Гермиона мимоходом остановилась возле зеркала и посмотрела на своё отражение. Покрасневшее лицо, опухшие от слез глаза и такой несчастный взгляд, что ей захотелось вновь разрыдаться от увиденного.

Нет, кто бы там ни был, она просто не может позволить увидеть себя в таком виде. Вряд ли обойдется без вопросов, если по ту сторону двери её ждут Гарри, Рон или Джинни. И что она им скажет? Разве она сможет сказать им правду?

Судорожно вздохнув, Гермиона отвернулась от своего отражения, и как раз в этот момент стук повторился вновь. Кто бы там ни был, он явно очень хотел, чтобы она открыла дверь. А что если это… Малфой?

При воспоминании о нем сердце ухнуло вниз, и Гермиона почти себя возненавидела за то, что вместе со злобой, ненавистью, разочарованием, вместе со всеми этими жгучими, опаляющими чувствами, в её душе проснулась искорка надежды, что он всё-таки пошел вслед за ней. Нет, конечно, уповать на это глупо, бессмысленно… Унизительно, в конце концов! И вообще, она не хочет, просто не может его сейчас видеть. Не сегодня. А лучше, никогда. Она наговорила ему слишком много. Она позволила слишком много. И это непростительно, это неправильно, это…

Гермиона прервала свой мысленный словесный поток лишь тогда, когда осознала, что стоит возле двери и сжимает дверную ручку. Оставалось только повернуть её и… Черт, что она делает? Зачем?

— Гермиона, я знаю, что ты там, открой! — отрезвил её беспокойный голос, и она замерла.

Джинни.

Это была всего лишь Джинни.

Почувствовав неприятный комок в горле, Гермиона хрипло спросила, прижавшись щекой к двери:

— Ты одна?

В этот момент она должна была испытывать облегчение, но чувствовала лишь горькое разочарование, так предательски обрушившееся на неё.

Ведь это был не Драко, по ту сторону двери. И поэтому она едва смогла совладать с собой, чтобы вновь не заплакать. Удивительно, насколько низко она пала. Так сильно ненавидеть, злиться на человека, который её обманул, заставил себя чувствовать униженной, который предал все её надежды и полностью растоптал все остатки самоуважения, и вместе с тем, испытывать гребаное разочарование от того, что он не пошел вслед за ней, не попытался её вернуть.

Какая она всё-таки жалкая.

— Да, я одна, — наконец, послышался настороженный голос подруги. — Гермиона, милая, прошу тебя, открой! Пожалуйста…

А Гермиона лишь качала головой, чувствуя, как текут слезы по её лицу. Черт, она просто не может больше сдерживаться. Она не может больше держать это в себе. Оказалось, это слишком сложно для неё, скрывать ото всех, утаивать, пытаться делать вид, что всё нормально.

До конца не осознавая, что делает, Гермиона медленно открыла дверь, и когда увидела напряженное, обеспокоенное лицо Джинни, зарыдала воткрытую. Подруга моментально приняла её в свои объятия. Она ничего не спрашивала, просто пыталась её успокоить, нежно гладила по спине, и сейчас Гермиона как никогда была ей за это благодарна.

— Ох, Джинни, прости меня, прости… — сквозь слезы еле выговорила она. Да, это было единственным, что она могла сделать сейчас: просить прощения за то, что лгала всё это время, за то, что предала самых близких, за исключением родителей, людей на свете — своих друзей. Ведь это предательство — желать человека, которого они ненавидят с ранних лет, человека, который ненавидит их самих? Разве нет?

— Ничего, дорогая, всё образумится, всё будет хорошо, слышишь? — мягко проговорила Джинни в ответ, и неожиданно Гермиона поймала себя на мысли о том, что постепенно начинает успокаиваться, понемногу приходить в себя.

Она медленно отстранилась от подруги и сделала пару шагов назад, вновь входя в бунгало. Жестом пригласив за собой Джинни, Гермиона на ватных ногах добралась до софы и медленно села.

— Прости за то, что я здесь устроила. Не хотела, чтобы кто-то это видел, — подняла она на подругу усталый взгляд.

— Прекрати извиняться, Гермиона. Все мы периодически плачем, в этом нет ничего зазорного. Мы же, всё-таки, женщины, не забывай, — пройдя мимо неё, добродушно произнесла Джинни и зашагала в сторону небольшой кухни. — Подожди минутку.

Гермиона едва успела вытереть слезы и собраться с мыслями, как увидела перед собой подругу, застывшую в решительной позе с двумя хрустальными бокалами и бутылкой красного вина в руках.

— Я не принимаю никаких возражений, мисс Грейнджер, — твердо произнесла она с наигранно напыщенным видом, и Гермиона не смогла сдержать улыбку. Поразительно, как легко Джинни удавалось поднять ей настроение в таких ситуациях, когда, казалось бы, уже ничто не сможет его улучшить.

— А я и не возражаю.

Удовлетворенная её реакцией, Джинни ловко разлила темную жидкость по бокалам и вручила один Гермионе.

— Для начала давай просто выпьем, без всяких тостов, — изящно села она рядом с ней. — Для тонуса, так сказать.

— Хорошо, — просто согласилась Гермиона и залпом осушила свой бокал. Она не привыкла запивать горе алкоголем, но сегодня был особенный случай.

Последовав её примеру, Джинни расправилась со своей порцией вина и, со стуком поставив бокал на кофейный столик, посмотрела прямо на неё:

— А теперь рассказывай, что сделал этот ублюдок.

От её прежней веселости не осталось и следа, лицо ожесточилось и, Гермионе показалось, что сейчас подруга видит её насквозь.

На какие-то пару секунд она опешила, удивленная столь неожиданной сменой настроения Джинни, но вскоре как можно небрежнее произнесла:

— Что ты имеешь в виду?

Понятное дело, глупее вопроса не придумаешь, но Гермиона просто не была готова вот так вот сразу начать говорить о причинах своего недавнего поведения.

— Послушай, дорогая, хоть мы и женщины, которые с определенной периодичностью плачут по поводу и без, тебя же в подобном состоянии я вижу чуть ли не впервые в жизни. Должно было произойти что-то действительно серьезное, чтобы ты дала волю слезам, — мягко, но настойчиво произнесла Джинни, не сводя с неё взгляд.

Гермиона глубоко вздохнула и нахмурилась, почувствовав, как к ней вновь подкрадываются все те эмоции, которые она с таким трудом утихомирила совсем недавно.

— Джинни, это слишком сложно объяснить… Просто я и Малфой… Мы… Одним словом, у нас возник конфликт, — сбиваясь, нервно проговорила она, чувствуя, как холодеют от пота ладони.

Несколько секунд подруга молча буравила её взглядом, после чего хлопнула себя по коленке.

— Так и знала, что дело в этом белобрысом идиоте! Черт возьми, Гермиона, с самого начала было ясно, что это просто так не пройдет бесследно, ваше танцевание!

И едва Гермиона успела открыть рот, чтобы возразить, как Джинни резко поднялась с места:

— Я прикончу этого урода! Довести тебя до такого состояния… Он у меня за это поплатится!

— Стой, Джинни! — отчаянно крикнула Гермиона, схватив подругу за руку. — Он… Он ничего не сделал. Вернее… Мы оба виноваты, так что прошу тебя, сядь!

Джинни хмуро посмотрела на неё, тяжело дыша от негодования, но, в конце концов, сдалась и последовала просьбе Гермионы.

— Ладно. Но пообещай мне, что расскажешь всё, как есть, слышишь? — пригрозила она пальцем, недоверчиво склонив голову набок.

Гермиона шумно выдохнула. Она чувствовала себя так, словно её загнали в угол.

— Обещаю, — наконец, устало сказала она и тут же добавила: — Но для этого мне нужно выпить ещё бокал. Нет, лучше два.

— Как скажешь.

Распив на двоих практически всю бутылку прекрасного сухого вина менее, чем за двадцать минут, Гермиона, наконец, начала говорить.

— Во-первых, Джинни, хочу сразу сказать — Малфой не такое исчадие ада, как ты думаешь, — немного захмелев, смело начала она, но увидев, как округлились глаза подруги, быстро продолжила: — В смысле, да, он несносный засранец, самовлюбленный индюк, и я всё ещё ненавижу его, но в наших… разногласиях виноваты мы оба.

Реакция Джинни была прежней, и Гермиона закатила глаза:

— Я это говорю для того, чтобы ты не понеслась к нему в бунгало с криками «Авада Кедавра» после того, как я расскажу тебе всю историю. Пойми, мы виноваты оба. В том числе и в том, что произошло сегодня…