Все было одно, и теперь она чувствовала это. Все, все до самой последней мельчайшей песчинки, до самого крохотного существа, все галактики и вселенные, все червяки и листья, все это было – Одно, громадное, пульсирующее, живущее в одном могучем ритме, что нес и нес пески времени сквозь что-то, что даже не было пространством. И в этом во всем маленькая Найрин казалась себе едва ли не самой крохотной песчинкой из всех, и одновременно – она была всем. Не было больше границ для ее тела, для ее души, для ее воли, как не было ни того, ни другого, ни третьего. Был лишь Ритм, и она была этим Ритмом.
Нити энергии танцевали под пальцами, и рисунок ткался сам. Вот уже золотой ключ в его центре засиял, будто только что рожденное солнце, разбрасывая во все стороны пучки энергии и материи. Найрин улыбалась ему в ответ, она оплетала его все туже и туже, гигантской кисточкой рисовала она на золотой поверхности Источника, и подчиняясь ее движениям, смешивались цвета, сливались, менялись. Все менялось.
Найрин заглянула в самое сердце Источника, и увидела там саму себя, сидящую, склоняясь над его водами, и глядящую в него, в котором отражалась она сама и так бесконечно. Вокруг нее вставали огромные горы, под которыми спало древнее царство из тех, что только будет покинуто, древнее царство, где уже тысячелетия не было ни одного человека, но это больше не было странным для Найрин, ведь для нее больше не существовало прошлого, настоящего и будущего. Она стала временем, а время не знало самого себя, лишь стремясь вперед к очередному повороту, очередному рубежу, стремясь только за тем, чтобы встретить самое себя и слиться с ним. И чтобы все повторилось вновь, по совершенно новому кругу, который будет точно таким же, как и всегда, и – другим.
Она видела, как окровавленная Торн, прижимаясь к скале и скаля зубы всего в нескольких метрах от нее, и при этом – в тысячах тысяч солнц, – ожесточенно сражалась, покупая ей миг за мигом, своей жизнью выплачивая кровавую дань, которую все они должны были громадному Колесу. Она видела, что Псарей вокруг нее становилось все больше, что откуда-то из немыслимой дали к ней спешит Леда, но она знала, что Леда не сможет помочь, что она не сможет изменить, знала, что Леда погибнет. И по мановению ресниц Найрин взметнулись горные метели, сорвались с круч белые ревущие потоки, закружили Леду, смяли и бросили ее прочь, с круч в глубокий снег долины, не дав ей добраться до плато, потому что Найрин знала – это не нужно. Она видела золотое стремление Торн, словно копье света, что вырывалось из ее груди наперекор всему, с каждой секундой становясь все сильнее и сильнее. Она видела, что силы у нее заканчиваются так же, как вытекает и кровь из ее ран, она видела Псарей, что уже готовы разорвать ее на куски, но Найрин знала: Торн справится, и времени ей хватит, потому что сейчас для Найрин не было времени. Или было лишь время и ничего кроме него.
Она видела, как над Роурской долиной кипит небо, и огненные вспышки пробивают насквозь тучи, заставляя те сталкиваться друг с другом, как тучи закручиваются над армией дермаков, что изо всех сил стремятся противостоять стихии. Она видела золотые точечки всех-всех, кто сражался на другой стороне, кто бился за свет и правду, словно россыпи светящегося в темной ночной толще воды планктона, который медленно колыхало течением. Она знала, что все они, что каждый из них, сейчас отчаянно, всем своим существом зовет ее, знала, что все они – лишь часть ее огромного тела, впитывающего в себя весь мир, и она была с ними. И тогда, когда их ряды отбросило назад, когда вражеские ведуны обрушили на них свою мощь. И тогда, когда маленькая серебристая фигурка, изо всех сил призывающая ее, шагнула сквозь бездну по ледяному мосту, шагнула навстречу первому сыну, что предал ее тысячи веков назад и все равно был глубоко любим ею. И она дала силы этой фигурке, чтобы противостоять, чтобы биться, чтобы отбросить его. Вот только руки тех, кто мог взять ее силу, были еще слишком слабы, и сын нанес свой последний удар перед тем, как уйти из этих мест. И тогда небо рухнуло на землю.
Она видела и свою обратную сторону, свою собственную силу, что текла по ее собственным венам. Она была Черным Источником, и Ульхом, что прямо сейчас, окутанный алыми нитями своего безумия, запускал в ее вены зло, была она и злом, тем самым злом, что травило ее изнутри, потому что она была всем. Не было ничего кроме нее, и даже зло, даже то, что выворачивало наизнанку ее волю, что искажало ее и путало, даже этим была она. Потому что на то была воля. Потому что перед тем, как победить зло, они должны были узнать, что это такое, перед тем, как завоевать вечность, они должны были знать, что такое миг. Они должны были понять цену каждого вздоха, каждого лучика солнца, каждой крохотной капельки воды, дрожащей на самом краешке тонкой травинки. Они должны были пережить это, чтобы осознать, что они хотят большего.
Нити складывались, связывались, и узор ткался ей самой. Найрин вглядывалась в его суть, и в какой-то миг поняла, что он – лишь капля в море, в котором нет ни одной лишней капли. Узор ничего не решал, кроме десятков тысяч жизней анай, которые в свою очередь ничего не решали в битве гораздо более страшной, что только ждала мир. Найрин чувствовала громадную тень и времена без солнца, и невероятное сопротивление могучих ветров, что ломали и терзали мир, пытаясь заставить его пасть на колени. Она чувствовала рев боевых труб и вечную Войну, и поступь Роксаны, которая должна была вновь затанцевать свой бесконечный танец на волнах времени, и она знала, что Роксана подчиняется ей. Она знала, что так было нужно. Нужно было заставить их задыхаться, удавить, ужать до тех пор, пока они не станут тем самым крохотным семечком, тем маленьким ростком, пока они не потеряют все и не захотят чего-то другого. Узор не решал ничего, но и решал все. Как ступени бесконечной лестницы в небо, каждая из которых была важна.
Не было ни одной лишней колючки, что втыкалась в чью-то ногу, ни одного лишнего корня, что подворачивался бы под чью-то стопу, ни одного лишнего злого человека, встающего на его пути, ни одной беды, ни одной слабости, ни одного крушения, которое было бы лишним. Бесконечные дороги, вымощенные звездами, вели через бескрайнюю толщу лет от первого неосознанного вдоха, первого проблеска еще тупой и ничего не сознающей воли, от первой попытки узнать, что же такое я, к сияющий вратам, за которыми лежала вселенная. И в этих вратах маленький белоснежных лотос, прорастая сквозь грязь, расцветал немыслимой красотой серебристых лепестков, и каждый, каждый путник на этом бескрайнем пути однажды тоже проходил под этими воротами, и там, за ними, все менялось. Там больше не было границ и расстояний, потому что там все было едино, там больше не было одиночества и боли, потому что там не было разделения, там больше не было препятствий и преткновений, сопротивления и страха, потому что они были больше не нужны. Там мир становился единым, не разделенным на две половины из материи и энергии, но единым, он становился чем-то третьим, и не было больше разрыва между ними двумя.
Найрин плела и чувствовала, как слезы медленно текут по ее щекам, серебристыми алмазами капая в эфирную гладь Источника. Слезы за Торн, лишившуюся руки и глаза, которая из последних сил пыталась противостоять Псарям, все еще не желая уходить сквозь спасительную темноту расщелины, все еще покупая для Найрин такие драгоценные мгновения. Слезы за Лэйк, поднимающуюся грудью, чтобы закрыть собой Саиру и их будущих детей, слезы за Эрис, что полубессознательно падала в глубочайшую бездну мира, и за Тиену, что летела к ней изо всех сил, чтобы успеть. Слезы за тысячи и тысяч ее детей, детей, которыми она сама была, слезы за дермаков, что умирали в этой тьме, в которой им никогда не было позволено ни лучика солнца, слезы за отчаянно ржущих лошадей, что метались под кортами, не понимая, что происходит в этом хаосе. Слезы за Дитра и Хана, сошедшихся в последней схватке возле Черного Источника с Ульхом, которая должна была кончиться трагично для всех них. Слезы за каждую травинку, за каждую букашку, за каждую самую крохотную пылинку бескрайних степей Роура, на груди которого разорвалась эта громадная кровоточащая рана. Слезы за весь Этлан со всеми его странами и жителями, со всеми его народами и материками, за все другие миры, тысячи тысяч миров, привязанных кровавыми нитями к Колесу, которое они так молили ее сломать, но она не могла. Она сама была Колесом и миром, которое это Колесо мололо. Она сама была тем, кто причиняет страдание, страданием и страдающим. И она знала, что так будет до того часа, когда она не родится вновь, родится среди людей в человеческом теле для того, чтобы спасти их. Для того, чтобы навсегда сломать Колесо и подарить им вечность, которую они потеряли.
