Арсень снова взял паузу, притянув к себе бутылку.

Джим нахмурился, осознавая.

Наркотики. Он знал, что наркотики вызывают зависимость. Не ту, о которой школьникам рассказывают, нет – хотя и её тоже. Психологическую зависимость и на всю жизнь. Это с первого же раза. При более частом употреблении человек становился одержимым, в буквальном смысле, как на старинных гравюрах. Насмотрелся на таких – лежат по уши в гипсе, родственниками со всех сторон обвешались, а в глазах – тоска и глубоко-глубоко – огонёк безумный.

Джим даже догадывался, о чём они думали.

– Потом было… нормально, – голос Арсеня, пьяный, слегка смазывающий отдельные слова, вывел из оцепенения. – Самый спокойный период. Я работал, учился – да, за всё это время я умудрился не вылететь из университета, фотографировал безумно много. Снова бухал. Старался дома не появляться – наваждение по Андреа схлынуло, и снова вернулась тоска эта чёртова… Короче, я фотографировал, пил и шатался по улицам. А потом вот так же, по работе, на выставке, увидел Софи. Это было в августе.

Внутри неприятно дрогнуло.

Софи, да?

– Ту самую док, о которой тебе рассказал. Мне даже не она сама – образ ударил в голову, как… убойная доза спирта залпом. Она разглядывала картину, платье чёрное, строгих линий, закрытое, в руке – бокал шампанского. Невысокие каблуки. Волосы в высокой причёске, и длинные серьги. Как же ей шло… чертовски. Я уже отснимал по работе и просто вондылялся по залу, потому сразу подошёл к ней и с ходу, просто обалдев, предложил… короче, фотосессию без всякой одежды, только с украшениями. Когда представил, как будет на её лодыжке смотреться золотой браслет… Думал, пошлёт меня лесом, – Арсень усмехнулся. Вытащил ещё сигарету, закурил, но на сей раз спокойно. – Одна ночь фотографии. Потом месяц – она назначала мне встречи на выставках или в парках. Разговаривала со мной о понимании искусства, заставила показать свои работы. К тому времени я уже был, кажется, влюблён по уши, и только и ловил возможность её сфотографировать. И где-то тут же меня приняли в штат журнала. Постоянная работа, я о таком и мечтать не мог. Оказалось, это её рук дело было. Много позже я узнал, что она из знатного аристократического рода, и половина её родственников – так или иначе, какие-то шишки в правительстве. Естественно, им не могла нравиться связь дочери с каким-то оборванцем из России. А Софи было безразлично. Она вытребовала с меня рассказ о прошлом – так же, как ты. Потом исчезла на четыре дня. На пятый, когда я уже спокойно ничего не ждал, просто приехала ко мне посреди ночи, разбудила, сказала, что собирается со мной жить. Но сначала мне нужно было пройти полное обследование, просто от и до. Причём уже оплаченное. Из меня там в больнице только что душу не вытрясли… нашли вроде бы дырку в зубе, тут же заделали. Короче, полностью здоров. После чего я переехал к Софи… Огромная квартира в Мейфере, с видом на тихий сквер, своя мастерская… я не говорил, что она художница? У неё ещё собственная небольшая галерея есть, досталась по наследству от отца. Их семья славилась тем, что поддерживала подающих надежды молодых деятелей искусства. Эта девушка сделала для меня столько, что, ощущай я себя должным, век бы не расплатился. Таскала по выставкам, подтягивала знания в разных областях искусства… в финале познакомила с несколькими людьми… не вдаваясь в подробности – у меня на момент попадания в особняк был свой сайт с широким портфолио, парочка премий и несколько контрактов с не самыми последними журналами.

Свой сайт?

Джим расширил глаза. Чтоб целый сайт и одного человека.

Это нужно было быть очень… очень известным.

И почему я тогда о нём не слышал?

А, ну да… работал…

– Обо мне заговорили как о фотографе, и это было… это было круто, Джим. Я впервые ощущал себя по-настоящему на своём месте, пахал как зверь, всего себя выкладывал в работе. Сам заработал на новый фотоаппарат, один из лучших, какие в профессиональной линейке предлагали на рынке, на всю фототехнику, оборудовал в старой квартирке небольшую студию, чтобы фотографировать для души в свободное время…

А ещё я дарил Софи кольца. В шутку. Она загадала число, и сказала, что на кольце, соответствующем этому числу, она выйдет за меня. Всего я подарил ей шестьдесят с чем-то колец, от золотых на заказ до дешёвых сувенирных колечек-хамелеонов, какие туристам впихивают. Один раз даже сам сплёл из проволоки. И какими только способами я ей их ни дарил... От сопливых романтичных до экстремальных. Один раз я вообще свешивался с карниза верхнего этажа, соседи едва полицию не вызвали. Всякое бывало. Она их хранила в специальной отдельной шкатулке, иногда вытряхнет на покрывало все, и мы вспоминаем: одно из такого-то города, с этим такая история связана… Что-то вроде калейдоскопа. Это было нашим… обычаем, что ли…

Мы прожили вместе чуть меньше года, расставаться не собирались. Правда, я сильно сомневаюсь, что её родственники позволили бы нам заключить брак. Урождённая английская аристократка и студент по обмену из России… короче, мы вместе только пока меня не выпнули из страны. Хотя и не представляю, что будет в этом случае.

Джим завозился в пледе.

Я им выпну…

Арсень докурил. Забрался обратно на кровать, навалился на подушки с глубоким вздохом. Поболтал в бутылке остатки виски, отхлебнул.

– А, да, – махнул Джиму бутылкой, – ещё из скелетов. Последние два года жизни в Англии меня преследовал странный тип с зонтиком. Зонтик синий, пальто с высоким воротником. Но он не нападал, ничего, всегда держался на расстоянии… Вот. Вроде бы всё рассказал, как есть. Если что-то забыл, то не специально.

– Это Лондон. – Джим отобрал у него бутылку. Нервы-нервами, но делиться надо. И так почти всё один выпил. – Там почти все мужчины ходят в пальто и с зонтиками. Разве что не с синими.

– Да, так что этому мы припишем ещё и отсутствие вкуса, – невнятно хмыкнул Арсень, доставая очередную сигарету. Рассказав всё, он расслабленно навалился на подушки и теперь мутным пьяным взглядом смотрел на Джима из-под полуприкрытых век. Дым окутывал пространство под балдахином, причудливо вился в свете лампы. – Ну да… ещё особняк… Здесь из скелетов, – он поднял свободную от сигареты руку и принялся загибать пальцы. – Я трахался где-то с четвертью обитатающих здесь – раз. Два – в их числе была Алиса. Ещё до моего вступления во фракцию. Три… первые три… да, где-то так, месяца жизни тут я был влюблён в твоего брата. Раз ночью сжёг целый альбом с рисунками… короче, это были милые, добрые и а-а-абсолютно непошлые рисунки. Ну и четыре, на сладкое – на данный момент я рисую новый портрет Кукловода.

Арсень прищурился. Дым мешал точно разглядеть выражение его лица, но отчего-то оно показалось Файрвуду довольным.

– Ну как, док?.. – поинтересовался подпольщик развязно, с насмешливым вызовом в пьяном голосе. – Достойна моя биография отдельного романа?

– Двух. – Джим поморщился, отмахиваясь от дыма. Он, конечно, понимал, что его брат – замечательный, харизматичный человек, но не мог уместить в голове факт влюблённости Арсеня в оного. – Теперь я понимаю, что ты имел в виду, говоря о насыщенности своей жизни вне особняка.

– Ну да… – тот небрежно мотнул зажатой в пальцах сигаретой. – Эт я ещё не рассказывал, как папарацци работал. Вот там… Ну да ладно, как-нибудь в другой раз. И того, подведём итоги: к двадцати двум годам я – бухарик, наркоман, убийца и шлюха. Ничего себе сочетаньице, а?

– Я только рад, что… Софи, – говорить имя было немного неприятно, но всё же эта женщина была выбором Арсеня, значит, достойной уважения, – заставила тебя пройти обследование. И ума не приложу, как ты оказался здоровым. Сердце, печень…

– Щ-щёрт пойми, – Арсень пожал плечами. Затянулся в последний раз и снова придавил окурок о тумбочку. – Они меня ещё на психический адекват гоняли ж… Все тесты норму показали. Ва-аще. Знаешь, мне кажется, я где-то в детстве умудрился душу дьяволу заложить, только сам этого не помню…