Поколение Лермонтова, конечно, не смирилось: юноши этого поколения тайно читали вольнолюбивые стихи, бунтовали против университетских профессоров, занимавшихся не наукой, а слежкой за студентами. Но поколение Лермонтова уже не могло идти дорогой декабристов, ошибки которых стали очевидны после их разгрома. Нового же пути это поколение ещё не выработало.
«Все мы были слишком юны, чтобы принять участие в 14 декабря, – писал Герцен. – Разбуженные этим великим днём, мы увидели лишь казни и изгнания. Вынужденные молчать, сдерживая слёзы, мы научились, замыкаясь в себе, вынашивать свои мысли и какие мысли!.. – то были сомнения, отрицания, мысли, полные ярости. Свыкшись с этими чувствами, Лермонтов не мог найти спасения в лиризме, как находил его Пушкин. Он влачил тяжелый груз скептицизма через все свои мечты и наслаждения».
Когда Лермонтова уже не было в живых, Герцен и его друзья продолжили дело декабристов. Но в 30-е годы честному, умному, активному человеку некуда было приложить свои силы: всякая попытка действовать и мыслить самостоятельно пресекалась: Николаю I нужны были послушные чиновники, а не мыслящие люди. Жизнь должна была идти тихо. Без бурь. В этой давящей тишине в литературу вошёл Лермонтов.
В тринадцать – четырнадцать лет он уже ощутил обречённость своего поколения на бездействие. Всё складывалось трагически: мать умерла так рано, что он её почти не помнил; отец и бабушка ссорились. Угрюмый, замкнутый мальчик научился сторониться людей – он ни от кого не ждал добра.
Пушкину было и в эти годы о чём вспоминать, у него были друзья – настоящие. И в тяжкие, мучительные последние годы своей жизни затравленный, бесконечно одинокий, раньше времени постаревший и помрачневший человек, в творчестве он сохранил веру и свет своей юности.
В юности Лермонтова не было света и веры. Он вырос в душевной пустыне, и жил в ней, и сам себя на неё обрекал, и не мог из неё выбраться. Среди отчаянной пустоты той жизни, которой он жил, оставалось одно: сохранить то, что старался уничтожить в своих подданных Николай I, – свободу мысли и духа. Сохранить интерес к людям. Пытаться понять их души, их трагедию.
Это он и делал всю свою жизнь. Пятнадцатилетним мальчиком он написал «Монолог»:
Поверь, ничтожество есть благо в здешнем свете.
К чему глубокие познанья, жажда славы,
Талант и пылкая любовь свободы,
Когда мы их употребить не можем?
Эти строки можно поставить эпиграфом ко всему творчеству Лермонтова. Среди его ранних стихов немало наивных, несовершенных, просто слабых, но во всём, что он писал в юности, уже видна его личность; виден рано сформировавшийся и рано отчаявшийся человек.
Мы, дети севера, как здешние растенья,
Цветём недолго, быстро увядаем…
Как солнце зимнее на сером небосклоне,
Так пасмурна жизнь наша. Так недолго
Её однообразное теченье…
И душно кажется на родине,
И сердцу тяжко, и душа тоскует…
Лучшие люди поколения Лермонтова действительно «цвели недолго». Погиб от чахотки отданный в солдаты поэт Полежаев, рано умерли Белинский, Станкевич, Грановский, и сам Лермонтов не дожил до двадцати восьми лет.
«После декабристов, – пишет Герцен, – все попытки основывать общества не удавались действительно; бедность сил, неясность целей указывали на необходимость другой работы – предварительной, внутренней».
Эту «предварительную, внутреннюю работу» выполнял Лермонтов. В его стихах поколение осознавало и начинало понимать свою трагедию:
Не зная ни любви, ни дружбы сладкой,
Средь бурь пустых томится юность наша,
И быстро злобы яд её мрачит.
И нам горька остылой жизни чаша,
И уж ничто души не веселит.
Так кончается стихотворение «Монолог», написанное пятнадцатилетним мальчиком. Это не обычный юношеский пессимизм; Лермонтов ещё не умел объяснить, но уже заметил и понял, что человек не может быть счастлив, лишённый возможности действовать. Через десять лет после «Монолога» он напишет роман «Герой нашего времени», где объяснит психологию своего поколения и покажет безысходность, на которую обречены его сверстники.
С тех пор как пятнадцатилетний мальчик признался: «В уме своём я создал мир иной» – до выстрела Мартынова прошло всего двенадцать лет. В них уместилась вся литературная жизнь Лермонтова. Сотни стихов, поэмы, драмы, повести, роман – всё написано за эти двенадцать лет. И всюду – в стихах, в драматургии, в прозе – перед нами сам автор.
Когда начинаешь читать подряд сочинения Лермонтова, обнаруживаешь, что он часто повторял, переносил из одного стихотворения в другое целые строфы, даже страницы. Например, «Желанье», о котором мы уже говорили: «Отворите мне темницу» – написано в 1832 году, а в 1837-м – «Узник», с тем же началом. В поэме «Измаил-Бей» есть две песни: одна из них, иначе обработанная, позже войдёт в «Бэлу», другая почти дословно повторится в поэме «Беглец». Арсений из поэмы «Боярин Орша» почти полностью произносит будущую исповедь Мцыри:
Ты слушать исповедь мою
Сюда пришёл! – благодарю.
Не понимаю, что была
У вас за мысль? – мои дела
И без меня ты должен знать,
А душу можно ль рассказать?..
Эти повторения смущают нас: как же так? Зачем он переписывал сам себя?
Он не переписывал. Он готовился. Многие его стихи, и целые поэмы, и целые пьесы – это как бы наброски, может быть, даже черновики его будущих произведений. Некоторые из них он успел написать: поэмы «Демон», «Мцыри», роман «Герой нашего времени». Но многие его книги не написаны и не будут прочитаны нами никогда.
Почти всегда он писал о себе – и в то же время всегда готовился написать не о себе. О человеке своего поколения. О герое своего времени. И, может быть, вся его поэзия – подготовка к непостижимому подъёму на вершину его прозы.
Опыты драматургии, первые прозаические произведения – это тоже подготовка, тоже наброски, эскизы, подход к будущему герою романа.
Юношеские пьесы Лермонтова автобиографичны. В 1830 и 1831 годах он написал две драмы: «Menschen und Leiden-schaften» («Люди и страсти») и «Странный человек». В основе обеих пьес – семейная трагедия, сходная с трагедией Лермонтова, и обманутая любовь, сходная с его любовью к Наталье Федоровне Ивановой. Герои обеих пьес – Юрий Волин и Владимир Арбенин – напоминают самого Лермонтова.
Фамилию Арбенин носит и герой драмы «Маскарад», написанной в 1835 году. Это гордый, одинокий, отчаявшийся человек, похожий на лирического героя лермонтовских стихов, на Демона. Последнюю свою надежду он видит в любви, но и эта надежда рушится. Может быть, и «Маскарад» – подготовка к тому портрету своего поколения, который Лермонтов готовился написать.
В 1836 году он пишет пьесу «Два брата», в основе которой снова лежит семейная трагедия, сходная с трагедией Лермонтова. Один из братьев, Юрий Радин, – чистый человек, обманутый клеветой и злобой, – напоминает героев юношеских пьес Лермонтова. Второй же брат, Александр Радин, говорит о себе: «Да!.. такова была моя участь со дня рождения… все читали на моём лице какие-то признаки дурных свойств, которых не было… но их предполагали – и они родились…»
Узнаёте ли вы этот монолог, почти дословно перенесённый позднее в дневник Печорина? Александр Радин – демон зла, он обманывает отца, брата; он властен и подчиняет себе слабую Веру, которую любит брат… И он же – несчастлив, одинок, он страдает от своей озлобленности, от своего одиночества. Это – эскиз к будущему характеру Печорина. Недаром и женщину, которую он любит, зовут Вера Лиговская.