Джим установил на конфорку таз с песком, в него поставил, слегка углубив, вазу с раствором кислоты.

– А ловко Трикстер придумал с этой клеткой… – выдал Перо задумчиво под шум горящего газа и тихие завывания сквозняка в коридоре. Он уже сидел на столе, закинув лодыжку правой ноги на колено левой.

– Да, изящно, – подпереть подбородок рукой. Света нет, но глаза уже привыкли ориентироваться в тёмной комнате с единственным светлым пятном от фонарика. – И сказка эта… Я когда-то её очень любил…

Арсений весело присвистнул.

– Да ты романтик, док. Не подумал бы.

– Есть такой грешок, – Джим даже улыбнулся. – Арсений, ты ведь говоришь с человеком, который на третьем десятке лет ждал ту единственную и неповторимую, что сможет его терпеть. И это – на полном серьёзе.

– А, ну да, да, я и забыл. Самая лучшая, добрая, милая и понимающая женщина на свете. А ты в курсе, что таких не существует, кстати?

– Почему? – Поднять брови, начав разминать затёкшее запястье. – Просто она будет скучной, занудной и незаметной, как мышь.

– Так ты такую хотел? – Арсений слез со стола и подошёл к Джиму, встав за спиной. – Ну ты и извращенец, скажу тебе по секрету. – На плечи легли его ладони, слегка сжали пальцами, собирая рубашку в складки. – Всегда подозревал, вот всегда.

Джим прикрыл глаза, откидываясь навстречу его пальцам. Приятно всё же. Да и шанса побыть вместе, так чтоб наедине и никуда не спешить, у них давно не было.

– Я просто хотел, чтобы меня любили, терпели и ждали домой после рабочего дня, – негромко. – Заметь, сам был готов делать то же самое.

Арсений еле слышно фыркнул. Правая его рука продолжала лежать ладонью на плече, а левая пальцами скользнула по спине. Даже сквозь ткань одежды и бинты можно было ощутить прикосновение пальцев – Перо в точности повторил контур злополучного клейма. Но касался при этом так, что боли не было.

– Я, знаешь, не подхожу под описание забитой мышки.

– Ага, на идеальную женщину тоже не похож… Удивительно, о каких ошибочных вещах мы иногда мечтаем, правда?

– Не знаю, – Пальцы продолжают мягко поглаживать спину, плечи, иногда – шею. Неясно как он это делает, если учесть, что обычно от боли пальцы постоянно скрючены. – Я редко мечтаю. Хочу чего-то, добиваюсь или не добиваюсь, кратко анализирую результат и иду дальше.

– Ну, ты же сам сказал – я романтик.

Страшно хочется сейчас быть чистым, отдохнувшим, неистерзанным. Целовать Арсения как раньше, обнимать, творить непотребства. Быть влюблённым идиотом. Но они, оба, в старой и грязной одежде, измученные, уставшие. Поэтому Джим лишь поворачивает голову и касается губами пальцев руки, лежащей на его плече.

– А расскажи мне о себе. – Арсений неожиданно убирает руки и садится за стол. Из своей сумки извлекает сшитый блокнот и огрызок карандаша, пристраивает всё это в свете фонарика. – У нас куча времени, а у меня ответное право выпытать обо всех твоих мерзких делишках в прошлом.

– Ты собрался записывать?

Хорошо, что он отвлёкся. Можно встать, посмотреть, как идёт процесс выпаривания, чем Джим и занимается.

Песок уже нагрелся, и над стеклянной ёмкостью подымается пар.

– Нет. Потянуло пару рисунков сделать.

– Ну ладно. Тогда начну. – Сдвинуть рукой, замотанной в полотенце, край таза так, чтобы он стоял ровно по центру конфорки. – Джеймс Алистер Файрвуд, родился седьмого октября тысяча девятьсот семидесятого года. Стал первым нежеланным ребёнком молодого физика и студентки математического, обоим запоганил карьеру. Именно из-за меня отец не стал светилом науки, а мать всю жизнь просидела бухгалтером небольшой фирмы.

Сесть обратно. Вспоминать прошлое неприятно. А Перо сидит напротив, царапает карандашом по листам. На него можно смотреть, это помогает рассказывать дальше.

– Детство было бессобытийным. Друзей не было, да они мне и без надобности как-то… я любил книги, залезать на дерево на заднем дворе, убегать на пустырь. Первое радостное событие – рождение Джека.

Вот тут получается улыбнуться. Хочется ещё спиной на спинку стула откинуться, но останавливает воспоминание об ожоге.

– Ты знаешь… мама, когда беременная была, стала как будто спокойнее. Меньше ругалась, даже иногда спрашивала, как день прошёл. А когда его принесли из роддома – маленький кусочек розовой плоти, даже представить было сложно, что это человеческое существо… Ну, ты видел новорожденных. И я понял, что уже его люблю. На меня во многом сгрузили заботу о нём, и кормление, и подгузники. У матери что-то там с лактацией было, не помню, не интересовался. А я, мелочь шестилетняя, только сильнее его полюбил. Учил ходить, разговаривать. Джек был единственным существом, которое заставляло меня хотеть домой после школы.

Замолчать. Воспоминаниям двадцать и больше лет, а в памяти всплывают всё такими же яркими картинками. Мелкие ручонки брата, доверчиво обхватывающие палец семилетнего пацана, потом – Джек пытается встать. Упрямый. Не сопит только, этому он позже научился.

Арсений спокойно кивнул, поднял голову от блокнота. Рука, живя своей жизнью, продолжала рисовать. Невольно закралась мысль, нет ли где-нибудь рядом Тени.

– Тебе для рассказа чего на хлебнуть не понадобится? А то я у Дженни выпрошу, скажу, для медицинских целей.

– Нет, моё прошлое не страшное, – покачать головой, сцепляя пальцы перед собой. – Не такое, как у тебя. Так, пара тоскливых моментов, не более. А про Джека я и вовсе могу рассказывать часами… правда, кроме шуток. Поэтому тебе лучше направлять меня вопросами.

– Да вываливай всё, что придёт в голову. Я потом буду смотреть на него в коридорах и многозначительно хмыкать.

– Ну… – Джим задумывается. Сложно что-то выбрать так сразу. – Он ненавидел делить моё время с кем-нибудь или чем-нибудь. Стоило мне сесть за домашние задания, за ноты, он примерно через час-полчаса приходил, хватал какой-нибудь из моих учебников и начинал демонстративно читать. Или садился на разложенные по кровати тетради. Терпеть не мог кошек, зато обожал собак. Один раз притащил щенка с улицы. Родители запрещали, но мы всё равно поселили его в сарае, кормили. Младший, чтобы Брауну было удобнее спать, притащил свою зимнюю куртку. Новую совсем, ему только недавно купили. Иногда сбегал со своих уроков, особенно английского языка и литературы, и шёл ко мне в класс. Когда только в школу пошёл, ни недели без такого происшествия не проходило. И очень любил, когда я объяснял ему что-нибудь из своей школьной программы. Когда у меня началась физика, мы делали домашнее по ней только вместе. Химию – тоже.

Неожиданно – даже для себя – Джим осекается. Потом тихо смеётся, уткнувшись лбом в сцепленные пальцы.

– Я… – сквозь смех, – забыл, что о себе рассказываю. Хотел начать о его первой школьной влюблённости…

– Вот с этого места – поподробнее, – Арсений указал в его сторону карандашом. – А то сам он фиг расскажет.

– О… – взмахнуть рукой, – это было нечто. Он, пятиклассник, почти неделю ходил таинственный, смущался по непонятным поводам и сопел в два раза больше нормы. Иногда плюхнется на мою кровать, молчит так многозначительно и окно глазами буравит. А я же уже в последнем классе был, сразу понял, что у мальчика душевные переживания. Поэтому когда он спросил, целовался ли я с этой… которая ко мне домашнее задание делать приходила, даже не удивился. В общем…

Снова руки – в замок. Опереться о него подбородком.

– Это была девочка – что-то вроде нашей Джен. Кейт. Хотя он упорно звал её Кэти. Только она была с красивыми каштановыми волосами и кудрявая. Добросовестно делала уроки, ходила на дополнительные занятия по английской литературе. Чтобы привлечь её внимание, требовалось нечто большее, нежели бои на палках и шальной характер. И начали мы с Джеком разрабатывать стратегию покорения девичьего сердца…

Перо тихонько фыркнул.

– Ага, если учесть, как тебя интересовали девочки, могу представить, чего ты там ему насоветовал.

– Ну, знаешь… Я же говорю, я с одной ещё в школе встречался. Почти. Мы уроки вместе делали. И до дома она меня провожала… эээ… мда.