– Ну – что? – он включил свой фонарик и полез в холодильник. Как ни крути, есть хотелось.

– Чего ты там застрял?

– Джим мне перевязку делал.

– Да ты…

– «Да я» не согласен из-за твоих закидонов истекать кровью.

– Не истёк бы, неженка. – Джек кинул на него сердитый взгляд исподлобья.

– А вдруг, – Арсений весомо водрузил на стол бутылку кетчупа, колбасу, хлеб и банку с маринованными огурцами. – И вообще… скажи мне одну вещь: чего ты сегодняшней вылазкой добился-то?

– Брат не работает на Кукловода, и это уже точно. Зато опять со своей психиатрией… Даже сердиться на него теперь не получится. – Джек машинально разломил остаток своего бутерброда пополам, кинул одну половину под стол.

Темнота под столом довольно заурчала и зачавкала.

Но стоило сунуть туда фонарик, как Кот, сверкая глазищами, мгновенно схватил колбасу с пола и убежал с ней в угол.

– Молодец, пять с плюсом, – Арсений оставил в покое Кота и плюхнулся на стул напротив лидера, принявшись делать бутерброды, – а ты после б посмотрел на беднягу. Он сам не свой. Я вообще думал, что… того, на почве горя немного… – помахал неопределённо у головы, – напугал меня до чертей…

Джек вытаращился на него, забыв о недоеденной колбасе.

– Ты… не врёшь?

– А чего мне врать?

Куски хлеба покрылись плотным слоем кетчупа. Сверху на каждый была шмякнута половинка маринованного корнишона. Арсений примерился к колбасе.

– В чём хоть проявлялось-то?

– Ну, разговаривал странно, интонации такие… Переживает из-за тебя. Боится, что ты глупостей натворишь… Бутер будешь?

Джек скривился при виде того, как он поливает огурцы и колбасу ещё одним слоем кетчупа.

– Спасибо, не надо.

– Ну, мне больше достанется, – Арсений откусил получившуюся конструкцию. Кетчуп, как и следовало ожидать, полез во все стороны.

– Извращенец.

– Какие мы впечатлительные.

– Блин, Эрсей, нормально скажи, что там с моим братом?!

Арсений со вздохом отложил кулинарный шедевр, подвинул на столе свой фонарик к фонарику Джека. Теперь оба лежали рядом и светили в стенку, чуть выше уровня мойки. Фонарик подпольщика слегка мигал: садилась батарейка.

– А то, – сказал проникновенно, наклоняясь над столом, – что мы с тобой, дорогой товарищ, полные… – попытка подобрать нужное слово закончилась досадливым отмахом руки, – и не надо тут мне разводить на тему того, что Джим тебя в дом заманил, о’кей? Потому что всё это уже давным-давно фигня. Сегодня ты на брата наставил пистолет, а я тебе помогал. И походу, мы довели единственного адекватного человека в этом особняке если не до нервного срыва, то до разочарования – точно. И мне сейчас просто паршиво.

Джек схватил с тарелки бутерброд и мрачно откусил сразу половину. Кетчуп его как-то резко перестал смущать.

Вернулся из угла Кот, принялся бодать их ноги под столом и мурлыкать, выпрашивая добавки.

– Пошёл отсюда, – убито не приказал даже, просто констатировал подпольщик, выпихивая животное кедом из-под стола.

Его фонарик несколько раз мигнул и погас. Теперь светил только тот, который лежал ближе к Арсению.

Джек взял его, щёлкнул регулятором, переводя режим яркости в эконом.

– В последней поставке не было батареек, теперь пойми когда… Короче, без лишней надобности не включай.

– Угу, понял.

– Там ещё осталось?

Арсений молча подвинул к нему тарелку. Он-то понимал, что у подпольщика на душе сейчас кошки скребут.

– Закрыли тему. Новость хочешь? – Джек выдавил сверху на колбасу едва ли не полбутылки кетчупа. – Закери выследил кота.

– Да ну?..

– Да я тоже в шоке был. Задание-то было, чтоб он руки не резал и по комнатам не шатался. А он умудрился увидеть, как наш обожаемый маньяк выпускал кота на улицу. Через дверь напротив моей комнаты.

Комната… – Арсений слегка нахмурился. – Коридор, кот… Внутренний двор!

– А на следующий день, ну… – подпольщик на секунду поднёс наручные часы к фонарику, – получается, уже час как вчера… с игрушек на картинах начали попадаться странные паззлы. Вроде плана дома.

– Кукловод молчит?

– Молчит, сволочь. Правда, слух прошёл, что если эти куски собрать, дверь откроется. Как с замками на входной. Зак собрал пятнадцать штук, пальцы поперерезал, потом сачки закончились.

– Это значит, – Арсений, упершись ладонями в край стола, откинулся на стуле; стул теперь опасно балансировал на двух ножках, – завтра я по всему дому ищу сачки.

– Какой догадливый, – в его сторону ткнули остатком бутерброда.

– Не завидуй, это я от природы такой.

– Да хоть откуда. Поможешь Заку, а то он в комнатах все ловушки соберёт.

– И руки поизрежет, – Арсений кивнул. Сквозь мерзкое настроение начало пробиваться воодушевление. Впервые за столько дней хоть что-то наклёвывается. – Ладно, инвентарь с меня.

Сквозь полумрак комнаты он поймал прищуренный взгляд Джека. Кажется, подпольщик тоже рад. По крайней мере, вид уже не такой унылый.

====== 27 октября ======

Джиму очень не хотелось открывать глаза. Внутренние часы вовсю вопили, что пора, дескать, рабочий день начинается.

Сквозь тонкую кожу век уже пробивался свет, приглушённый – светать начинало всё позднее. Сонная тишина дома, окутывающая особняк ночью, медленно рассасывалась: за дверью слышались приближающиеся и удаляющиеся шаги и утренние приветствия встречающихся в коридоре обитателей.

Не хочу вставать

Вчера он с трудом удержался, чтобы не потянуться к губам Арсеня. Старался не смотреть, не поедать глазами подпольщика, не касаться – после того, как сделал перевязку – хотя и хотелось. Мысль о том, как отреагировал бы Арсень, вызывала странное горько-смешливое чувство внутри.

Подумать только – на время перевязки, и после, пока провожал Арсеня до двери взглядом, он даже забыл о Джеке. Не мог выкинуть из головы, прокручивал произошедшее в подвале, и, стоило оказаться наедине с Арсенем, как отшибло.

Насколько брат его ненавидит?

На такое решился – на пистолет. Джим знал, не выстрелит, не сможет, и всё же с тоской отчаявшегося человека провожал взглядом каждое движение металлического дула в руке Джека.

И что теперь?

Теперь он совсем от меня отрёкся?

Ради кого, ради чего мне теперь стараться выбраться отсюда?

Глаза открывались очень неохотно. Сначала – левый, потом, с замедлением – правый.

Удивительно, каким серым всё кажется на рассвете, когда насыщенная чернота ночи сменяется красками дня. Как будто кто-то стирает одно и заменяет другим, а рассвет – время нераскрашенности. Светло-серый потолок опирается на тёмно-серые стены. Пол, совсем тёмно-серый, поддерживает эту конструкцию и нагромождение других деталей разной степени серости.

Не в силах выносить давящую серость, Джим закрыл глаза. Поморщился.

От меня отрёкся брат. Мой брат. Самый родной человек. Единственный, кто имел значение, от меня отрёкся.

Мысль была слишком страшной, вгрызалась в мозг, прорывала в нём ходы и тоннели, не в силах слиться с основной массой мыслей и стать, как когда-то стали они, частью картины мира.

И на работу я не вернусь, – прорвалось вдруг осознание. – Не туда, нет. Бюрократия, поклоняющиеся ей и мэрии начальники, люди…

Воодушевлённый юноша, заступивший на пост хирурга провинциального городка, не был готов к тому, что главными его врагами станут не те же бюрократия и начальство, а сами люди. Не выполняющие предписаний принципиально, или потому, что «лучше знают», пишущие кляузы, обвиняющие врачей во всех своих обострившихся болезнях, в неумелости, в бессердечности. Бывали и благодарные, но чаще пациенты старались, едва выписан рецепт, всю ответственность за себя, за своё здоровье, свалить на врача.

Не вернусь…

А куда тогда?

Не умею ничего больше.

Снова серый потолок перед глазами – не мог больше лежать с закрытыми.

А ещё…

Его коллеги спасались семьёй. Работали с осознанием, что дома ждут жена и дети, что можно провести выходные с ними или съездить к старым родителям на пару дней, устроить барбекю.