— Я… я не знаю, что думать, — выдавил Лэйме.

— Я знаю, что вы думаете, — сказал Тэргон, прикрывая синее Пламя в своих глазах ресницами. — Точнее, вы не думаете, но чувствуете, что в некотором смысле с нами стоило так обращаться. Держать под контролем. Ведь пламенные опасны.

— Нет, я… Это не так!..

— Что вы ощутите, когда я скажу, что таким же образом они превращали в свои инструменты магов Жизни? Терзали их войной, пока те не вставали на путь Разума или же не угасали в невыносимых для себя условиях, что случалось гораздо чаще? Может быть, эти маленькие отчаявшиеся маги жизни вообще оканчивали свой путь на алтаре, кто знает? Все равно — расходный материал. Теперь, — он выделил это слово голосом, — теперь вы знаете, что думать и чувствовать, Лэйме?

— Гнусная клевета! — вскинулся Лэйме, трепеща от негодования и какого-то отчаяния. А потом вдруг зажал ладонями рот и посмотрел на Тэргона с ужасом: — Боги… я ведь и правда был в глубине души уверен, что вы заслуживаете подобного… Как вы могли прочитать это во мне?

— Это легко, я видел эту мысль и эти чувства столько раз, что научился распознавать их малейшую тень, — усмехнулся Тэргон.

— Я… не могу извиниться за всех… но простите. Ни один человек не заслуживает жить в рабстве, — тихо сказал Лэйме. Ему казалось, что этот разговор вынул из него всю душу, оставив после лишь пустоту. Словно он побывал в Невидимом Храме, как тот давний товарищ Тэргона. Или, может, провел в его сени всю жизнь. Он закрыл глаза и прошептал: — Чувствую себя ничтожеством.

— Не казните себя, Лэйме, — сказал Тэргон. — Когда-то меня самого бесило лишь то, что наши солдаты ставят власть своих офицеров ниже власти каких-то штатских. А вовсе не слабое подозрение о том, что их искалечили, зачаровав.

На яхту, о чем-то негромко разговаривая и смеясь, поднялись темные.

— Прошу меня извинить, — прошептал Лэйме и встал, — мне нужно отдохнуть, хотя бы пару часов.

Он чувствовал себя полностью выжатым и обессиленным — примерно в том состоянии, в котором приползал домой Дейнар после первых уроков с тем же Тэргоном. Разве что ауру Лэйме Тэргон не жег, измучив одними лишь словами.

Лэйме пошатнулся от прибрежной волны, направляясь вниз, в ту самую каюту, где недавно терзали его кошмары. Он бессильно свернулся на кушетке. И неведомо откуда взявшийся Эйтан накрыл его пледом, а потом замер рядом. Лэйме спрятал лицо в сгиб локтя, давя в себе слезы, и едва слышно попросил:

— Пожалуйста, оставь меня.

Эйтан исчез.

Лэйме больше не снились кошмары, хоть он и ожидал их. Ему снился шелест и гул Внутреннего моря, а потом — журчание и плеск реки Подлянки. Призрачная вода беспрепятственно текла сквозь него, возвращая своему глупому сыну так безрассудно потерянные силы.

Он проснулся через пять часов и обнаружил на своем телефоне множество сообщений от Ясси. Наверное, малыш вспомнил о нем вчера, когда Лэйме был в море, а его телефон не ловил сети.

“Как ты там, Лэйме, веселишься? Пришли фотку!” — писал Ясси.

И волновался:

“С тобой ничего не случилось?”

“Ответь же, я так тревожусь!”

“Неужели пламенные сожгли тебя?!?! Лэйме, где ты!”

И одно сообщение было от Дейнара, оно было послано в четыре часа ночи: “Лэйме, подонок, напиши сразу, как попадешь в зону доступа. У меня уже утешалку натерло Ясси утешать”.

“Простите, я был на Внутреннем море. Сейчас пришлю фоток”, ответил им Лэйме и поднялся наверх.

Тэргон и Рэйхес были в рубке, причем Тэргон стоял у штурвала и закладывал виражи.

— …ведь для вас же это только игрушка, баловство одно, Тэргон, — горячился Рэйхес. — А для приграничников — возможно, вопрос чьей-то жизни и смерти.

— Эта игрушка бесполезна без пламенных, Рэйхес, — отвечал Тэргон. — А их я не могу отпустить и на неделю. И это уж точно вопрос чьей-то жизни и смерти. Так что, максимум — столичная речная полиция. Или ищите подходящих хаоситов, чтобы сделать Хаос-мотор.

— Хаоситы? Страшно представить, — пробормотал Рэйхес. — Но, значит, в полицию малышку вы отдаете? Тогда надо готовить еще пламенных для сменного экипажа.

— Боги, Рэйхес, вы из тех людей, что пусти на порог, а они уже твою еду выжрали и жену уводят, — засмеялся Тэргон, а Рэйхес смутился.

— Простите, господа, — обратился к ним Лэйме с улыбкой, — вы не могли бы меня сфотографировать? А то у меня просят фотографий, а камера на моем телефоне оставляет желать сильно лучшего…

Так что Лэйме получил кучу фотографий — и на фоне рубки за штурвалом, и на палубе, и в компании всей команды — без снимающего их Эйтана.

— Я тоже хочу с вами, — сказал Эйтан и протянул камеру темному рулевому: — Щелкни нас.

Лэйме тревожно оглянулся на Тэргона — не ржет ли тот над ним тайно? Эйтан перехватил этот взгляд и забеспокоился, тоже обращаясь к Тэргону:

— Но ведь несправедливо, сэр, все есть, а со мной нет!

Тэргон отвернулся, а Эйтан вытянулся рядом с красным как помидор Лэйме, позируя для снимка.

Оставшиеся пару часов Лэйме вел яхту. И даже почти самостоятельно пришвартовался. По пути Рэйхес уверял его, что постарается устроить ему место вольнонаемного штурмана в полиции, несмотря на то, что Лэйме безродный — шанс есть, хоть и слабый.

— Конечно, было бы гораздо лучше, если бы вы хоть в какой род вошли, — фыркнул Рэйхес. — Или, например, стали слугой высокого рода, — он посмотрел в лицо Лэйме и добавил: — Я не хотел вас обидеть, слуга высокого рода — положение подостойнее низкородного и гораздо лучше вашего нынешнего… Простите.

Тэргон смеялся над Лэйме одними глазами. Лэйме некоторое время смотрел на него, а потом сказал, чуть склоняя голову:

— Я согласился бы называться и слугой высокого рода, если бы это позволило мне встать за штурвал.

Пожалуй, Тэргон удивился этим словам не меньше, чем когда обнаружил член Лэйме во рту Эйтана.

— И служить закону и порядку Темной Империи? — поднял он бровь.

— Да, — сказал Лэйме.

— Вы не долго сможете пробыть вольнонаемным штурманом на этой яхте, — заметил Тэргон. — Только на время обучения пары пламенных. В полицейских операциях участвуют только полицейские. Или вы и на учебу в академии Мира и Порядка согласны? Туда принимают лишь тех, кто искренне радеет о соблюдении законов.

— Я… — Лэйме сглотнул, — я искренне желаю мира и порядка в той стране, где проведу всю жизнь.

— А если вас позовут на родину? — прищурился Тэргон.

Лэйме закусил губу, с отчаянием понимая, что его мечта о штурвале в руках рассыпается в прах. Но он не мог врать:

— Я вернусь. Вернусь и постараюсь излечить ее ото зла.

— Хорошо, — кивнул Тэргон, — очевидно, мне придется научить кое-кого из солдат сжигать нити Тьмы на вашей ауре.

И Лэйме счастливо просиял — несмотря даже на пугающую перспективу будущих ожогов от пламенных дуболомов.

========== 59. ==========

Никрама уже выпустили из госпиталя (хоть и с не до конца отросшей рукой), и теперь он мрачно жрал в университетском клубе благородных.

Не подумайте, что я тоже зашел туда питаться — не по этим ценам! В клуб меня затащил Эйлах под предлогом “подбодрить товарища”. Ну-ну, сильно сомневаюсь, что моя рожа особенно порадует Никрама, но я никогда не бывал в благородном собрании и потому (предварительно нажравшись в столовке) пошел смотреть на то, что мне теперь по чину положено.

Обстановочка была симпатичная — чем-то похоже на открытые для посещений части бывшего императорского дворца. Я туда в детстве со школьной экскурсией ходил.

Никрам сидел один и ловко орудовал одной рукой.

— Приветствую, брат, — сказал Эйлах, опускаясь за его стол.

— Благородный Эйлах, благородный Дейнар, — процедил Никрам.

— Высокородный Никрам, — так же официально отозвался я.

Мы зловеще помолчали. Точнее, это Эйлах с Никрамом зловеще молчали, сверля друг друга взглядом, а я изучал картины на стенах. Там были изображены сцены из деревенской жизни: одетые в полупрозрачные шелка милашки пасли рогатый скот, изящно работали какими-то мотыгами (оттопырив попки) и гоняли стайки пауков серебристыми хворостинками. Занятно! Наверное, это благопристойные занятия древних милах — из тех, что назывались рабами рода. Да, когда-то считалось неприличным брать в мужья слабых… Разврат, короче.