Некоторые из присутствующих знали понаслышке об ашурной истории шахзаде и дочери туркманского эмира. Они поняли, в чей огород камушек. Несведущие всполошились: "Упаси, Аллах. Что-то стряслось?" Шамлинцы и устаджлинцы, заранее посвященные визирем в подоплеку собрания, злорадствовали: "Поделом тебе, туркманская собака..."
У бедного Деде-Будага сердце захолонуло...
Шах продолжал:
-Разумеется, не пристало девушке без позволения родителей выезжать на охоту, красоваться на миру, на пиру, а уж тем паче совершать поступки, роняющие ее честь... пытаться вскружить голову молодому человеку, чья родословная известна всей стране...
Шах говорил как по писанному...
Намек был довольно прозрачный. Стрела метила в Деде-Будага. Это стало ясно всем, в том числе и именитым туркманам, присутствующим здесь. Деде-Будаг побелел лицом.
-С вашего позволения, мой шах...
-Какое еще позволение! - грубо осадила его шахбану. - Неужели неясно? И зачем только ты носишь папаху?
-Как вы можете... - Деде-Будага душила смертная обида.
Шамлинцыи устаджлинцы стали подобострастно подпевать шахбану.
-Не перечь шахской воле!
Сам шах хранил молчание. Он уже был бессилен обуздать разбушевавшиеся страсти.
-Так он еще посмел к шаху явиться...
-И не один, а с целой оравой...
У тех и других руки потянулись к кинжалам.
-Бесстыжие...
-Они-то и подзавили девушку...
-Может, и без колдуньи не обошлось.
-Разве можно давать такую волю собственной дочери!
-Не управляются...
-Не хотят...
-Выгода есть, потому...
-Ну да, стать тестем шахзаде - недурно.
-Ничего себе затея...
Почтенный туркманский эмир, известный своей доблестью и отвагой Мохаммед-хан поднялся с места без разрешения:
-Мой шах! Прошу вас пресечь эту хулу! Вам хорошо известно, что ни Деде-Будаг, ни мы не заслуживаем этой непотребной брани и не опустимся до той низости, в коем нас здесь подозревают! Все это позорище подстроено шамлинцами, чтобы уронить нас в твоих глазах...
-Честь по заслугам! - язвительно заметила шахбану.
-Малейка!..
Шахбану не унималась:
-Это же ни в какие ворота не лезет! Нам говорят: туркманы пришли сватать шахзаде... Где это видано - присылать сватов в дом жениха?! Приструните вашу красну девицу! Остальное - не ваша забота. Не пристало мужчинам таким способом добиваться милостей... Шахиншах устал. Довольно.
Шах почувствовал облегчение - его тяготила эта безобразная перебранка. Он поднялся, давая понять, что аудиенция окончена.
-Не смею вас задерживать, господа.
Люди Деде-Будага ушли первыми, вымученно откланявшись. Погодя покинули шахские покои шамлинцы и устаджлинцы.
Шах с шахбану удалился еще раньше, не дождавшись прощальных поклонов.
В зале остался один Мирза Салман. Лукавый царедворец ликовал...
Вдогонку гостям неслись ехидные подначки.
Одна из бойких служанок, высунув голову из каморки, звонко пропела:
Борода-то, борода...
Отворяйте ворота!
Но от самых от ворот
Получили поворот!
Туркманы были так посрамлены, так унижены, что не могли и глаз поднять.
Как еще ноги держали бедного Деде-Будага, как у него сердце не разорвалось...
Они смекнули, кто затеял этот унизительный балаган.
Свита, челядь дивились крутости шахбану.
Она смотрела из-за занавески, слышала улюлюканье и шептала: "Скатертью дорожка!"
Мать
Ужасная весть с быстротой молнии разнеслась по Казвину.
Скорбь, негодование, отчаянье, страх, тревога... всяк переживал трагедию по-своему.
Убийцей был брадобрей Рзагулу. Убитый - шахзаде.
Кто направлял руку убийцы? Кто так люто мог ненавидеть достойного, доброго, благородного шахзаде? Кому мешал нас ледник престола?
Многие надеялись, что, придя к власти, Гамза Мирза собьет спесь с иных зарвавшихся, строптивых эмиров, которым и шах был не указ.
... Убийца был схвачен. Предстояла казнь. Народ стекался на дворцовую площадь, где возвели виселицу. Поодаль соорудили помост, на котором установили трон. Отсюда отец убитого шахзаде - шах Мохаммед и Хейраниса-бейим будут взирать на казнь.
Гамза Мирза был первенцем, старшим из четырех братьев. Ему и полагалось стать наследником престола. Но судьба распорядилась иначе, и этот жребий выпадет другому сыну, Аббасу Мирзе, Шах Аббас Первый, чье имя овеяно легендами...
Злодейство совершилось накануне. Шахзаде, выехавший на охоту, пострелял дичь, затем позабавился игрой "човкан"1 и сделал привал в близлежащем селе, чтобы помыться в бане и побриться... Во время бритья брадобрей Рзагулу, по велению Амир-хана, исполнил черную роль Азраила...
Убийца был схвачен и пешком приведен в столицу...
... На площадь валом валили простолюдины, торговцы, по закрывавшие лавки, зеваки, ребятня, женщины.
Пока не появилась придворная знать, именитые ханы, аксакалы.
Взрослые сердито прогоняли расшумевшихся детей, иным шалунам доставались и подзатыльники.
На площади уже лились слезы.
Но великая скорбь царила во дворце. В покоях шахбану голосили плакальщицы, служанки, горничные, окружившие ее, царапали себе лицо, били себя в грудь и выли.
Хейраниса-бейим среди этих рыдающих, убивающихся женщин казалась окаменевшей. "Мехти-Улия" - так назвал ее муж. - "Святая колыбель". В лоне сей колыбели взращенный, взлелеянный любимый сын пал от руки убийцы.
Глаза у нее оставались сухими.
Непосвященный мог поразиться.
Но знающие ее нрав не удивлялись, что шахбану не рвет на себе волосы, не терзает себе лицо, как все тюркские матери, которых постигло горе.
Хейраниса-бейим была наделена Создателем мужским, мужеским характером и твердостью, непримиримая к врагам, не прощающая обид и в мести своей готовая идти до конца.
Враги не должны видеть ее слез. Только когда отомстится кровь сына, когда убийца будет вздернут на виселице... нет... распят... она сможет удалиться к себе, уединиться, и ночью, в постели, почувствовав свербящую боль в сосцах, вскормивших маленького Гамзу, дать волю слезам...
А сейчас, на миру, - нет, упаси Аллах.
Не могла Мехти-Улия заплакать на виду у тех, кто зарился на трон, жаждал власти! Мехти-Улия, взлелеявшая чадо в лоне своем, не дававшая нянькам колыхать колыбельку... Мехти-Улия, с мечом в руках встречавшая неприятелей, нападавших на Ширван, изумлявшая решительностью гызылбашских воителей!
