Нет. Боже… только не дай сейчас разреветься… не сейчас. Я задерживаю дыхание, чтобы не сорвать с плотно сжатых губ предательский всхлип. Внутреннее напряжение достигает абсолютного прорыва, выплясывающие пальчики сходятся в кулаки, ногти впиваются в ладони. Чувствую, как кровь отливает от лица. Спокойно… не смей подавать вида. Не сдаваться… ждать. Нас швыряло, крутило, ломало все эти годы… но мы всегда справлялись, не время сдаваться… Опять ждать… ох*еть, радость то какая… Невыносимо.
Все посторонние звуки гасятся, обманчиво отражаются смутным эхом, слышится только бешеное биение собственного сердца. Воздух накален до предела, мне дышать нечем. Я задыхаюсь от засасывающего страха… реальность, душевным пинком под дых возвращает с небес на землю… Слишком напористое ощущение опасности, остро осязаемое, вбиваемое ржавыми гвоздями в самое сердце… почти по самую шляпку… я знаю это чувство. Ловушка… И он знает, что там ловушка… Но все равно, как всегда… в самое пекло… только так, хоть в преисподнюю… по другому и быть не может, конечно… Вашу ж мать! Мать вашу! Этим ублюдкам нужна жизнь моего мужа, бл*дь, и Эрик, естественно, без колебания ей рискнет… в очередной раз. Прелестно, а ты сиди и мучайся от бессилия, и беспомощно кусай губы. Господи, пожалуйста, не дай ему пропасть… береги его. Мне хочется, чтобы он вернулся скорее… Это сковывающий страх. Целый океан страха во мне…
Он сказал, что любит меня… да черт подери, двадцать лет молчал, а тут… Прощался? Вот сукин ты сын, Эрик… только не вздумай сдохнуть, ну пожалуйста… Господи, ну неужели все слишком плохо? Если Эрик пришел в детскую… то это… конец. В глазах всплывают чернильные пятна, огромными волнами накатывает колючий ужас, но я запрещаю себе даже думать о том, чтобы посметь подать вид. Плохо ли мне, хорошо ли — сейчас от моей способности держаться, зависит видимое спокойствие и чуть плещущаяся вера остальных собравшихся в детской, следящих за мной внимательными взглядами. Стараюсь дышать ровно, но это получается с огромным трудом. Вдох-выдох, вдох-выдох… ну давай, чуть-чуть… вдох-выдох, еще… и бл*дь, еще разочек… вот так… Он сильный, он справится! Эрик всегда возвращается, всегда… и сегодня обязательно вернется. Нельзя терять надежды… У него все получится! Родной мой, только вернись… ты нам очень нужен! Как же ты мне дорог… Столько ты для нас всех делаешь… для детей. Есть ли что-нибудь, на что бы ты не пошел ради их защиты? Конечно нету!
— Чувствуешь, Крошь? Что-то надвигается! — тихо спрашивает меня сидящая рядом Клэр, легонько покачивая на руках маленького бутуса. Она опытная бесстрашная, естественно, все понимает. Напряжение ощущается слишком плотное, густое, что можно попробовать его на вкус и потрогать руками…
— Чувствую. Все чувствуют…
— Мама, тебе грустно? Папа сказал, что скоро приедет. Ты не будешь плакать?
На меня серьезно и не отрываясь смотрят две серо-голубые, большие, яркие бусинки, в обрамлении пушистых ресничек. Маленькая ладошка доверчиво цепляется пальчиками за мою руку, и шкодливый бесенок забирается мне на колени.
— Конечно, я не буду плакать, Люси. — пряча дрожь в голосе, намеренно беззаботно выдаю дочери. — Не такая уж, у тебя мама и плакса. Если папа обещал, что скоро приедет, значит так и будет. Он всегда выполняет свои обещания. — вот бы, еще себя заставить поверить и не трястись от беспокойства.
— И мы пойдем стрелять из его пистолета? — хитро прищурив один глаз, интересуется Люсия. — Папа мне обеща-а-ал. И Ричи с Троем пойдут?
Ну да, у кого что, а у нас пистолет… нет бы плюшевый мишка. Спасибо, что мои дети не хватают оружие в младенчестве. Ничего не поделаешь, видимо гены…
— А как же иначе, обязательно пойдем! Только, чур я первая стреляю из его пистолета. — одна бровка-домиком ползет вверх в шутливом изумлении. — Но для того, чтобы пойти в тир, нужно сперва как следует подкрепиться, а потом поспать. Иначе, будешь зевать и стрелять мимо.
Курносый носик смешно морщится, а потом губки растягиваются в широкой улыбке. Вот вот, этот мини Energizer спать не заставишь, без предварительных сказок, песен и плясок. Да кто бы сомневался…
— Я уже поела, мне Вик шоколадку принес. Только он сказал, чтобы я тебе не говорила… — Ага, ясненько. — И спать, я пойду только с тобой, мамочка. — ухищренно сообщает мне ребенок.
Вот уж спасибо, так спасибо… Это мы уже проходили, сначала малышка перетянет на себя все одеяло, затем утащит мою подушку и в конце концов уляжется звездой поперек кровати, милостиво оставив мне для сна самый краюшек. А уж если и Трой с Ричи прискачут, вереща, что им приснился страшный сон, или на улице шандарахнет гром с молнией… то все, сливайте воду, тушите свет… мама обязательно проснется от смачного удара задницей об пол. Причем, многочисленные пинки в бок от маленьких пяточек, мне давно уже не страшны. Где-то в груди вскипает тайфуном щемящая нежность…
— Солнышко, но здесь очень маленькие кроватки, они детские. Я хоть и размером с кошку, но вдвоем мы туда все равно не влезем. Я заберу тебя вечером домой, и будем вместе спать на самой большой кровати. — Люси согласно закивала, потряхивая пальмой на голове и расплылась в улыбке до ушей.
— А можно нам к Алексу сходить, посмотреть, как он тренируется?
— Не сегодня, малыш. У Алекса инициация, его нельзя отвлекать. Он придет, когда сможет.
— Да мы осторожненько, а мам, он и не заметит нас. Я же знаю, что ты постоянно подсматриваешь с лестницы.
— Ладно, уболтала. Но не сегодня. Договорились? А сейчас иди поиграй с ребятками, маме нужно отлучится ненадолго.
Запечатлев звонкий «чмок» на моей щеке, бесенок, громко пища исчезает в игровой. Вот такая она… Егоза. Самостоятельная. Любимая. Спокойно ступая, направляюсь к двери, стараясь не делать нервных и резких движений, чтобы никого не напугать, но они все на меня так пристально пялятся… Черт! Не знаю, чего бесстрашные ожидают, что я взвою в голос, заламывая руки и стану истерить, но кажется, притворщица во мне сегодня отменная.
Время тянется подобно тугой резине, медленно, и невыносимо тяжело. Не в силах больше сидеть в неизвестности, отправляюсь прямиком в диспетчерскую. «Яма» словно вымерла, небывалая тишина пустых помещений разбавлялась только гулким эхо моих шагов. У меня сейчас все нервы оголены, и они требуют-требуют-требуют немедленного выплеска, или меня на клочки сейчас разнесет, прямо среди этих каменных ходов… Ожидание смерти хуже самой смерти. Господи, храни нас всех… Как безумно быстро все в этом мире меняется. Я влетаю в диспетчерскую ураганом, именно в тот момент, когда из динамиков доносится голос Вайро…
«Бум, бум, бум» — перестукивает песенка крови в висках. Тягучий звон забивает звук, голова плохо соображает… отдельно только мозг принимает какие-то сигналы… Заложники расстреляны! Ловушка! Состав подорван! Подорван на мосту… ловушка… Сердце бешено колотится, пытаясь переломать мне ребра. Плотная пелена окутывает пустым отчаянием… и тысячи маленьких, слепящих мушек застилают взор. Удушающий спазм сдавливает горло, мешает наполнить легкие кислородом. Ну дыши же… давай… еще дыши. Капли холодного пота стекают по спине. Нет… только не это… ну пожалуйста… Боже… этого не может быть. Это не правда… Кромешную, пугающую тишину, мертвую, резко прорезает родной голос:
— Мама! — в глазах все плывет, я озираюсь по сторонам, ища глазами сына. Алекс застыл в дверях диспетчерской, Вик уже пробирается ко мне, ухватывая под локоть… иначе я упаду. И Матиас, старший сын Итонов, прилетел, черт, и Кевин, мельтешат за дверьми. — Мама! Что с отцом? — снова слышу голос, так похожий на голос мужа… Господи, если бы я сама знала.
Да тресни ж, преисподняя прямо подо мной, пожалуйста… Неужели, все так плохо? Прямо совсем… плохо… Если мой, всегда собранный, сосредоточенный, гордый и самоуверенный Алекс, выдает такое «Мама!», то всё, ох*еть как погано. Всё хуже некуда, если уж совсем честно… Сердце стремительно ухает в пятки. Растерянно ловлю стальной взгляд сына. У меня куда как меньше самообладания сейчас. Закусываю губу до искр в глазах, чтоб не взвыть в голос… Состав подорвали… Эрик, где он?! Не паникуй, не смей паниковать… все — потом! Страх и тревога проваливаются в адреналиновую пропасть, ощущаю лишь сковывающую сердце ледяную ярость. Глубокий вдох…
