Ночь была свежа, тяжелый ливень закончился с час назад, и все вокруг дышало покоем. Небо черным полотном распростерлось над головой, звезды будто бы замазали краской, и только вдали виднелась смазанная граница грозного Уилтширского леса.

Совятня находилась в дивной пристройке из белого и розового камня с узкими бойницами и витой лестницей, опоясывавшей башенку по всей высоте. Темно-зеленый жесткий плющ вился по стенам, и изредка в нем распускались белые с ядовито-желтой серединкой цветы. У подножья башни росли пышные кусты разноцветных гортензий, сейчас склонившие листья и головки цветов под весом тяжелых капель.

Элиза сама не знала, как добралась до вершины башни. Голова все время кружилась. И если в одну минуту она ощущала небывалую легкость, то в следующую ночь обрушивалась на нее всей силой своих кошмаров, не давая от страха дышать и даже шевелиться.

— Все в порядке, мисс? — из темноты раздался вкрадчивый, вежливый голос.

Элиза тотчас поджала губы, обернулась на источник звука и, чуть склонив голову, ровно ответила:

— Мне чуть нездоровится, сэр, но волноваться не о чем.

Мужчина выступил из густой тени, и Элиза с присущим ей любопытством впилась глазами в грубое скуластое лицо. Он был еще молод, но уже сейчас в нем проступали пугающие звериные черты, выдающие в своем владельце стремление подчинять и карать.

Присутствие постороннего в Малфой-мэноре не было неожиданностью. До смерти Абраксаса здесь был штаб Пожирателей, но после того, как министерские проверки участились, и Абраксас в виду своей смерти уже не мог покрывать сторонников, штаб перенесли на площадь Гриммо. Но некоторые Пожиратели время от времени появлялись в резиденции Малфоев и подолгу заседали с Люциусом в его кабинете, после чего исчезали в ночи, а Малфой еще с час бродил по дому с осунувшимся лицом и литрами пил бренди.

— Эрнест Яксли, — сообщил незнакомец, и в его ясных светло-голубых глазах скользнула усмешка. — А вы?..

— Мисс… Элиза Кил… Як…сли, — Элиза глубоко вздохнула и виновато улыбнулась. — Элиза Яксли.

Голос и взгляд этого человека пробрал ее до костей, но вспыхнувшая в ней болезненная радость от встречи с родственником, перекрыла все прочие чувства. Ведь это был один из тех, кого она так долго и упорно искала, и кого ее мать так отчаянно пыталась удержать подальше от дочери.

— Я знаю, — Эрнест улыбнулся вновь. Он был в пальто, застегнутом до последней пуговички и со впечатавшимся под горло воротником. Сероватая кожа натянулась на скулах, на высоком лбе и массивном, выступающем подбородке. Он смотрел на Элизу, как домашние коты смотрят на живых мышей, пожалованных им от хозяев в качестве развлечения.

— Вот как, — только и произнесла Элиза.

Оно вновь помолчали, с показательно сухим любопытством разглядывая друг друга.

— Что же вы не объявились в нашем родовом поместье? — спросил Эрнест. — Мой отец — ваш дед — был бы немало рад, узнав о том, что вы существуете.

— Вы так считаете? — Элиза приняла игру. — Пожалуй, вы правы. Но мне не хочется оказаться на его пыточном столе, на коем он ставит эксперименты над людьми.

— О! Это лишь маленькое хобби, Элиза. Отец исследует человеческое тело, надеясь обнаружить новые пути лечения некоторых… болезней.

— Так он целитель? — Элиза едко улыбнулась. — Что же, он препарирует грязнокровок или полукровок тоже?

Эрнест усмехнулся, нехорошо сощурив свои блеклые глаза.

— Вам претит мысль об этом?

— Что вы! — Элиза растянула губы, и ее глаза сузились, как глаза лесной кошки перед атакой на ничего неподозревающую горную козочку. — Просто не ожидала, что мой дедушка так жаждет исцелять грязнокровок от их болезней.

Повисла тишина.

— Что? — лицо Эрнеста одеревенело, и весь лоск тут же сошел с него, оголив и без того резкие животные черты.

Элиза посмаковала момент и, когда ноздри Эрнеста начали раздуваться, беззаботно произнесла:

— Раз дедушка исследует тела грязнокровок, значит, он желает найти пути исцеления этих бедных существ. Не может же он, в самом деле, полагать, что лечение, которое подойдет грязнокровке, подойдет и чистокровному?

Эрнест смотрел на Элизу стремительно светлеющими изумленными глазами, и в них появлялось что-то, чего никак нельзя было ожидать от такого человека. Восхищение.

— Вы бы понравились отцу, — шипяще произнес он, не в силах справиться с накатившим на него возбуждением. — Черт побери, вы — действительно Яксли!

Элиза не знала, радоваться ей или нет такой искренней похвале от такого страшного человека, так что она решила лишь скромно склонить голову, как всегда делала Нарцисса, принимая комплименты от людей, которых уважала не более, чем ядовитых жуков.

— Я — полукровка, — мягко «напомнила» Элиза, чувствуя, что ходит по очень и очень тонкой грани. И что этот человек без малейших сомнений способен перерезать ей горло просто из прихоти. — И я полагаю, что ни мой дед, ни моя бабка не примут меня в семью, даже если я уничтожу всех грязнокровок на свете.

Эрнест лишь пожал плечами, делая вперед крохотный шажок. На его лакированных туфлях блеснули отсветы факелов.

— Вы удивительно хорошо знаете представителей своей крови, при том что ни разу с ними не встречались. Ваша проницательность заслуживает уважения, — Эрнест приложил руки в черных кожаных перчатках к груди и склонился в легком поклоне. — Но лично я буду счастлив продолжить с вами знакомство. Я прекрасно наслышан о ваших достижениях.

Он протянул руку к Элизе, и та машинально протянула свою в ответ. Эрнест склонился, запечатлев холодными жесткими губами поцелуй на ее нежной девичей коже, улыбнулся вновь и покинул совятню стремительным твердым шагом.

Элиза стояла, с ног до головы облитая жирным оранжевым светом факела, неподвижно глядя во тьму перед собой и чувствуя дикое счастливое возбуждение.

Этот человек… ее дядя, вызывающий лишь ужас и смятение каждым своим словом, ответил на все ее вопросы разом, даже не задумавшись.

Она — Яксли.

Она действует правильно. Действует так, как поступил бы каждый в ее семье.

Она — Яксли!

Ее пальцы сжались, а вместе с ними и письмо Питера, чье имя на конверте тоже превратилось в одну большую кляксу. Какая, собственно, разница, что подумает Питер, если она не ответит?

Ведь теперь Элиза нашла свою настоящую семью.

Она не глядя сунула конверт в клюв сонной недоумевающей сове и мягким шагом покинула совятню. Проклятие больше не трогало ее, в тенях на стенах не было ничего зловещего, она не чувствовала жара или холода. Она стала свободна.

Она Яксли, и больше нет нужды в этом сомневаться.

*

Эмили плохо понимала, сколько прошло времени.

Однажды, когда Беата торжественно вручила ей раскуренный косяк и Эмили пару раз затянулась, у нее было похожее ощущение. Ощущение бесконечности времени, когда за одну земную минуту ты проживаешь целый век и никак не можешь понять, отчего стрелки на часах стали такими неповоротливыми.

Сейчас Эмили казалось, что время остановилось навсегда. И единственное, что хоть сколько-то подгоняло его вперед, являлось к Эмили в облике напомаженного молодого человека с красивыми губами, глубокими глазами и беленой кожей.

В облике Энтони Мальсибера.

Он приходил часто, без предупреждения, с неизменной улыбкой на холеном лице.

Мальсибер был отличителен той слащавой намазанной красотой, какую так любят девочки-младшекурсницы, а парни лишь плюются и свистят вслед. Было сложно представить или хотя бы поверить, что под этим мягкими разглаженными чертами кроется настолько мерзкий, сгнивший изнутри… человек?

— Как твои дела, Эмили? — Мальсибер опустился на ковер перед ней, скрещивая ноги и чинно опуская ладони на колени, будто собрался медитировать.

Эмили молчала. Она, черт побери, дала себе слово молчать и она его сдержит.

— Ты пойми, Эмили, — Мальсибер грустно-грустно вздохнул. — Мне просто нужно знать то, что знаешь ты. Низменные удовольствия вроде секса или пыток лишь мелкая услада по сравнению с той властью, что может дать нам знание. Вот к примеру… Люциус так страстно желает тебя видеть. Должна быть причина, неправда ли?