Она так и сидит, выводя на моей, обнимающей ее, руке какие-то узоры.

— Мат…

— Ммм?

— У тебя девушка есть? Ну, то есть… слушай, вот мне что-то совсем не верится, что у тебя девушки не было до сих пор. По-моему, ты мне просто морочишь голову.

— Мы расстались с моей девушкой за месяц до отъезда на периметр. То бишь… получается почти девять месяцев назад. Она сказала, что это слишком долго и она ждать не хочет. Ну мы и разошлись к обоюдному удовольствию. А остальные… Ты пойми, отношения в Бесстрашии…

— Да я знаю, знаю. Проще. Вам переспать, что булочку съесть, также обыденно и просто, я знаю, но никак не могу привыкнуть… Зачем тебе тогда я? Меня такое положение вещей не устроит.

— Знаешь, «такое положение вещей» быстро приедается, особенно когда ты всю жизнь смотрел на родителей, которые до безумия любят друг друга. «Такое положение вещей» хорошо для подростков, когда хочется всего и сразу, а потом… хочется чего-то более… человеческого… Дани, почему ты не хочешь быть со мной?

— Я хочу, Матиас, правда! Ты мне нравишься, это факт, но… Мне кажется, сейчас просто не время для этого…

— А когда оно будет, это время? — я поворачиваю ее лицо к себе так, чтобы она посмотрела мне в глаза. — Ты не испугалась пойти со мной ночью в лес, но при этом отталкиваешь меня, спасовав перед трудностями… Где твое хваленое бесстрашие, Дани? Да и война уже идет полным ходом. После инициации мы все окажемся… черт знает где. Скажи, ты не будешь жалеть о том, что не согласилась сейчас быть со мной, если я…

Она закрывает мои рот ладошкой, а в глазах море печали.

— Никогда не говори этого, ясно? — я, перехватив ее руку, целую внутреннюю часть ладони, которая закрывала мой рот. Она смотрит на эту ласку не отрываясь, а у меня сердце колотится… Когда я дошел до пальчиков, она обводит ими мои губы, глядя прямо мне в глаза. — Матиас… я…

— Тшшш, — я наклоняюсь к ней и целую, в ее такие желанные и чувственные губы, целую нежно, чтобы дать понять ей, я тоже умею таким быть. Она обнимает меня, поглаживая по щеке. Это уже совсем не тот поцелуй, который застал нас врасплох в лесу, не неистовое соитие на берегу, сейчас я знаю, что делаю и стараюсь, как могу, держать себя в руках. Обвожу ее губы языком, прихватываю их нежно, она закрывает глаза, зарывается пальчиками в волосы… Ах, черт, она у меня в руках, такая маленькая, хрупкая, но одновременно очень упрямая и сильная. Этот контраст просто… лишает меня рассудка. А, плевать на все, ну ее, эту инициацию? Прорвемся как-нибудь!

— Мат, а нам не пора возвращаться? — спрашивает у меня Дани, оторвавшись, а я даже не сразу понял, о чем она говорит. — И ты, наверное, совсем замерз.

— Давай возвращаться, хотя мне на самом деле жарко, — ухмыляясь, говорю я.

Мы принимаем решение не карабкаться вверх по отвесному обрыву, идем через пляж, под Данины подколки и смешки.

— Так значит, это все задумано было? Чтобы обязательно кубарем скатиться?

— На самом деле, тут просто вид красивее, если с обрыва смотреть, нет зарослей на воде, да и место такое… Закрытое. Дани, — я опять привлекаю ее к себе, — скажи мне. Ты ни о чем не жалеешь?

— Да нет, что ты, — она утыкается лбом в мою грудь, — я боюсь, что у тебя из-за этого будут проблемы. Нам ведь надо будет как-то скрываться, ты ведь все-таки командир, а я неофит…

— Ну в какой-то степени да, придется скрываться, но Алекс знает меня как облупленного, все равно все поймет, он от меня тоже ничего не скрывает. Признаться, так проще, мы с ним всю жизнь друг друга прикрывали, так что с ним нет особого смысла как-то лицемерить. На рожон не лезть, конечно… Главное, чтобы ты ни о чем не жалела.

Она лишь качает головой и тянет меня дальше. Однако через какое-то время опять останавливается и зажимает рот ладошкой.

— Ой, Мат, мы мою юбку забыли там, на пляже!

Пришлось возвращаться, чтобы забрать ее вещи с дерева. Они, конечно, и не думали высыхать, так что мы были вынуждены нести их прямо так, мокрыми. Внезапно накатывает ощущение какой-то… опасности, будто… кто-то потерялся. Или пропал… Неужто, во фракции что-то случилось? Я смотрю, и Дани стала озираться вокруг.

— Что? — спрашиваю у нее, — ты чего-то потеряла?

— Да нет, просто чувство какое-то странное. Будто где-то ребенок плачет…

Точно, ребенок где-то плачет, вот-вот, ребенок, потерялся и плачет. Неужели из Дружелюбия сбежал? Ответом мне был шорох из кустов.

— Мат, там что-то есть, слышишь? Там в кустах кто-то копошится… Надо посмотреть!

— Подожди, Дани, — перехватывая ее за руку, шепчу на ухо, — это могут быть тени. Недовольные то есть, нельзя так сломя голову, бросаться… Я первый пойду, тихо будь!

Я, стараясь сильно не шуметь, иду на звук, кусты опять шевельнулись. Черт, да что же это такое, и оружия никакого нет. Тревожное чувство усиливается, я подбираю палку потолще у себя под ногами, и готовый отражать атаку, двигаюсь к кустам. Вот если бы хоть что-нибудь разглядеть! Хоть немножко… Но никто не высовывается, не пытается атаковать. Я показываю Дани, чтобы бежала, если что, она кивает, хотя я вижу, что фигушки она меня оставит тут одного. Ох уж эти упрямые девицы! Это, кстати, могут быть шпионы Билли, я точно знаю, что он приплачивает местным мальчишкам, чтобы они за парочками по кустам лазили. Ну если это они, за уши отдеру!

Добравшись до кустов, я резко раздвигаю ветки и вижу… небольшого щенка. Маленькие лапки копошатся в траве, он пытается встать, продолговатая мордочка поворачивается ко мне и на ней не обнаруживается никаких признаков органов чувств. Детеныш скриммена. Вот откуда чувство незащищенности и потери, детеныши могут посылать свои ощущения напрямую, в обход всех передатчиков или стены. Они, правда, никогда не остаются без вожака, который контролирует это, а когда они теряются, они посылают свои чувства в пространство, кто-то да откликнется. Вот, как мы сейчас.

— Дани, иди сюда, смотри, что я нашел!

Девушка опасливо подходит и настороженно смотрит на детеныша.

— Господи, Матиас, что это такое? — я беру детеныша на руки, он сидит тихонько, видно, почувствовал особей, и тыкается в меня головой.

— Погладь его, это детеныш скриммена. Совсем маленький, родился недавно, — девушка осторожно протягивает руку и неуверенно поглаживает нежную бархатную головку.

— Ой, какой лапулечка, — сюскает она, — я никогда их не видела, только на картинке, а уж малышей и подавно. А он нам ничего не сделает?

— Ну, во-первых, мы находимся под воздействием стены, такой мощный передатчик ни одна, даже самая большая особь не перебивает. Во-вторых, детеныши еще не умеют вызывать страхи, они могут только свои собственные чувства транслировать в пространство, чтобы позвать таким образом на помощь. Надо его в Эрудицию отнести, а то он тут погибнет. Интересно, откуда он тут взялся?

— Может, от стаи отбился и забрел случайно за стену?

— Мог, только если через тоннели. Однако, он слишком маленький, чтобы отбиться от стаи… Может, из Эрудиции сбежал… В любом случае забираем его.

— А можно я его понесу? Он меня не укусит?

— Может и укусить, но у него сейчас нет еще зубов. Ему вряд ли больше 2 месяцев.

— Откуда ты знаешь столько о них? Это потому, что ты сын лидера?

— Не совсем. В силу своих особенностей.

Мы идем в направлении Дружелюбия, уже почти утро, но светает сейчас поздно, поэтому мы так и бредем в темноте. Дани держит детеныша на руках, гладит его, что-то нашептывает.

— Ой, Мат, он такой миленький…

— Вот-вот, у Мелиссы тоже так все начиналось… Теперь у них живет здоровенная дура и выгоняет их из спальни.

— Это ты про Мелиссу Финн? Жену лидера Эрудиции?

— Да, она с ума по скримменам сходит. Они у нее с рук едят и знают команду «к ноге», — смеюсь я, а Дани на меня настороженно смотирт. Опять. — Что теперь-то не так?

— Мат, ты что, дивергент?

Вот когда это перестанет уже вызывать у людей священный ужас. Ну дивергент, и что с того.