— Неужели драконы существуют?! — поразился Дейнар.

— Если бы они существовали, то пресветлые князья эль Эраиссе немедленно породнились бы с кем-нибудь более легендарным и недостижимым, например, с богами, — ответил Лэйме злорадно. — Ну, зато сейчас они могут возвышенно куролесить по всей Империи, оправдывая свои выходки фамильной традицией — якобы поиском невесты, в которой воплотился дух дракона.

— Ничего себе, — прошептал Ясси, складывая ладони у груди, — я разговаривал с самим князем эль Эраиссэ…

Лэйме посмотрел на него, удивленный, что кто-то может не узнать физиономию лорда эль Эраиссэ. Он так привык к Ясси, что все чаще забывал о его происхождении. А потом взгляд Лэйме зацепился за Дейнара: тот сидел и смотрел на него с таким старательно-невинным лицом, что Лэйме с досады хлопнул себя по лбу:

— Он не говорил вам о своем происхождении? Проклятье, Дейнар, только не упоминайте того, что я вам наговорил…

— Конечно, не буду! — уверил его ужасно чему-то довольный Дейнар.

Лэйме только обреченно покачал головой — Дейнар совершенно не умел притворяться, и очень скоро Тэргон обо всем узнает и наверняка разъярится… А уж что Тэргон умеет делать безупречно — так это втаптывать чужое достоинство в грязь. И кто тянул Лэйме за язык! Во всем виноват измучивший его Эйтан.

========== 92. Раз, два, три ==========

Гостиница называлась “Веселые грибочки”, и Лэйме всегда звонил туда за час, заказывая домик (красный грибок с голубыми пятнами на крыше). И приходил ровно без пяти минут десять; и таился в буйных зарослях, которые темные называли аллеей, чувствуя, как все чаще и сильнее бьется сердце. Эйтан появлялся ровно в десять, и Лэйме стоял на улице и видел в окне, как загорается волшебным светом грибок, как снимает Эйтан куртку и ставит вино на стол, к закускам, предоставленным гостиницей в качестве особой услуги. Потом Эйтан задергивал занавески, и тогда Лэйме выходил из своего укрытия и шел к двери, и сердце его бешено грохотало, а руки сводило от нетерпения.

Но сегодня привычный ритуал был нарушен. Эйтан появился на дорожке секунда в секунду, как всегда, но вина он с собой не принес. И к занавескам не прикоснулся, он стоял у окна и смотрел на улицу. И Лэйме видел его темный силуэт на фоне прямоугольника света, он видел рыжий огонь в его глазах, и казалось, что Эйтан смотрит прямо на него, и почему-то Лэйме не решался пошевелиться. Привычный порядок вещей был нарушен… давно нарушен, и у Лэйме болело в груди и крутило в животе, и ему хотелось сбежать, ничего не говоря. Но мучительное нетерпение и трехнедельная жажда были сильнее, и он вышел из тени, ощущая себя ужаснее, чем если бы оказался голым перед толпой темных: конечно же, Эйтан давно знал о его прятках, но почему-то именно сегодня решил обнажить это знание.

Лэйме замер на пороге, не сводя глаз с Эйтана, а тот ему улыбнулся и задернул занавеси. И только тогда Лэйме пересек комнату и сжал его плечи, прижался щекой к его горячей щеке и провел ладонью по груди. Пальцы его дрожали от нетерпения и желания, а Эйтан все так же легко улыбался, глядя на него сверху вниз. Когда и как их положение кардинально переменились, когда Лэйме из снисходительно принимающего любовь и преданность превратился в отчаянно в них нуждающегося? Задолго до этой глупой ссоры…

Эйтан погладил его по спине и поцеловал в шею, и Лэйме, издав глухой полурык-полустон потянул его в сторону кровати. Эйтан пах огнем, он ощущался, как огонь, он был огнем, и Лэйме чувствовал, что весь кипит от его присутствия и прикосновений.

— Сегодня вина не будет? — усмехнулся Лэйме, его голос был хриплым от долгого молчания или волнения; они были уже обнажены, и их тела переплелись на кровати в жаркой борьбе и ласке.

— У меня есть спиртное, если тебе нужно, Лэйме, — сказал Эйтан, но Лэйме помотал головой, снова притягивая его к себе.

А потом Эйтан положил ладонь ему на ягодицу и провел пальцем по анусу, слегка нажимая, и Лэйме закаменел от накативших на него страха, воспоминаний и отрицания.

— Нет, — сказал он тихо и убрал руку Эйтана со своей задницы.

— Все еще не готов к смене позиций? — усмехнулся Эйтан.

Раньше они никогда об этом не говорили, хоть Эйтан и делал пару поползновений.

— Нет, таких пунктов не существует в нашем договоре, — криво улыбнулся Лэйме, и это была одна из самых тупых фраз в его жизни, как он думал позже, вспоминая ее снова и снова: номер раз.

Эйтан буквально заледенел: мышцы его затвердели, лицо потеряло всякое выражение, а Пламя перестало греть, заполыхав красными отсветами в глазах.

— Не знал, что у нас существует какой-то договор, Лэйме. Может, огласишь все его пункты?

— Я под тебя не лягу, — сказал Лэйме, решив, что настал самый подходящий момент, чтобы проявить твердость, и это было: номер два.

Они не сменили положения с начала разговора, Эйтан все так же полулежал, а Лэйме опирался на него, но сейчас вдруг эта поза показалась ему неловкой. Но Лэйме не шевельнулся, словно его что-то держало, или он боялся что-то разрушить.

— Почему? — спросил Эйтан и отодвинулся, тоже садясь.

Лэйме не знал, что ему ответить, не рассказывать же сейчас о своих страхах, оставшихся после изнасилования, и до сих пор накатывающих иногда душной волной — в кошмарах или в толпе. Да и разве не очевиден расклад в их отношениях?! Лэйме сильнее магически, выше по положению и происхождению, значит, он всегда сверху. Что, Тьма его побери, Эйтан о себе полагает?

— Послушай, Эйтан, оставим этот пустой разговор, пусть все будет, как было, — сказал Лэйме, не желая говорить неприятную правду.

— Договор, — Эйтан выделил это слово голосом, и оно прозвучало отвратительно, — следует обговорить и скрепить обеим сторонам, не так ли? Не помню, чтобы мы это делали.

— Чего ты хочешь, — вспыхнул Лэйме, — полагаешь, что подцепил меня на крючок своей доступности, а теперь можешь вертеть, как пожелаешь?

И это было: номер три, ужаснее не придумаешь и специально, но в тот момент Лэйме не слышал сам себя от злости и скрывающегося за ней страха.

— Я полагал, что начинаю равные и открытые отношения, — сказал Эйтан, не сводя с него взгляда, — и не думал ни о каких крючках.

“Что ты знаешь о равных и открытых отношениях, проведя всю жизнь под заклятьями разума, сначала в училище, а потом в армии”, — хотелось крикнуть Лэйме, но он сдержался и спросил только:

— И у тебя были такие отношения, Эйтан, ты знаешь, о чем говоришь?

— Да, — сказал Эйтан, — были. В четырнадцать лет я влюбился в своего товарища, и мы любили друг друга так сильно и остро, как бывает только в первый раз. Мы не расставались до двадцати двух лет, были вечными напарниками, пока он не остался однажды на поле боя. А еще через шесть лет мой род нашел мне жену. Она маг Земли, маленькая, круглая и ласковая. И сначала она очень сильно меня боялась, а потом очень сильно любила, и я ее любил тоже. У нас есть сын, сейчас ему должно исполниться девять лет. Когда он родился, то она очень волновалась, что я не полюблю его, потому что он не пламенный. Но я был рад, что он не принадлежит Пламени, и что ей не придется отдавать его в шесть лет в училище, и что он будет хоть немного волен распорядиться своей судьбой. Когда я попал в плен и почувствовал, что род отказался от меня, то еще два месяца и десять дней ощущал связь со своей женой. А потом она ее оборвала. Наверное, на нее надавили, и она была вынуждена. Но я бы так не сделал никогда.

Эйтан замолчал, все так же не сводя с Лэйме взгляда, и Лэйме понимал, что он ждет ответного жеста доверия, но ему нечем было делиться: все его интрижки длились не больше полугода, а чувство преданности он испытывал в своей жизни только к Родине и роду. И поэтому он молча потянулся к Эйтану, в надежде, что тот отвлечется от мучительных разговоров на секс.

Но Эйтан сжал его плечо, не допуская объятий, и спросил, упрямо не желая понимать невербальных знаков:

— Ты ничего не хочешь мне сказать? Или обсудить, — он ухмыльнулся, — договор?