Ни в мировой, ни в российской истории 1818 год не отметился чем-либо особенно выдающимся и примечательным. Разве что в далекой от России Южной Америке независимость провозгласила Чилийская республика, а в соседней Швеции на королевский престол под именем Карла XIV Юхана официально вступил бывший наполеоновский маршал гасконец Жан Бернадот. И то и другое событие в каком-то смысле можно считать эхом совсем еще недавно бушевавших в Европе революционных бурь. Однако лишь далеким эхом… Наполеоновские войны остались позади, и на континенте, казалось, восстановились покой и прежние порядки. Победители Бонапарта – монархи России, Пруссии и Австрии – ощущали себя почти безраздельными властителями в собственных странах и вершителями судеб Европы. При этом роль первой скрипки в оркестре держав принадлежала создателю Священного союза – Александру I.

Николай I. Гравюра с портрета Ф. Крюгера. Первая треть XIX в.

Международный авторитет и видимое могущество Российской империи еще никогда не были так велики. Ореол былых воинских побед кого-то убаюкивал, но кого-то, напротив, возбуждал. Некоторые представители русской элиты не без основания считали, что высокий международный престиж России абсолютно не соответствует бедственному положению внутри страны – крепостному праву, самовластию правителя, косности и невежеству большинства ее жителей (отнюдь не только крестьян). В январе 1818 года немногочисленные сторонники перемен создали «Союз благоденствия» – организацию с пока еще достаточно умеренной программой. Союз был тайным лишь условно и поначалу не внушал власти больших опасений. «Не мне быть строгим», – заявил помнивший о собственных либеральных мечтах император, выслушав доклад о создании «тайной организации». Надо сказать, что в «высших сферах» в это время продолжали обсуждаться разнообразные проекты реформ, порой достаточно радикальных, в том числе планы отмены крепостного права и создания общероссийского парламента. Александр I еще не окончательно расстался с мечтами своей молодости. Однако ни внешних, ни внутренних стимулов к преобразованиям в наличии не было, и проекты неизменно отправлялись пылиться на архивные полки…

Императрица Александра Фёдоровна в русском придворном платье. С портрета Ф. Крюгера. Конец 1830-х гг.

Гораздо больше так и не осуществившихся реформ династия была озабочена в это время проблемой наследника. Ни у Александра I, ни у его брата Константина сыновей не было, и престол согласно закону должен был рано или поздно перейти к мужскому потомству их младшего брата, будущего Николая I. Неудивительно, что появления этого потомства все члены большой семьи Романовых ждали с особым нетерпением.

Отец нашего героя познакомился со своей будущей женой Фредерикой Шарлоттой Вильгельминой, дочерью прусского короля Фридриха Вильгельма III, еще в 1814 году. Династические расчеты в этом случае счастливо совпали с сердечными: великий князь Николай и принцесса влюбились друг в друга. После двухлетней помолвки 13 июня 1817 года они обвенчались в церкви Зимнего дворца. Перед этим принцесса приняла православие под именем Александры Фёдоровны. По существующим обычаям она постепенно освоила и русский язык (учителем был известный поэт и придворный Василий Жуковский). Впрочем, до конца своих дней она предпочитала пользоваться родным немецким, который был одним из основных языков и в семейном общении – наряду с русским и французским.

Вскоре после свадьбы молодожены перебрались в Москву и поселились в Кремле. Решение это было несколько необычным. Понять его можно, если учесть, в каком тяжелом положении первопрестольная оказалась после пожара 1812 года. Одновременно Отечественная война сильно подняла символический статус Москвы. Именно здесь, в доме митрополита Платона при Чудовом монастыре, 17 апреля 1818 года в семье родился первенец. «В 11 часов утра я услыхала первый крик моего первого ребенка, – вспоминала позже Александра Фёдоровна. – Никс целовал меня, не зная еще, даровал нам Бог сына или дочь, когда матушка, подойдя к нам, сказала: «Это сын». Счастье наше удвоилось, однако я помню, что почувствовала что-то внушительное и грустное при мысли, что это маленькое существо со временем будет императором». Тот факт, что будущий император Александр II родился и был крещен в Москве, можно считать знаменательным: именно в его царствование в России окрепнет и утвердится национальная, славянофильская в своей основе идеология, для адептов которой древняя Москва имела безусловный приоритет перед «гнилым» и «космополитическим» Петербургом. Однако это произойдет гораздо позже… Пока же пребывание великокняжеской четы в Москве оказалось недолгим, и детство Саши в основном проходило в Петербурге и его окрестностях: в Аничковом дворце, Павловске, Петергофе и Царском Селе. Когда ему исполнилось шесть, воспитателем был назначен капитан Карл Карлович Мердер – добрейший и отзывчивый человек, при этом по-немецки педантичный и внешне очень строгий.

Именно Мердер в день восстания декабристов 14 декабря 1825 года перевез 7-летнего мальчика, за пару дней до того официально провозглашенного наследником престола, из Аничкова в Зимний дворец. Восставшие полки все еще находились на Сенатской площади, и исход событий был далеко не ясен. Николай I приказал вынести Сашу к стоявшему во дворе Зимнего Саперному батальону, и, обратившись к солдатам, просил «полюбить его сына, как сам он их любит». Впоследствии 14 декабря ежегодно отмечали в семье как особый день: никакого табу на память о восстании наложено не было. «Избави тебя Бог от подобного начала, – писал Николай I сыну 14 декабря 1838 года, – и дай Боже, чтоб на себе я искупил все тяжелое для тебя». Не дал…

Николай I с младшими сыновьями Николаем и Михаилом. Рисунок О. Верне. 1830-е гг.

Знакомство с «Записками» Мердера (бесценным источником, позволяющим понять многие человеческие свойства Александра) убеждает: многолетнее воспитание мальчика было гораздо глубже формальной дрессировки и принуждения. Главной своей задачей воспитатель видел формирование в нем чувства долга – сложного иерархического представления об огромной ответственности и многочисленных обязанностях будущего монарха (ни в коем случае не о правах!) – перед Богом, семьей, страной и миром. Воздействие на Сашу в этом духе было постоянным и очень настойчивым. Естественно, Карлу Карловичу приходилось преодолевать серьезное психологическое сопротивление мальчика. Особенно активно он боролся в нем с качеством, которое называл непостоянством. «Все, что доставляет вам малейший труд, пугает вас и вам противно», – говорил он наследнику. «Не помню, чтобы когда-нибудь он чего-нибудь желал сильно и настойчиво, – меланхолически констатирует Мердер в другом месте дневника. – Ему случается провести час времени, в продолжение которого ни одна мысль не придет ему в голову; этот род совершенной апатии меня приводит в отчаяние…» После очередного упрека в «вялости» Саша (ему было в этот момент уже почти 11) не сдержался, заявив: «Я желал бы не родиться великим князем». Но Мердер не уставал убеждать его: «Веселость и чистое удовольствие сердца имеют источником точное исполнение обязанностей».

Естественно, приходит в голову, что выбор воспитателя не был случайным: родители явно признали, что протестантская педагогическая традиция наилучшим образом соответствует задаче формирования характера будущего самодержца. Отметим также отсутствие в воспитании наследника какого-либо акцента на национальных или православных мотивах (которые, разумеется, не отвергались, но и не педалировались). Характерно, что товарищами (мальчиками-компаньонами) Александра были избраны поляк Иосиф Виельгорский и немец Александр Паткуль. В 1826 году разработка стратегии воспитания была поручена В. А. Жуковскому – человеку в высшей степени светскому и настроенному космополитически. В духе того времени религиозность воспитателя была, так сказать, общехристианской, основой же программы образования цесаревича, которую он составил, стали достаточно абстрактный гуманизм и неизменный сентиментализм («чувствительность») – фирменный знак Жуковского-поэта.