– Как же хорошо, что твоей воли всё-таки нету! – Арсень ткнул в его сторону насаженным на вилку корнишоном и тут же получил втык – принялся за огурцы раньше риса. Ворча, отставил корнишон и со вздохом придвинул кастрюльку. – Док, ты всегда такой садист, или только по пятницам?

– По пятницам я как раз добрый, неужели не заметно? – Джим тихо рассмеялся. – Я же не пошёл искать овсянку, не принялся её варить и заставлять тебя терпеть, пока приготовится. И корнишоны те же.

– Ну всё, всё, – Арсень замахал на него ложкой с прилипшим рисом. – Добрый ты, добрый, только огурцы не отбирай…

Джим удовлетворённо кивнул. Очевидные истины иногда нужно признавать.

Трёх вилок салата ему хватило за глаза: спросонья его желудок отказывался адекватно реагировать на всякого рода пихаемую в него органику. Оно и удобно при его профессии, когда тебя поднимают на вызов среди ночи, быть голодным себе дороже. А уж насколько это дороже оперируемому…

А Арсень, вон, уписывает. Хрустит пустым, жёстким салатом, как будто это невесть какой деликатес.

Ну да, день без нормальной еды.

Торжествующе засвистел чайник. Джим не ожидал, забыл про него уже, поэтому сначала даже подпрыгнул, испугавшись.

Себе – густой несладкий кофе, Арсеню – как и хотел, чай. Не обращая внимания на недовольную физиономию подпольщика – жуткое зрелище: опухшая, в элегантных лиловых разводах – поставил перед ним дымящуюся кружку.

– Точно тебе говорю, в обед меня рвало уже от чая. – Арсень покосился на надкушенный корнишон рядом. Джим решил не обращать внимания на его гастрономические своеволия и подтолкнул кружку поближе. Сам же сел на стул, откинулся на спинку и с наслаждением втянул в себя запах кофе.

Кукловод не скупился на качество, зато отыгрывался на количестве. Но сегодня можно.

– Когда я был студентом третьего курса, я ненавидел кофе, – признался он Арсеню, осторожно дуя на горячую жидкость, – думал, что за эти три года напился его на всю жизнь.

– А потом смирился, – кивнул подпольщик. – Зато я с чаем никогда не смирюсь. По крайней мере, в таких количествах.

Он с тяжким вздохом поскрёб в опустевшей тарелке, потом кинул вилку на дно. Притянул к себе чашку чая и теперь сидел так – в одной руке – чашка, в другой – вилка с недоеденным огурцом. Это слегка напоминало карикатурный портрет какого-нибудь русского царя со скипетром и державой.

– Не совсем смирился. Решил воспринимать это как необходимость. Как лекарство, например. А потом – был период – он стал для меня… как леденцы для бросающего курить, понимаешь?

Джим сделал первый глоток. Рот сразу стал горьким, весь, будто покрылся рецепторами, отвечающими только за этот вкус.

Хорошо.

– Хочешь сказать, кофе вместо чего-то ещё? – Арсень вернул пустую вилку на стол и теперь взял кружку двумя руками. Хмыкнул. – И на чём же ты сидел, если не секрет?

– Я пил, – просто ответил Джим. – Очень сильно, каждый вечер… ну, почти. И так два месяца. Чуть больше полутора. А потом, когда решил бросать… сам понимаешь, врачу моего профиля нельзя – с трясущимися руками. Мне дали отпуск в неделю, потом срочный вызов, операция. Что делать? – Джим снова пригубил кофе. Было куда менее горячо, чем он ожидал, и он сделал ещё глоток. – Я вывалил в кружку ложек… не скажу тебе, но пять точно было, четыре сахара, хлобыстнул почти залпом и пошёл. Так и держался. Гадость несусветная, что был, что остался, но… не знаю. Может, я – гастрономический мазохист.

Джим покрепче обхватил кружку ладонями.

Арсень чуть прищурился, задумался о чём-то. Стянул со спинки своё одеяло, замотался в него и устроился на стуле с ногами. Теперь из-за стола торчали его укрытые одеялом коленки.

– Мёрзну, – пояснил куда-то в сторону отстранённо и снова обернулся к нему. Взгляд остановился на пальцах, сцепленных на боковине кружки. – Не скажу, что догадывался, но… Знаешь, бывает так, тебе говорят, а ты как будто уже сам знал, просто не оформлял словесно. Когда я тебя встретил – теперь Арсень смотрел в глаза, прямо, – только без обид, док, – в гостиной, ты ещё с Джеком ругался... Ты выглядел как человек, готовый сорваться. И запой – самое безобидное, что мне тогда пришло на ум.

– Так и было, какие обиды, – Джим повёл плечом. Улыбнулся. – А сейчас? Не выгляжу?

Очень хотелось сделать, как в гостиной любил: скинуть обувь и забраться с ногами в кресло. Кажется, это сейчас было бы очень органично ситуации.

– Нет, – заверил Арсень. И снова слегка отстранённо. Думал о чём-то? – С той… с недавнего времени не выглядишь. У меня не было бы желания рисовать прежнего тебя, это точно.

– Хорошо, – Джим удовлетворённо, куда-то в себя, кивнул. – Человек, готовый сорваться, сам никому не поможет. А мне так нельзя.

Перехватив поудобнее кружку, – половины уже не было, ай да скорость – Джим уставился на Арсеня.

– Я не знаю, насколько могу лезть тебе в душу, но… а как ты? – Поняв по мимике собеседника, что сформулировал недостаточно полно, продолжил, – Скажем так… у тебя бывали срывы?

– Срывы? – Арсень задумчиво усмехнулся. – Нет. В университете бухал, не без того, но в компании. Курил – до самого попадания в особняк, в своё удовольствие, без привыкания. Одно время баловался травкой… – он слегка нахмурился. – Недолго. Но это не срывы, док, а любопытство.

– Хочешь сказать...

Арсень пожал плечами.

– Тебя подноготная интересует? Ну, в детстве я один раз устроил истерику, когда сестре купили большую конфету, а мне нет. Считается? – заметив взгляд Джима, Арсень вздохнул. – Наверно, у меня просто не было причин срываться. И даже не в том смысле, что не было никаких трагедий или там полной задницы в жизни, были, ещё как, но… Скажем, так: ещё не было причины, из-за которой я мог бы сказать себе – я имею право сесть, сложить ручки на коленках и перестать барахтаться.

– Тогда нам всем следует у тебя поучиться, – Джим шуточно отсалютовал ему кружкой и добавил, уже тише, – только, думаю, такому научиться нельзя.

Малодушное желание перевести разговор на Кукловода Джим в себе подавил, хоть и не без некоторого усилия. И теперь он снова разглядывал руки Арсеня.

А ведь проводов ему не светит как минимум неделю. Нельзя перенапрягать больного.

– Наверно, нельзя, – кивком согласился Арсень. Допил остывший уже чай и с хитрым прищуром уставился на Джима. – Раз уж у нас пошли такие пироги за жизнь, воспользуюсь случаем и спрошу одну вещь… можешь не отвечать, это мне просто любопытно. Той ночью, когда ты был пьяный… Как ты понял, что я тебя не пошлю на все четыре и в морду не дам за поцелуй, а? Интуиция?

Джим еле успел поставить на стол кружку – чтоб не расплескалась, и тут же согнулся в беззвучном хохоте. Он с трудом взял себя в руки, чтоб разогнуться и постараться внятно ответить, и то – то и дело душил в себе порывы продолжить истерику.

– И… извини… – отхлебнул кофе, надеясь, что поможет. Отчасти и помогло. – Просто… не знаю, как рассказать… Глупо всё до невозможности… Ф-ф-ух… – Глубоко вдохнул, закрыв глаза. Выдохнул. Открыл глаза и уставился на выжидающего Арсеня. – Мой день рождения, когда вы с Джеком наклюкались, помнишь?

– Ну ещё бы, – Арсень довольно хмыкнул. – Знатно отметили вступление во фракцию… Погоди, – встрепенувшись, он отодвинул чашку и склонился над столом, – хочешь сказать, я пьяный там к кому-то приставал?..

– Угу. Ко мне. – Джим, почти успокоившись, сделал ещё глоток, но после взгляда на лицо Арсеня чуть не прыснул этим же кофе на стол. Не прыснул – проглотил. – Ну не приставал, нет. Поцеловал, когда я тебя до твоей комнаты дотащил. И как меня пробрало, знал бы ты…

– Я – мог, – несколько ошалело выговорил Арсений. Ещё пару секунд смотрел на Джима в упор, потом зажмурился, прислонился лбом к столу и принялся смеяться. Тихо, почти беззвучно. – Нет, ну… – постучал ладонью по столу, и, еле слышно, сквозь смех, – я-то думал… высшее озарение… инсайт, мать его…

Потом вдруг перестал смеяться. Поднял голову от стола и с уморительной серьёзностью спросил: