Софи оглядела себя в зеркале.
Похудела. Уже заметен живот. Дают о себе знать полубессонные ночи, приступы тошноты по утрам (вид больной), выливаются в общую бледность и нездоровый блеск глаз.
Скоро станет неприлично выходить в свет, и Кэт придётся курировать гувернантке.
Потом практически не останется сил для управления художественным салоном и галереей, нужно до этого передать дела в руки Фолла. Хотя он уже сейчас вникает в бумаги и особенности контрактов с художниками и поставщиками. Справится.
А вот ей надо обязательно известить гинеколога, наблюдающего женщин семьи Блэкхэм. Зная её с младенчества, доктор Стокман был гораздо надёжнее любого специалиста из навороченной клиники.
Лорд Фолл в комнату постучался, дождался её разрешения и вошёл. Тяжеленную большую папку он нёс легко, будто невесомую. Положил её на столик у окна, сам подошёл к подоконнику.
Тёмный взгляд тут же оказался прикован к стеклу. Он вообще часто смотрел в окна, словно там, за границей стекла, располагался тайный и никому более не видимый мир, в который, впрочем, и сам Фолл попасть не мог; потому с затаённой тоской смотрел на ветви деревьев и потёки дождя. Софи иногда почти ощущала его желание коснуться пальцами холодного стекла и пройти куда-то сквозь.
– Выглядишь так, словно мы и впрямь счастливая семейная пара, – сказал Джон с тонким намёком на иронию. – Наверно, когда-то я мечтал видеть такой свою будущую жену.
– Мечты сбываются, как видишь.
Помедлив ещё немного у зеркала, она легла в кровать и накрылась одеялом, опираясь спиной о подушки.
Джон стоял, выжидая. Софи указала рукой на кровать.
– Располагайся как тебе удобно. Нам предстоит провести здесь немало времени.
– Может, мне распорядиться подать чай?
– Да, это будет замечательно.
Софи кивает и чувствует, как качаются жемчужины, слегка оттягивая мочки.
Джон отсутствует минут пятнадцать, возвращается уже с подносом, который устанавливает на тумбочку возле неё. Она давно заметила, что лорд Фолл не чурается делать многое сам, без прислуги. Впрочем, если вспомнить его рассказы об особняке...
Он переносит папку, скидывает домашние туфли, без стеснения забирается на кровать со своей чашкой. Устраивается близко, касается плечом плеча. Кладёт тяжёлый «фолиант» себе на согнутые колени.
– Листать будешь сама? – интересуется, касаясь обложки ладонью.
– Да. – Она тоже осторожно кладёт пальцы на обложку. – После вчерашнего я и не знаю, чего ожидать.
– Здесь то, что сумела увидеть фотокамера. Много, но не так страшно. Ни призраков, ни проклятия.
Первое фото – особняк. Нисколько не изменился, скорее всего, то самое фото, ради которого Саймил и поехал в Вичбридж. Серый, мрачный – погода, видимо, стояла та ещё. Софи почти видела русского гипотетически вернувшимся: перемазанная в грязи одежда, замызганные чехлы фотоаппарата и штатива, и широченная улыбка на всё лицо.
– Самое начало, – комментарий Джона. – Сфотографировано уже постфактум, первое фото он сделать не успел.
– Думаю, он мог сфотографировать лучше.
Софи перелистывает, рассматривает фото внутреннего двора. Это из прошлого, ещё не так обвалилась кладка, не так заросли дорожки. Следующее – охотящийся на взъерошенных воробьёв чёрный встопорщенный кот. Вот это – хорошее фото, в нём есть атмосфера, душа и движение. То, что так любил запечатлевать Саймил.
– Там был кот? – Поднимает глаза на Джона.
– Он и сейчас есть, – Фолл даже улыбнулся, задумчиво погладив поверхность фотографии кончиками пальцев. – Это зверушка Райана и наш посыльный из прошлого. С ним мы получаем записки.
У кота встопорщились усы: припавший к земле, поджавший хвост (лишь кончик изогнут), уши прижаты к голове и глаза бешеные. Такое даже можно написать маслом.
Дальше – пара фото праздника, а вот потом – мистер Файрвуд. Моложе на десять лет, собранные в хвост тёмные волосы (седины на фото не видно, даже если есть). Но это уже не совсем мистер Файрвуд – это молодой лорд. Рубашка, тяжёлое резное кресло (Софи помнит его по фотографиям на ноутбуке Джона, пыльное, стоит в библиотеке), на фоне – мерцающий бархат шторы. Лорд смотрит в открытую книгу, уйдя в собственные мысли. Тёмные, недобрые мысли.
Софи рассматривает фото долго. Саймил должен был очень высоко оценить эту работу. Идеальные сочетания цветов, света, выверенная композиция. Ощущается нечто из Возрождения. Хотел ли он этой цветовой отсылкой показать божественность переданного образа, его выход за грань обычного человеческого? Может быть.
– Мне нравится, – кивает. Потом оборачивается к Джону. – Скажи своё мнение.
– За эту мне так же предлагали очень большие деньги. – Фолл был взглядом в фотографии, а пальцы снова слегка поглаживали страницу. И голос задумчивый, в себя. – Официально ведь эти фото – погибшего в особняке неизвестного фотографа, передавшего авторские права мне, а не Арсеня. Но я жаден и не желаю делить великолепное произведение с кем-то, кроме близких. Кстати, если тебе оно так понравилось, – внимательный взгляд в её сторону, – то спешу сказать, что это ещё не лучшее фото Файрвуда, выполненное Арсенем.
– Не сомневаюсь, – Провести взглядом по волнистой глади волос. – Саймил любит фотографировать тех, кто ему... небезразличен.
Внутри – укололо слабым отголоском ревности. Но это так, остаточное. Глупо переживать о свершившемся. Никогда не ревновала русского ни к одной из его постельных дамочек, да и сама не стеснялась развлекаться на стороне. При этом – оба знали, что другие нужны лишь для увеселения. Они были вместе. Теперь Саймил будет с этим Файрвудом, к которому, кажется, уже ничего не чувствует. А у Софи…
Посмотрела на разглядывающего фото Джона.
Ей ещё повезло. Если б не беременность, кто знает, когда бы одумалась, а счастливый билет в виде благосклонности лорда Фолла мог и уплыть.
– В конце он не мог держать в руках фотоаппарат, – проговорил Фолл, неслышно постукивая пальцем по краю мультифоры. – Говорил Файрвудам или Лайзе, куда и как ставить, какие выставлять настройки. Я рисовал его такого, и он напоминал мне Ренуара, который в старости не мог сам заниматься скульптурой из-за адских болей в суставах и, лёжа в мастерской, подробно описывал ученику, что и как делать. Боль творца наверняка была сильнее.
– Зато насколько было сильнее его желание творить, – отозваться незамедлительно. Приятно поговорить с понимающим человеком, с которым не так уж и много связывает.
Перевернуть фото тускло-жёлто освещённого коридора. Тоскливое фото, но отчего-то в нём есть надежда.
В следующем надежды нет. Одно глухое отчаяние. На переднем плане – безжизненно свисающая рука, диагональю – укрытое простынёй тело, и сзади, чуть размыто – скорчившийся человек. По волосам – Джеймс. Сидит на полу, вцепившись пальцами в волосы.
Фото в чёрно-белой гамме. Ему, то есть фото, очень идёт.
Софи на несколько секунд невольно задержала дыхание.
– Что… это?
Фолл снова бережно касается фотографии.
– Брат Джеймса, Джек, был при смерти после взрыва, который они в новогоднюю ночь устроили с Пером. Не рассчитали количество детонирующего вещества, таймер сработал не вовремя… вмешалось проклятие. Джек почти месяц был между жизнью и смертью… Брат держал его, отдавая собственную жизнь призракам особняка. Взамен они не давали Джеку рухнуть в мир мёртвых.
– Это… шедевр, – абсолютно искренне. – Тебе предлагали и его продать?
– Всё, что в этой папке. Вопрос только в цене. За эту… – Он покачал головой. – В конечном счёте, когда Арсень вернётся, я передам папку ему. Сможет продать. Но я надеюсь, он этого не сделает.
– Не знаю, у него своеобразное отношение к своим шедеврам… Может не продать, но сделать выставку. Я сходила бы на неё... И послушала, как он рассказывает.
Софи ещё некоторое время просматривает фотографию. Пальцы: расслабленные полумёртвого Джека, вцепившиеся – Джеймса. Пролистывает дальше, задерживаясь на каждой несколько длинных секунд. Останавливается на сделанной явно случайно – Райан Форс, резко разворачивающийся. Летящий длинный хвост, сосредоточенное выражение лица. А ещё – он намного моложе.
