Вот мой символ веры. Надеюсь, теперь-то эта тема навсегда закрыта.

Олег"

Я решила бить на жалость:

"Спасибо, ты наконец-то лишил меня последних надежд на возможность нашего общения более близкого, чем, например, у тебя с наборщицей Липкиной, а у меня, например, с культурологом Л. Почему же ты так безапелляционно не сделал это раньше?! Хоть бы извинился за три года, украденных из моей жизни! И о чем ты думал, когда наши отношения только начинались! Впрочем, прости за пени: об стенку горох, но, понимаю, досаждает.

Еще раз прости. Прощай"

Так мы и допереписывались до феноменального согласия Матрешкина начать сексуальную жизнь сначала.

С одной стороны, это казалось мне интересным человеческим экспериментом, а с другой - параллельная переписка с Димитрием...

"Дорогой Димитрий! Доброе во мне от желания Торжества Вечной Правды, даже и ценой личной катастрофы. Злое во мне от желания знать. Знание есть разъятие ЦЕЛОго на части, восстание на ЦЕЛОмудрие. Все - от любви к слову. Феномен слова - понимание. Я хочу состоять во взаимопонимании с Богом и понимать людей, притом, что есть только один способ проверить, понимаешь ты их, или нет; если понимаешь, - можешь ими манипулировать. Познавать людей невозможно, не искушая. Таким образом, во мне две разнонаправленные воли, а Я - это то, что терзается между ними"

Сделав о себе такие выводы, "дай, - подумала я, - напугаю Матрешкина презервативами. Откажешься, - прощай на веки!"

Предписала купить.

"У меня что-то нет настроения продолжать переписку. В праздники я занят. О.М" - был ответ.

"Олег, если ты не хочешь больше спать со мной, то так и напиши: не хочу! Я - не обижусь, а перестану тебя рассматривать как сексуальный объект и начну выбирать другой"

А Матрешкин:

"Спать с тобой, как ни печально об этом говорить, я действительно не хочу. Это, надеюсь, не испортит наших человеческих, литературных и т.п. внесексуальных отношений. Я тоже тебя люблю - только непохожей на твою любовью. Может, это больше похоже на дружеские или даже сыновние чувства. Такое вот грустное несовпадение.

Давай как-нибудь, через некоторое время, встретимся, а то я что-то я устал писать длинные письма (наверно, с непривычки). Жду твоего письма или звонка.

Твой друг Олег"

"Олег!

Все, что меня интересует, это разночтения в твоих словах по поводу сексуальных отношений со мной. 24 октября ты написал: "скучаю по твоему телу" и т.д., позже, 3 ноября, согласился "поучиться вместе". Теперь пишешь, что твои отношения ко мне "больше похоже на дружеские или даже сыновние чувства", что никак не следовало из всех наших предыдущих отношений. Это, согласись, касается меня, и я имею право разобраться в моей сексуальной жизни. Разъясни мне, пожалуйста, этот момент. Надя"

"Надя, извини, но я больше этих вещей не комментирую. Если какие-то разночтения в моих высказываниях тебя задели или обидели, прости. Могу лишь сказать, что я не лукавил и не "играл", когда писал все эти довольно разные вещи. Готов еще миллион раз извиниться, но только, пожалуйста, не спрашивай меня больше ни о чем таком. Я убедился, что чем больше я объясняю, тем больше у тебя возникает новых вопросов ко мне. Когда-то же надо остановиться. Вдобавок я НЕ ЗНАЮ, что ответить на твой последний вопрос.

В конце концов, тебе решать - продолжать ли общение с человеком столь непоследовательным и легкомысленным. Обещаю, что в будущем постараюсь относиться к своим словам ответственнее. И вообще, в жизни я серьезнее, чем в "литературе". Олег"

"Если захочешь со мной пообщаться "в жизни" - сообщи, но с маленьким уточнением, как именно: как с матерью, сестрой, любовницей или просто знакомой. Возможно, наши настроения совпадут"

Матрешкин не удостоил ответом. "Фу, какого слона свалила! - думала я, - наконец-то отделалась. Три лучших года моей жизни, 40 страниц компьютерного текста! Все тщета и суета!"

Ноябрьским вечером я читала Псалтирь, думая о Димитрии. Неожиданно (и впервые в жизни) позвонила Алена и, чуть не плача, сказала, что потеряла ключи, и теперь им придется ночевать на улице. Я испугалась множественности, да и безапелляционности заявления, и предложила им лучше сходить к Матрешкину. Алена сообщила, что сейчас позвонит ему, а потом мне. Перезвонила и сказала, что он очень обрадовался, ждет нас, то есть и меня тоже, и даже из-за этого отменил визит к маме. Меня это тронуло, и я пошла с ними. Я думала, что Алена с кем-то вроде ребенка, но она была с мужчиной, не являющимся ее мужем.

Матрешкин встретил меня, как ни в чем не бывало. Мы пили глинтвейн и смотрели фильмы Альмадовара.

Вообще-то я собиралась уйти, и не взяла с собой даже зубной щетки. Правда, я сама усадила Матрешкина с собой на кресло и гладила его по ноге.

И вот я уже лежу в постели с Матрешкиным, слышу громкий лепет Алены в соседней комнате, восхищаюсь ее прагматичной ловкостью и думаю, что язык существует только для того, чтобы лгать. Тело иногда говорит правду.

Зачем я писала ему жестокости? Будто бы помогала избавляться от комплексов! А на самом деле мстила за то, что приревновал к культурологу Л. Теперь же вдруг поняла, как на самом деле надо избавлять от комплексов, и похвалила, и поцеловала на ночь.

Матрешкин спящий, без очков и с не прилизанными волосами - красив как французский офицер.

Засыпая, я жалела, что изменила Димитрию, не знала, зачем. Нет, не страсть, а привычка. У Матрешкина я дома.

Меня ужаснули эти простые соображения. Болото! Рутина! О нет.

"Милый Дима! Мы много говорили с тобой об открытости, о том, что такое "ЕДИНОдушие", о том, что значит "И было у них одно сердце и одна душа". Чувствую необходимость от теории перейти к практике, и рассказать тебе, как жила все эти годы" Прилагалось три текстовых файла.

...Как-то я шла с работы, и у метро встретила критиков-почвенников Лешу Петрова и Гошу Иванова. Они пили пиво на морозе. Увидели меня, обрадовались, остановили. "Расскажите, - говорят, - какие у вас проблемы, мы вам несомненно поможем" "Плохо вижу, плохо соображаю, никто не хочет на мне жениться" - закокетничала я. "Ну, какое у вас зрение?" "Минус семь" лишила я себя четырех диоптрий. "А у нас минус десять! Что, одна проблема решена? Мы все уроды!" "Ну, себя-то я уродом не считаю" "Да, вы красивая, поморщился критик Леша Петров, - но характер сложный. Вас мужчины боятся. Вам трудно будет мужчину найти" Я была поражена такой огульностью суждений и рассказала про Матрешкина, добавив, что это именно он не хочет на мне жениться. "Измените ему!" - заволновался Леша. "Да он меня тогда вообще прогонит!" "Какая глупая!" - возмутился Гоша Иванов. "Скажите, скажите ему, что полюбили меня или Гошу! - настаивал Леша. - И даже лучше, что меня! Я готов взять ответственность на себя! Измените ему со мной! Будет хорошо!" "А что будет, если вы мне понравитесь больше, чем Матрешкин?" "К сожалению, ничего. У меня четыре карапуза по квартире бегают! Я порядочный человек!" заюлил Леша Петров. Затем допил пиво и потерял связи с общественностью. Пока Гоша Иванов сажал его в машину, я ретировалась...

Вспомнила эту жанровую сценку, глядя на короткий ответ Димитрия, набранный эгоистическим десятым кеглем. "Милая Надежда! У каждого человека в жизни свой путь. Наши, видимо, разные. Ты - душевный человек, ну, а какую дорогу с Божьей помощью выбрал я - ты знаешь. Надеюсь, моя откровенность тебя не обидит, ты ведь сама заговорила об открытости, чем и спасла, спаси тебя Господи - нас обоих от ошибочных шагов. Обязательно сходи в церковь и......." И так далее.

Мечта и должна быть такой, как комета. Не дай Бог и мечте превратится в обыденность, - ладно бы уж в ежедневный подвиг. С горных высот духа срочно захотелось в хорошо протопленную баньку с пауками.

Я пошла к Матрешкину. Заметила, что он опять изменился: стал замкнут и насторожен, видимо, на него повлияла наша переписка. Довольно-таки чужой внутренне человек сидел передо мной, и не видно по нему было, что он хочет на мне жениться. Я сказала: "А в меня влюбился Алексей Петров!" "Ну что ж, очень хорошо, Петров - серьезный критик" - действительно обрадовался Матрешкин.