— И ты знаешь это, так как тоже ставишь эксперименты на волках, но из Мунго.
— Именно так, Ремус.
Люпин сжал зубы. Он знал, каким образом оборотни попадают сюда. Это были дети, подростки, иногда взрослые волшебники, которых покусали волки Фенрира при очередном налете. Они были невинны и отчаянно не хотели быть теми, в кого их превратили. И тогда к ним приходил глава отделения в мудрых очках-половинках и хлопковом длинном халате и рассказывал, что уже сейчас ведутся исследования, что ученые близки к успеху, и что единственное требуемое от пациентов — оказать содействие. Согласиться быть подопытными, иными словами.
— Ты не одобряешь это, я знаю, — верно растолковала его молчание Эмили. — Но других путей нет, Ремус. Те оборотни, что работают на нас, слишком ценны для Ордена, Аврората и Министерства. Я не могу поить экспериментальным зельем их.
— Были уже смертельные исходы? — просто спросил Ремус.
— Более или менее, — ровно ответила Эмили, не дрогнув. — В основном они погибают не от зелья, но от того, что оно делает с их сознанием. Но количество летальных исходов снизилось в последние месяцы.
Снизилось. Ремус хмыкнул.
Именно поэтому он никогда не представлял себя на месте исследователя, хотя многие преподаватели и говорили, что у него есть все задатки. Он был слишком человечен, чтобы быть ученым.
— Меня отправляют к Сивому в стаю в качестве двойного агента, — сказал он, поднимая ясные глаза на Эмили.
Эмили вскинулась, ее глаза остро блеснули и в глубине их высветилось беспокойство и тревога любящей женщины. Ремус внутренне вспыхнул от радости и злорадства.
На выпускном балу, как раз после экзаменов, которые они оба сдали на «Превосходно», Эмили сказала, что заканчивает эти отношения, потому что не любит его. Ремус понимал, что она идет дорогой мести за себя и за Беату, и просто не хочет втягивать в это кого-то, кроме себя. Он объяснял ей, что поможет ей, кричал на нее, ругался, пытался вразумить, но она с каменным лицом твердила «не люблю», так уверенно, как умела только она.
И однажды это стало невыносимо. Он наконец-то сделал вид, что поверил.
— Зачем? — ее голос дрогнул, она побледнела, и Ремус с отвращением почувствовал, что рад этому, как бы мерзко это ни было.
— Я единственный оборотень, которому Дамблдор полностью доверяет. Я «сын» Сивого. Есть шанс, что меня примут, если я правильно сыграю свою роль, и тогда я смогу поставлять данные напрямую с той стороны, а в лучшем случае даже разрушу стаю изнутри. Впрочем, на последнее я особо не рассчитываю.
— Или тебя просто убьют.
— Или убьют, — согласился Ремус, и лицо Эмили стало непроницаемым.
— Когда?
— Послезавтра.
Вот и все.
На этот раз это было его прощание.
Ремус отдавал себе отчет, что с такого задания он может просто не вернуться. Он надеялся, что защита Эмили хотя бы сейчас даст слабину и она покажет свои настоящие эмоции, но она словно примерзла к своему стулу, уставившись на собственные руки, иссушенные от работы с реактивами.
Все те годы, что прошли после выпуска из школы, они продолжали видеться. Сначала было отчаянно сложно быть рядом с ней, но не иметь возможности по-настоящему к ней прикоснуться. Потом он решил тешить себя надеждой, что однажды, когда закончится война, Эмили оттает, но она лишь глубже уходила в свои бесконечные исследования, будто пряталась в них ото всех.
После великолепно сданных экзаменов, перемежавшихся ее нервными срывами, разговорами с психомедиками и приемом лекарств, Эмили звали всюду. В Аврорат, в Мунго, в Сообщество Зельеваров, в крупнейшие магические университеты мира на должность профессора, преподавателя, исследователя… Никого не волновало ее психическое состояние и происхождение. Она была слишком талантлива, чтобы обращать внимание на мелочи. Но никто не знал, что в итоге она выбрала.
Однажды Ремус видел ее в штабе Ордена Феникса. Это был единственный раз, когда Эмили посетила его ради разговора с Дамблдором, а через неделю после этого ее обнаружили на посту в Мунго. Официально она была целителем, но Ремус знал, что на деле она лишь проводит исследования на тему волчьего зелья и черт знает, чего еще. В другой раз Ремус видел Эмили в Аврорате, когда отправлялся туда с отчетом. Затем он видел ее в Министерстве, на одном из этажей, на котором, как Ремус смутно помнил, располагался Отдел Тайн. Он проезжал мимо на лифте. Но это были вырванные из книги страницы, которые ему никак не удавалось расположить в верном порядке.
Если ранее Эмили была скрытной, то теперь из нее нельзя было выжать и словечка. Она оборвала все контакты с теми, кого знала, и лишь с Ремусом она продолжала встречаться регулярно в одном из уютных маленьких лондонских кафе, настойчиво держа дистанцию. Он чувствовал, что она всегда наблюдает за ним, словно ангел-хранитель, и бесился от того, что не может сделать того же для нее. Ее жизнь становилась все более невидимой для него, а для всех прочих Эмили Паркер и вовсе перестала существовать.
— Будешь мне писать? — ни с того ни с сего брякнул Ремус первое, что пришло на ум.
Эмили подняла на него глаза. Она смотрела пристально, пока улыбка не стекла с его лица, и оно не приняло серьезное выражение.
— Я ухожу в невыразимцы, — сказала она.
Ремус откинулся назад на стуле, глядя на нее со смесью ужаса и восхищения.
— Вот как, — только и промолвил он. Все мысли в голове разом умерли, и сейчас там лишь покачивалась оглушающая тишина.
— Я не могу сказать, чем я буду заниматься. Честно говоря, я вообще не имею права все это говорить, но эту вольность мне простят.
Ремус продолжал молча смотреть, а все его хлипкие, любовно выстроенные надежды рушились. Невыразимцы живут засекреченной жизнью. О них неизвестно ни-че-го. Невыразимцы столь же одиноки, сколь и талантливы, и Ремус прекрасно понимал, что это значит.
Он пытался порадоваться за Эмили, но понял, что у него не получается. Честно говоря, Ремус не знал ни одного невыразимца, кто хорошо бы кончил, что было совсем немудрено. Они либо погибали, либо сходили с ума, либо умирали в ходе собственных экспериментов. До чего Эмили докопалась, что ее пригласили в этот отдел, Ремус понятия не имел, но она явно зашла очень далеко.
Он собирался спросить, неужели это последний раз, когда они увидятся? И не мог, потому что не хотел слышать ответ. Он перебирал слова и чувства внутри себя, словно подбирая подходящую отмычку к сложному замку, но мысли путались и сбивались, отравленные страхом и болью.
— Почему ты не можешь поговорить со мной откровенно хоть раз? — тихо и отчаянно прошептал он наконец. — Сказать мне правду?
— Какую правду, Ремус? — ее голос треснул.
— Что любишь меня! Я, возможно, никогда не вернусь из стаи Фенрира и никогда больше не увижу тебя. Почему нельзя оказать мне такую простую милость?!
Эмили смотрела на него томительно долго. Взвешивала, мыслила, вымучивала.
Когда она начала говорить, Ремус ожидал совсем не тех слов.
— Я близка к разрешению загадки волчьего зелья. Я постараюсь успеть до твоего отъезда, чтобы хоть как-то тебе помочь или же ты получишь его потом. Когда вернешься. Я уверена, что ты вернешься. — Она подняла руку, призывая не перебивать ее. — Я так же близка к тому, что хотела сделать с Мальсибером и всеми, кто перешел мне дорогу. Я не могу сейчас добраться до Люциуса, но он уже получил свое, а вот они лишь ждут свой кусок торта. Очень скоро ты сможешь прочитать в газетах, что талантливые и подающие надежды потомки благородных семей сошли с ума от мучающих их ужасов. От того, что каждый день и каждую ночь к ним приходят все те, кого они замучили и убили, плачут и кричат им проклятия. Они будут умирать долго, Ремус. Сначала попробуют держаться самостоятельно, потом начнут искать лекарство, но у них ничего не выйдет. Не в случае с моим зельем. А потом они отправятся в Мунго, на этот, второй этаж, где встретят меня. Я поговорю с каждым лично, и всех их, одного за одним будут находить мертвыми. Способ, как покончить с собой, они выберут сами, это будет мой им подарок.
