя, когда девочки Сандерсов вошли в юношеский возраст, их мать скончалась от рака. Мистер Сандерс обожал дочек, но главной страстью в его жизни все равно оставались путешествия. Иногда дети присоединялись к его многомесячной жизни за границей, но впоследствии он все чаще предпочитал одиночные вояжи. Девочки, оставаясь дома, переходили в руки гувернантки, которая настойчиво повторяла Луизе: «Ах, как жаль, что ты не так хороша, как твоя сестра!»

На долгое время Луиза целиком ушла в себя. Годы спустя, когда Макс Перкинс начал оказывать ей серьезные знаки внимания, она смогла выбраться из раковины и даже раскрыла в себе актерский талант. К тому моменту Луиза расцвела. Она была миниатюрной, с прекрасной точеной фигуркой, миндалевидными глазами, светло-шоколадными волосами, маленьким прямым носом и обаятельной улыбкой. Отец превратил их конюшню в театр, и Луиза стала очень известна в Плейнфилде благодаря любительским выступлениям, а также нескольким постановкам ее авторства.

Макс считал Луизу восхитительно женственной. Она обладала умом, чувством юмора и воздушностью, которая прекрасно сочеталась с его рациональностью. Полная жизни, она могла быть одновременно темпераментной и напыщенной, но в то же время удивительно непредсказуемой благодаря своим остроумным замечаниям. Она всегда полагалась на интуицию, которую одна из дочерей называла «пугающим даром принимать решения безо всяких оснований».

Впервые Макс всерьез заинтересовался Луизой летом 1909 года, после того как она пригласила его на плавательную вечеринку и пикник, который семья девушки устраивала в их особняке на берегу в Нью-Джерси. Когда он вернулся в Нью-Йорк, написал Луизе и сказал, что, похоже, забыл у них свои пижамные штаны. Луиза их не нашла, зато нашла чей-то купальник. «Вот твои штаны. Но я боюсь, что море изменений их накрыло и в нечто странное превратило», – сказала она ему.

Макс стал навещать Луизу в Виндзоре по выходным. Однажды младшая сестра Макса, Фэнни, подсмотрела, как они сидели в кабинете и пытались вытащить застрявшие иголки из подушки-игольницы. «Не уверена, что при этом они хотя бы раз посмотрели на свои руки. Они просто смотрели друг другу в глаза и выглядели очень влюбленными», – вспоминала Фэнни.

Макс был полон различных предубеждений о женщинах, включавших в себя все «за» и «против». Одной из его любимых поговорок была: «Неженатый мужчина – трус. Равно как и замужняя женщина». Он был убежден, что после определенного возраста все холостяки просто избегают ответственности, а женщины стараются найти мужа, только чтобы избавиться от сплетен или собственной грусти. Луиза урегулировала эту борьбу в нем. В ней он нашел все те качества, которыми, был уверен, должна обладать желанная супруга. Его романтические нотки отзывались на ее красоту и беззащитность, а рассудок предвкушал долгое умственное противостояние. Что касается Луизы, она называла Макса «мой греческий бог».

Зимой 1909 года Макс начал искать работу со стабильным графиком. Он слышал о вакансии в рекламном отделе Charles Scribner’s Sons и пробился на прием к главе компании. Перкинс узнал, что один из гарвардских профессоров – старый друг Чарльза Скрайбнера, и поэтому, еще до собеседования, попросил написать рекомендательное письмо. И Баррет Венделл[44] с радостью согласился.

«Ну и конечно, те, кто мог бы порекомендовать меня с большей компетентностью, – это мои начальники из “Times”, – писал Перкинс мистеру Скрайбнеру, после того как они обсудили должность менеджера по рекламе, – и без их рекомендации я едва ли могу рассчитывать на место, о котором вы мне сказали. Я не могу сжечь мост, по которому иду. Пока что я ничего не говорил там о своем намерении покинуть газету. Но если выйдет так, что желание получить рекомендацию от редакторов станет на пути получения этой работы, я потребую его очень настойчиво».

В ожидании ответа от Скрайбнера Макс продолжил работу в «Times». Однажды ночью, весной 1910 года, его отправили на Бродвей делать репортаж. Предприимчивый вор снял пустой магазин напротив Сберегательного банка Бауэри и прорыл тоннель к банковскому хранилищу, но на полпути тоннель обвалился. Вор оказался в ловушке под землей. Задача Перкинса – каждые полчаса сообщать в офис новости о положении дел и о спасательной миссии. Ближайший телефон находился в баре напротив. Поскольку дело происходило ночью, Перкинсу было неловко просто так бегать звонить в бар, поэтому с каждым новым звонком он заказывал выпивку. Ближе к рассвету грабителя наконец вытащили и арестовали. Макс отправился домой почти столь же пьяный, сколь и уставший. А пару часов спустя сосед по комнате, Барри Бенефилд, разбудил его, чтобы сообщить, что мистер Скрайбнер хочет видеть Перкинса этим утром в девять.

Во время собеседования Макс выглядел уставшим и мучился похмельем, но Скрайбнера, тем не менее, поразила его серьезность и то, что он заранее объяснил ему мотивы своего поступка в письме:

«Я знаю, что люди обычно, и по весьма понятным причинам, предполагают, что газетчики стремятся к стабильности. И не подозревают, что они так же могут хотеть обычной спокойной жизни. В случае если вы разделяете эту мысль, я бы хотел сказать вам, что, невзирая на мой интерес к книгам и всему, что с ними связано, я страстно хочу совершить эту перемену именно потому, что жажду нормальной жизни. И у меня, как у молодого человека, есть сильнейшие основания не только желать этой жизни, но и наслаждаться ею в полной мере». После этого Перкинса наняли на должность рекламного менеджера, и вскоре он уже был помолвлен.

В полдень 31 декабря 1910 года он и Луиза Сандерс поженились в Епископальной церкви Святого Креста в Плейнфилде под блеском серебряных звезд. В качестве свадебного подарка Уильям Сандерс преподнес зятю золотые часы, с которыми Макс не расставался с того самого дня.

Так как с каждым годом его слух ухудшался, у него появилась привычка подносить их к левому уху, а затем медленно опускать и таким образом проверять слух с помощью расстояния, на котором он все еще мог различать тиканье. Макс и Луиза провели медовый месяц в Корнише, штат Нью-Гэмпшир, по ту сторону реки Виндзор, в маленьком коттедже, принадлежавшем одной из кузин Эвартс. Отец Луизы как-то сказал своим дочерям, что, когда каждая из них выйдет замуж, он подарит им по дому. Перкинс принял его предложение, хотя ему и было неловко, и когда они вернулись в Нью-Джерси, переступили порог маленького уютного домика по адресу Мерсер-авеню, 95, на севере Плейнфилда. Вскоре после переезда они вернули все однообразные серебряные подносы и корзинки для хлеба, которые им подарили на свадьбу, и купили тридцатидюймовую статую Венеры Милосской. Она стала их любимым приобретением. Перкинс был счастлив получить работу с нормальным графиком. К тому же работа рекламным менеджером в Scribners требовала воображения (хотя и не слишком смелого), врожденной любви к литературе и чутья, что именно будет хорошо продаваться. Позабыв свои университетские знания по экономике, Макс иногда спускал все деньги на любимые книги. В 1914 году один из редакторов Scribners уволился ради предложения о партнерстве в другой фирме. Чарльз Скрайбнер был так впечатлен работой Перкинса, что поднял его на четвертый этаж. «Макс часто говорил, что они сделали его редактором только потому, что хотели спасти фирму от банкротства», – вспоминал брат Макса Эдвард.