Во время обсуждения с Николаем всех этих "деревенских" проблем, Вадик был буквально сражен наповал одним документом, который царь предложил ему прочитать "на сон грядущий". Это была родившаяся в недрах министерства внутренних дел Записка, содержавшая предложения по реформе законодательства о крестьянах. В документе, вышедшем из-под пера сотрудников ведомства "наиконсеративнейшего из русских консерваторов" - Плеве, были черным по белому прописаны почти все основные постулаты столыпинской реформы, авторство которой потом многие умные книжки из "мира Вадика" приписывали "прозорливости финансового гения фон Витте".

   Как выяснилось, фактическим инициатором и главным автором его был Владимир Иосифович Гурко, занимавший в МВД должность управляющего земским отделом. Пару раз перечитав Записку, на словах декларирующую сохранение крестьянской общины, а на деле подготавливающую ее неизбежный, но постепенный развал и сход со сцены, Вадим решил лично познакомиться с этим явно незаурядным человеком.

   После их трехчасовой беседы во время прогулки по набережным Невы и Мойки, для Банщикова уже было совершенно ясно, что судьба вовремя посылала России человека, способного отвести от нее страшную беду - грозящее взрывом накапливающееся недовольство в среде 80-и процентов населения. А до кучи, попутно, решить и одну из важнейших задач экономики - интенсификацию сельского хозяйства.

   Увы, в нашем мире его талант и выдающиеся способности так и остались практически невостребованными. Сначала смерь покровительствовавшего ему Плеве, а затем мелочная ревность Столыпина, банально опасавшегося подсиживания со стороны молодого и напористого заместителя, погубили не только его карьеру. Ведь останься он во власти, возможно, пробуксовки с земельной реформой и ее постепенного сворачивания удалось бы избежать.

  ***

   Итак, первый шаг на пути реализации всего этого громадья планов был определен: начинать нужно было с перевода земства с уже накатанной дорожки хронической оппозиционности правительству на тесное с ним сотрудничество.

   Позволить теплой компании земцев-конституционалистов, этих либеральствующих помещиков из кружка князей Долгоруковых, и демократическо-интеллигентской тусовке господ Струве и Вернадского сотоварищи, гордо, с претензией, именующей себя "Союзом освобождения", слиться в протестном экстазе друг с другом, додуматься до "банкетных кампаний", и обратив этим на себя внимание крупного капитала, стать на его прикорме главной подрывной силой в Империи, царь не хотел. Так что партии конституционных демократов - кадетов - родиться здесь в том виде, в котором Петрович и трое его товарищей по несчастью читали о ней нашей истории, было не суждено.

   Однако, Николай не пожелал и простого решения, типа, "повязать, подкинуть в карман гашиш, эсэровскую прокламацию или ворованный кошелек (нужное подчеркнуть) и загнать за Можай", хотя Дурново поначалу рекомендовал оперативно устранить возникшую проблему именно в таком ключе. Самодержец не имел намерения рубить с плеча и разбрасываться патриотичными и думающими головами.

   А то, что сейчас мозги в них думали совсем не в том направлении, можно было попробовать исправить, заняв эти головы серьезной и важной работой. Да еще и с патриотическим подтекстом. Для такой работы реформирование местных органов власти с наделением земств новыми полномочиями и ответственностью, становилось просто бескрайним, непаханым полем. С теми же, кто будет упорствовать и продолжит раскачивать лодку, позже можно будет поговорить и по-другому.

   Но при этом было совершенно ясно, что добиться от земцев искреннего желания сотрудничать с правительством в проведении земельной реформы при руководстве всем процессом из МВД, было проблематично. Для большинства склонных к либерализму земских деятелей Плеве представлялся пугалом, "душителем всего прогрессивного", "без пяти минут" диктатором, этаким "деятельным Победоносцевым". Такому его образу, кстати, во многом способствовала и "передовая" пресса, подогреваемая Витте, его главным врагом и конкурентом не столько в борьбе консервативных и либеральных воззрений, сколько в схватке честолюбий за "влияние на Государя". Увы, работать с издателями и журналистами сам Плеве не умел и не желал.

  ***

   Точки над "И" были поставлены 17-го мая, когда Император принял в Зимнем возвращенного им из ссылки князя Леонида Дмитриевича Вяземского. Вместе с ним были приглашены министр внутренних дел Плеве, министр земледелия и госимуществ Алексей Сергеевич Ермолов, князья Павел Дмитриевич Долгоруков, Александр Григорьевич Щербатов, Алексей Дмитриевич Оболенский и граф Петр Александрович Гейден.

   Кроме министров и титулованных особ на этом совещании присутствовали Петр Аркадьевич Столыпин, видные земцы Дмитрий Николаевич Шипов, Федор Измайлович Родичев, Михаил Александрович Стахович и Павел Иванович Новогородцев, ученые Дмитрий Иванович Менделеев и Владимир Владимирович Вернадский, издатели Суворин, Сытин и публицист Шарапов. Также были приглашены недавно попросивший отставки с поста начальника корпуса жандармов Виктор Вильгельмович фон Валь и вышеупомянутый чиновник аппарата МВД Владимир Иосифович Гурко.

   В краткой преамбуле Император буднично спокойным тоном завил собравшимся, что его слова о модернизации политической системы страны после окончания войны, сказанные в Кронштадте рабочим Морзавода, были вовсе не репликой на злобу дня, а вполне твердым решением, чтобы об этом ни судачили на раутах и в салонах. После заключения мира непременно будет введено законосовещательное всесословное народное представительство при вполне разумном избирательном цензе, а затем будет дарована народу Конституция, что гарантирует всеобщее равенство перед законом.

   Но! Ни о каком "ответственном министерстве" никому инсинуаций строить не следует, тем более прессе. Время для таких решений пока не пришло, для начала нужно победить трех главных народных врагов - голод, безграмотность и бескультурие. Бытовое и нравственное. К "прискорбным проявлениям" последнего царь, в том числе, отнес и "потуги вполне патриотичных, интеллигентных и образованных людей раскачивать государственный корабль, прокладывающий свой путь в штормовом, военном море".

   Но не успели еще господа-земцы поднять камушек, прилетевший в их огород, как Николай уже подсластил пилюлю, обратившись непосредственно к Долгорукову со словами благодарности за "зимнее решение известной группы уважаемых земцев, постановивших на время войны воздержаться от политических демаршей". Выслушав ответные восторги и охи-ахи: земским либералам действительно было чему радоваться, ведь обещанные Конституцию и Парламент, пусть сперва и не законотворческий, они, естественно, считали СВОЕЙ победой, и выдержав мрачные взгляды Плеве и Валя, Николай приступил к главному:

   - Не стоит удивляться, господа. Война многое заставила меня переосмыслить. В том числе и избавиться от некоторых "бессмысленных мечтаний", - сделав небольшую паузу, царь убедился, что земцы его юмор оценили, - И сегодня приходит время решений, которые еще вчера казались не столь срочными, не столь животрепещущими.

   Я собрал вас сегодня, для того, чтобы мы могли вместе приступить к разрешению безотлагательного на сегодняшний день вопроса. Самого важного для страны, пожалуй.

   Нет, речь у нас пойдет не о военных или финансовых делах. Не о промышленных проектах и даже не об общей внутренней стабильности, которой, как представляется теперь, действительно трудно достичь без посильного участия земских органов в делах внутреннего управления государством. Речь пойдет о том, что поможет нам в возможно короткий срок ослабить гнет тех самых, уже упомянутых мною, трех главных народных врагов, давящих на плечи каждым восьми из десяти подданных Российской короны.